— Да, они гонят нас, — согласился папа, — и они правы.
Под птичий треск и писк мы спешно разобрали палатку, закинули вещи в машину и сбежали. До самого последнего поворота птицы преследовали нас и прекратили погоню только после того, как убедились в том, что мы уже не вернемся.
Обратно мы ехали молча. Понятно, что в такой ситуации никому не хочется говорить вообще ни о чем. Да и что было говорить, когда и так все было ясно? Только дома, когда мы разобрали вещи, умылись и сели обедать, мама сказала, с трудом сдерживая гнев:
— Я тебе тысячу раз говорила, что нельзя разорять птичьих гнезд, нельзя, чи карели!
— Будешь сидеть дома, пока не наберешься ума, — решил папа.
— Я… я…
— Что — я, что — я?! — повысил голос папа.
— Ладно, не нужно кричать, — успокоила его мама и все умолкли снова.
Я просто не знал, как оправдаться, как объяснить им, что не ради своего удовольствия хотел взять эти проклятые яйца, а хотел сделать инкубатор, вывести певчих птиц, поселить их в нашем дворе, а получилось… Наша субботняя радость сменилась грустью, но это еще ничего. Самое ужасное произошло утром. Проснувшись, я стал одеваться и вдруг заметил, что одежда стала мне велика. Обувшись, я почувствовал, что ноги плавают в сандалиях. Неужели я уменьшился? Каким образом? Что произошло? От страха и удивления я решил пока никому ничего не говорить.
СОВЕТЫ ТЕТУШКИ САРНАНУШ [2]
Напрасно мама и Анаит уговаривали папу в ближайшую субботу снова выехать за город, разбить в лесу палатку, развести костер и ночевать под звездным небом.
— Нет, мы больше никуда не поедем! — решительно возразил папа.
— Но мы же раскаялись, — улыбнулась мама и обняла его.
— Все равно. За проступок положено наказание, и я решил наказать всех.
— Лично я ни в чем не виновата, — возмутилась Анаит.
— Да, ты не виновата, но гнездо разорил член нашей семьи. Он даже не подумал о том, что эта птица, может быть, пересекла тысячи километров, чтобы свить гнездо именно здесь и вывести птенцов, а мы разорили ее гнездо. Пострадаем все вместе, чтобы понять, какой скверный поступок совершен.
Слово папы — закон, и ни один из нас, даже мама, не возражает ему.
— Ты почему закатал рукава и штанины? — выходя из комнаты, спросила мама между делом.
— Действительно, почему? — подхватила Анаит, разглядывая меня.
— Просто так, — ответил я и вышел из комнаты, чтобы на меня обращали как можно меньше внимания.
Анаит взяла свою вечную книгу, вышла на балкон и уставилась на Сааковское окно. Папа заперся в своем кабинете и погрузился в тайны математических формул, а я, оставшись один, зевнул от скуки, и стал без дела слоняться по комнате. Лучше выйти во двор: там, наверно, Шеко, вместе что-нибудь придумаем. Стараясь не попадаться на глаза домашним, я выскочил во двор.
Летнее небо поливало город зноем и пламенем. Все три летних месяца мы изнываем от жары, нетерпеливо ожидая дня, когда родители возьмут отпуск и увезут нас куда-нибудь. От жары в Ереване страдают все, кроме разве что мороженщицы тетушки Сарнануш, работающей в кафе «Южный Ледовитый Океан», что на углу нашей улицы. Настоящего имени тетушки Сарнануш никто не знает, хотя прозвище ей очень к лицу: она круглый год ходит в белоснежном халате с манжетами, напоминающими сосульки, и с неизменной улыбкой на лице торгует мороженым.
— О, холодная сладость!.. Какое это изумительное слово! — восклицает она, взвешивая мороженое. — Нельзя набивать рот мороженым и сразу проглатывать его. Это не только невоспитанно, но и вредно. Нужно взять ложечкой маленькую дольку, положить на кончик языка, растопить и проглотить. Ясно? — поясняет она, пока мы изнываем от зноя.
— Ясно, ясно! — кричим мы, облизываясь, вырывая из рук тетушки Сарнануш мороженое и поступая вопреки ее советам.
