«Однако нам не следует удивляться, — читал Тофт, — наличию этой редкой разновидности группы Протозоя. Причина ее своеобразного развития не поддается тщательному изучению, но имеется основание предполагать, что решающим моментом условий ее жизни является электрический заряд. Очевидно, в период ее возникновения электрические бури были частым явлением, поскольку, как мы описывали выше, в послеледниковый период горные цепи подвергались систематическим воздействиям непогоды и расположенное вблизи море получало электрические заряды».
Хомса отложил книгу. Он не понял толком, о чем в ней говорится, да и фразы были ужасно длинные. Но все эти странные слова казались ему красивыми. К тому же у него никогда еще не было своей книги. Он спрятал ее под сетью, лег и стал размышлять. На потолке под разбитым окном спала, повиснув вниз головой, летучая мышь. Издалека доносился визгливый голос Филифьонки — она обнаружила хемуля.
Хомсу Тофта все сильнее клонило ко сну. Он попробовал было рассказать самому себе про счастливую семью, но у него ничего не получилось. Тогда он стал рассказывать про одинокого зверюшку — маленького нумулита, который был немного похож на Ноктилуку и любил электричество.
Мюмла шла по лесу и думала про себя: «Как прекрасно быть Мюмлой! Мне так хорошо, что лучше и быть не может».
Она любовалась своими длинными лапами и красными сапожками, гордилась своей затейливой мюмлинской прической: ее светло-оранжевые, блестящие и прямые волосы были собраны в узел на макушке и походили на луковицу. Она шла по низинам и горам, ступала по глубоким ложбинкам, которые дождь превратил в зеленые подводные сады. Она шла быстро и иногда подпрыгивала, чтобы почувствовать, какая она тоненькая и легкая.
Мюмла спешила. Ей захотелось навестить свою младшую сестру Мю, которую уже довольно давно удочерила семья муми-троллей. Наверно, она все такая же серьезная и злая и умещается в корзинке для шитья. У самой долины Мюмла увидела Онкельскрута, который сидел на мосту и удил рыбу. На нем были пижама, гамаши и шляпа. В лапе он держал зонтик. Мюмла никогда не видела его близко и теперь рассматривала с любопытством. Он был до удивления маленький.
— Я знаю, кто ты, — сказал он. — А я не кто иной, как Онкельскрут. Мне известно, что ты веселишься все ночи напролет, у тебя до утра горит свет!
— Думай, что хочешь, — бесшабашно ответила Мюмла. — Ты видел малышку Мю?
Онкельскрут вытащил удочку и проверил крючок. Рыба не клевала.
— Так ты видел Мю? — громче повторила Мюмла.
— Не кричи, — шикнул на нее Онкельскрут. — У меня прекрасный слух. Ты распугаешь всю рыбу, и она уплывет!
— Она уже давно уплыла, — засмеялась Мюмла и побежала дальше.
Онкельскрут фыркнул и спрятался глубже под зонтик. В его ручье было всегда полным-полно рыбы. Он поглядел вниз. Вода бурлила под мостом и была похожа на блестящую разбухшую массу. Она поднимала со дна тысячи затонувших предметов, которые мелькали перед глазами и уносились прочь, мелькали и уносились прочь… У Онкельскрута зарябило в глазах, он зажмурил их, чтобы увидеть свой ручей — прозрачный ручей с песчаным дном и юркими серебристыми рыбками…
«Что-то тут не так, — с беспокойством подумал он. — Мост настоящий, тот самый мост. Но я сам какой-то другой, совершенно новый…» И с этими мыслями он уснул.
Филифьонка сидела на веранде, укутав лапы в одеяла. У нее был такой вид, будто ей принадлежала вся долина, а она вовсе не радовалась этому.
— Привет! — сказала Мюмла. Она сразу же поняла, что дом пуст.
— Добрый день, — ответила Филифьонка холодно-вежливо, это была ее обычная манера в обращении с мюмлами. — Они уехали, не сказав ни слова. Хорошо, что хоть дверь не заперли.
— Они никогда не запирают, — заметила Мюмла.
— Нет, запирают, — прошептала Филифьонка и откинулась на спинку стула. — Запирают. Они заперли платяной шкаф на втором этаже! Видно, они хранят там ценности. Боятся, чтобы их не украли!
Мюмла внимательно смотрела на Филифьонку: испуганные глаза, крутые завитки волос, каждый завиток зажат заколкой, лисья горжетка, сама себя кусающая за хвост. Филифьонка совсем не изменилась. Вот в саду показался хемуль, он сгребал опавшие листья. За ним кто-то маленький собирал их в корзину.
— Привет, — сказал хемуль, — так ты тоже здесь?
— А это кто? — удивилась Мюмла.
— Я привезла подарок, — услышала Мюмла за своей спиной голос Филифьонки.
