— Мы же не сумасшедшие, — согласился он со мной, — я не признаю ничего, кроме «Явы».
— Мне уже холодно. Может, не будем…
— Обижаешь, — пристыдил Шеко, протягивая мне брикет «молочного», — бери пример с меня.
Я вынужденно покорился, чтобы не обидеть друга.
И вдруг, откуда ни возьмись, в кафе зашла Анаит в сопровождении своего Саака Берберяна. Она держала в руках букет гвоздик, а Саак кружился вокруг нее, как мотылек, не зная, как ей угодить. Я еще никогда не видел Анаит такой красивой и улыбчивой, в этот миг она напомнила мне расцветшее абрикосовое дерево. Они сели за столик, не замечая нас.
— Какое мороженое вы предпочитаете в это время дня, сударыня? — томно произнес Саак.
— Оставляю на ваше усмотрение, сударь, — царственно томно ответила ему Анаит.
— В таком случае, предложим мадам Сарнануш самой выбрать ассортимент, — изрек артист, направляясь к стойке.
Оставшись в одиночестве, Анаит стала озираться по сторонам и наконец заметила нас. Она сурово поглядела на меня и процедила сквозь зубы:
— А ну, марш отсюда!
— Еще чего! — обиделся я.
— Ты уже весь посинел.
— А ты покраснела, — не остался в долгу я, понимая, что Анаит хочется побыть с Сааком без свидетелей.
— Немедленно домой, — рассердилась она.
— Сейчас, сударыня, вот только доедим это, закажем новое и тогда уйдем, — заступился за меня Шеко.
— Ненормальные! — Анаит шлепнула ладонью по столу и тут же сморщилась от боли.
— Что случилось? — вмешался Саак, ставя на столик поднос с двумя порциями мороженого и вишневым соком.
— Ничего особенного, — подавляя гнев, ответила Анаит, глядя на меня исподлобья.
— Тебя кто-то огорчил?
— Этот, — кивнула Анаит в нашу сторону.
— А, Мушег, это ты… Что с тобой, Муш, ты же весь синий. — Мы… мы…
Саак удивленно смотрел то на меня, то на Шеко и наконец произнес таким суровым тоном, словно он наш родной отец:
— А ну, марш домой, пока живы!
— Вы же совсем окоченели, — обеспокоенно сказала Анаит, приложив ладонь к моему лбу. — Саак, надо что-то делать.
Пощупав наши лбы, Саак сказал испуганно:
— Их надо спасти, иначе… умрут.
— Что ты говоришь! — ужаснулась Анаит. — Что с моим братом, Саак?!
— Единственный способ спасти — сунуть их под холодный душ, — сказал Саак, решительно взял нас за руки и потащил домой.
Дома, естественно, все набросились на меня, словно я один ел мороженое, и стали кричать наперебой:
— Помни же, наконец, есть вещи, которые нельзя делать, нельзя, чи карели!
— Их нужно растереть холодной водой.
Мы с Шеко уже не могли говорить и только тряслись всем телом.
Анаит с Сааком затащили нас в ванную, раздели донага и стали поливать холодной водой из душа, причем папа недоумевающе смотрел на это зрелище, а мама то и дело вскрикивала:
— Что вы делаете с моим сыном?
— Ничего, ничего, сейчас им станет теплее. Так, хорошо, хорошо. Я читал где-то, что замерзших полярников спасали обливанием холодной водой, — усердно растирая нас, рассказывал Саак.
— Ах, Саак, — глядя на него благодарными глазами, воскликнула Анаит, — чтобы мы делали без тебя?
— Я хочу домой, — сказал наконец пришедший в себя Шеко. — Пока.
— Беги домой и ложись в постель.
— Сам знаю, не маленький.
— И ты марш в постель! Живее! — скомандовала Анаит, едва я оделся.
Они уложили меня в постель и укрыли всеми одеялами, которые нашлись в доме.
— Тебе придется лежать так до тех пор, пока твоя температура не сравняется с температурой воздуха, — профессиональным тоном произнес Саак и обмотал шалью мой лоб.
— Горю! — шептал я. — Горю! Помогите! Воды!
— Холодной нельзя, — запретил Саак.
— Надо вызвать врача, — предложил папа.
— Да, вы правы.