В день, когда произошел этот случай, ртутный столбик всех ереванских градусников перевалил за цифру сорок пять, а на табло главного городского электронного градусника на крыше здания оперы зеленела пятерка с нулем.
— В Сахаре куда прохладнее, чем здесь, — возмущались таксисты.
— Да, пятьдесят градусов не шутка.
— Что вы доверяете электронике? Прошлой зимой этот же градусник показывал плюс тридцать два.
— Не в этом дело.
— А в чем?
— В том, что я сейчас умру от жары.
— Единственное спасение — посетить «Южный Ледовитый океан», — раздался голос тетушки Сарнануш, — здесь вы никогда не умрете от жары. Милости просим. Между прочим, такая температура в Ереване в последний раз была зафиксирована в тысяча восемьсот… словом, сто двадцать пять лет назад. В тот день мой прадед, спасаясь от зноя, съел ровно три килограмма своего фирменного мороженого и стал чувствовать себя не только бодрее, но и здоровее. Предлагаю вам взять с него пример, дорогие таксисты… О, прошу вас, милости просим, уважаемые сограждане и гости нашего города! — стала зазывать она группу туристов, приехавших осматривать наш музей, но не желавших выходить из автобуса в такое пекло.
— Зайдем в «Южный Ледовитый», — предложил мне Шеко.
— Правильно.
Наевшись мороженого всех сортов, мы развалились на раскаленных металлических стульях.
— Удивительно холодный день, — блаженно произнес Шеко, — скоро можно будет выходить на лыжах.
— А у меня от холода язык прилип к гортани, — добавил я.
— Если бы все дети этого квартала ели мороженое так, как вы, я бы, пожалуй, получила значок отличницы торговли. Не хотите ли повторить? Ну, пожалуйста. Вкуснятина, пальчики оближете, — предложила тетушка Сарнануш и, не дожидаясь нашего согласия, принесла нам две порции пломбира.
— У тебя деньги есть? — шепнул мне Шеко.
— Кончились.
— Посиди, я сейчас раздобуду где-нибудь, — Шеко нехотя поднялся с раскаленного стула и поплелся в сторону нашего двора.
Сидя в павильоне «Южного Ледовитого», я с участием и пониманием смотрел на скуксившихся от зноя людей и меня одолевало желание объяснить им простейший способ излечения от жары, но тетушке Сарнануш это удавалось лучше, чем мне.
— Теперь можем заказывать, сколько пожелаем, — услышал я за спиной голос Шеко. — Вот, — гордо произнес он, вытирая одной рукой вспотевший лоб, а другой тряся десяткой.
— Откуда? — я даже присвистнул от удивления.
— Дядя дал. Знаешь, что он сказал? — Шеко сделал паузу и горделиво посмотрел на меня. — Он сказал: ты уже мужчина, бери и трать на здоровье. Я и взял, — засмеялся он. — Слушай, давай возьмем по пять «эскимо», пять «пломбира» и пять «молочного».
— Одолеем?
— Тоже мне, — презрительно произнес он, подошел к стойке и заказал новые порции.
— Ай да молодцы, — обрадовалась тетушка Сарнануш, — вы у меня рекордсмены. Ешьте на здоровье.
Положив тридцать твердых, как камень, брикетов на поднос, Шеко вернулся за стол.
— Ну, давай, — сказал он и первым схватил «пломбир».
Мы жадно поглощали мороженое. Некоторые из прохожих, которых, как видно, зной не очень донимал, не ленились делать нам замечания:
— С ума сошли мальчишки.
— Неужели можно есть так много мороженого?
— Куда родители смотрят?
— Куда надо, туда и смотрят, — отреагировал Шеко, не выдержав насилия над нашей свободой.
— Привет дворовым удальцам, — подъехал к нам на мотоцикле сосед Паруйр, схватил на ходу пару «эскимо» и умчался с быстротой молнии.
— Когда я вырасту, попрошу дядю купить мне мотоцикл, — сказал Шеко, облизывая заледеневшие губы.
— «Иж» не покупайте, — посоветовал я как большой специалист по мотоциклам.