— Это хомса, — пояснил хемуль, — он помогает мне работать в саду.
— Очень красивую фарфоровую вазу! Для Муми-мамы! — резко заявила Филифьонка.
— Вот оно что, — сказал Мюмла хемулю, — так ты сгребаешь листья…
— Я хочу угодить Муми-папе, — поспешил сказать хемуль.
Вдруг Филифьонка воскликнула:
— Нельзя трогать опавшую листву! Она опасна! В ней полно всякой гнили!
Филифьонка побежала по саду, одеяла волочились за ней.
— На листьях столько бактерий, — кричала она. — Червяков! Гусениц! Всяких ползучек! Не трогайте их!
Хемуль продолжал работать граблями. Но его упрямая и простодушная морда сморщилась, он настойчиво повторял:
— Я хочу сделать приятное Муми-папе.
— Я знаю, что говорю, — заявила Филифьонка угрожающе и подошла ближе. Мюмла поглядела на них. «При чем тут опавшие листья, — подумала она. — Вот чудаки!» Она вошла в дом и поднялась на верхний этаж. Здесь было очень холодно. В южной гостиной было все так же: белый комод, выцветшая картина, голубое одеяло из гагачьего пуха. Рукомойник был пуст, а на дне его лежал мертвый паук. На полу посреди комнаты стоял чемодан Филифьонки, а на кровати лежала розовая ночная сорочка.
Мюмла перенесла чемодан и сорочку в северную гостиную и закрыла дверь. Южная гостиная предназначалась ей самой. Ее собственная старая гребенка лежала на комоде под салфеткой из жатой ткани. Они приподняла салфетку — гребенка лежала на том же месте. Мюмла села у окна, распустила свои красивые длинные волосы и принялась их расчесывать. Внизу за окном продолжалась перебранка. Мюмла видела, как спорившие шевелят губами, но слов за закрытыми окнами не слышала.
Мюмла все расчесывала и расчесывала свои волосы, и они блестели все сильнее и сильнее. Она задумчиво смотрела вниз на большой сад. Осень так сильно изменила его, сделала заброшенным и незнакомым. Стоявшие рядами деревья, голые, окутанные завесой дождя, походили на серые кулисы.
Беззвучная перебранка возле веранды продолжалась. Спорившие размахивали лапами, бегали и казались сами такими же ненастоящими, как и деревья. Кроме хомсы. Он стоял молча, уставясь в землю.
Широкая тень опустилась над долиной — опять полил дождь. И тут на мосту показался Снусмумрик. Ну конечно же, это он, ни у кого другого не было такой зеленой одежды. Он остановился у кустов сирени, поглядел на них, потом медленными шагами направился к дому. Мюмла отворила окно.
Хемуль отбросил грабли.
— Вечно мне приходится все приводить в порядок, — сказал он.
А Филифьонка бросила куда-то в сторону:
— При Муми-маме все было по-другому.
Хомса стоял и смотрел на ее сапожки, он понимал, что они ей были тесны. Вот дождевая туча доползла до них. Последние печальные листья сорвались с веток и опустились на веранду, дождь лил все сильнее и сильнее.
— Привет! — воскликнул Снусмумрик.
Все поглядели друг на друга.
— Кажется, идет дождь, — раздраженно сказала Филифьонка. — Никого нет дома.
— Как хорошо, что ты пришел! — обрадовался хемуль.
Снусмумрик сделал неопределенный жест, помедлил и, еще глубже надвинув шляпу, повернулся и пошел обратно к реке. Хемуль и Филифьонка пошли за ним. Они встали у берега и смотрели, как он разбивал палатку около моста и как потом залез в нее.
— Как хорошо, что ты приехал, — повторил хемуль.
Они еще постояли на дожде, подождали…
— Он спит, — прошептал хемуль, — он устал.
Мюмла видела, как хемуль и Филифьонка возвращались в дом. Она закрыла окно и старательно собрала волосы в строгий и красивый узел.
Жить в свое удовольствие — что может быть лучше на свете. Мюмла никогда не жалела тех, кого ей доводилось встречать, и никогда не вмешивалась в ссоры и передряги. Она только наблюдала за ними с удивлением и не без удовольствия.
Одеяло из гагачьего пуха было голубое. Шесть лет собирала Муми-мама гагачий пух, и теперь одеяло лежало в южной гостиной под вязаным кружевным покрывалом и ждало того, кто любит жить в свое удовольствие. Мюмла решила положить к лапам грелку, она знала, где в этом доме лежит грелка. Как станет смеркаться, она разложит постель и недолго поспит. А вечером, когда поспеет ужин, в кухне будет тепло.
Можно лежать на мосту и смотреть, как течет вода. Или бегать, или бродить по болоту в красных сапожках, или же свернуться клубочком и слушать, как дождь стучит по крыше.