— Не хочу врача, не надо, хочу воды, — захныкал я, но на меня никто не обращал внимания.
Что было дальше, я уже не помню, потому что совсем перестал соображать. Потом мама говорила, что я бредил всю ночь, и она не отходила от моей постели.
— Это будет тебе уроком, — сказал папа через два дня, когда я наконец пришел в себя.
— Если бы не Саак, не знаю, что бы с тобой было, — укоряла Анаит, — нельзя же быть таким, чи карели!
— Больше не буду, не волнуйся, я уже наелся мороженого на целый год, — слабым голосом произнес я и уронил голову на мамины колени.
Через несколько дней мне уже разрешили выходить во двор. Я оделся и увидел… что рубашка и брюки стали мне совсем велики.
Пришлось снова закатать рукава и штанины.
ИЗНЫВАЮЩИЙ ОТ ТОСКИ СЛОН
— Давно мы не были в зоопарке, — сказала мама. — Муш, тебе не хочется в зоопарк?
— Лучше, конечно, в джунгли, но на худой конец можно и в зоопарк.
— Решено, едем. Пойду уговорю папу ехать с нами.
В зоопарке я был уже тысячу раз, но всегда возвращался оттуда грустным. Сперва я не понимал, отчего на меня находит такая грусть, но потом до меня дошло, что это от жалости к посаженным в клетки зверям. Как-то я даже решил основать собственный зоопарк, где в клетках будут не звери, а люди. Я бы построил металлические заграждения вдоль всей территории, на которой обитали бы златогривые львы, красавцы тигры, ловкие мартышки и хитрые лисицы, — словом, все-все животные. Представляете, вы проходите мимо льва, а он смотрит на вас с достоинством царя зверей, а не ежится, как мокрая кошка, или дрыхнет весь день в тени. Я бы создал в своем зоопарке все условия для того, чтобы звери были свободными и счастливыми. Для двугорбого верблюда, которого в условиях зоопарка никак не назовешь кораблем пустыни, я бы создал искусственную пустыню с барханами, верблюжьей колючкой и даже оазисом. Но это только мечта, и пока она осуществится, я вынужден соглашаться на обычные посещения обычного зоопарка.
Чудесным воскресным утром мы собрались в зоопарк, где на склоне холма, среди орешин и тутовых деревьев, в тесных клетках и огороженных металлической сеткой прудах живут привезенные со всех концов света несчастные звери и разучившиеся летать птицы. Мама ужасно рада тому, что с нами поедет Саак, с самого раннего утра торчащий на балконе и вздыхающий по моей сестре.
— Чего это он вечно вздыхает? — однажды спросила мама у Анаит.
— Он мечтает сыграть Гамлета, а ему не дают, — пояснила Анаит.
— Поросенок интереснее вашего Гамлета, — сказал я.
— Много ты понимаешь в искусстве, помолчал бы, — обиделась Анаит.
— Ну, на худой конец можно согласиться на роль Отелло, — решил утешить ее папа.
— Он не хочет, — гордо ответила Анаит.
— Почему это?
— Он говорит, что Отелло был низким человеком, он убил любимую жену.
— Молодчина Саак, — сказала мама, глядя в глаза Анаит, — целенаправленный, принципиальный, одаренный молодой человек. Я уверена, что его ждет большое будущее.
На днях мама была в гостях у Саака, беседовала с его матерью, и та сказала:
— У вас чудная дочь.
— Спасибо, — ответила мама, почему-то покраснев.
— Мы бы хотели породниться с вами.
— Мы подумаем, — с достоинством ответила мама.
— А мы уже подумали, — сказала та с улыбкой и обняла мою маму.
Именно с того дня наш и Сааковский балкон стали смотреть друг на друга как-то по-особенному. Наша мама может часами простаивать на балконе, беседуя с матерью Саака, хотя до сих пор сама недоумевала по поводу соседок, с утра до вечера торчавших на балконах и обсуждавших последние новости. Только наши отцы почему-то ни с того ни с сего перестали тепло общаться друг с другом, как прежде, и теперь чинно раскланивались при каждой встрече. В чем дело, я так и не понял, тем более, что мама сказала, будто это ужасно сложные и запутанные вещи, в которых разбираются только сами мужчины, главное, что Саак и Анаит понимают друг друга.
