Бухтик улыбнулся мальчику такой доверчивой улыбкой, что страх, который только что охватил Серёжу, бесследно исчез.
— Откуда ты меня знаешь?
— А я к вам заглядывал в один хороший дождливый вечер.
— Помню, — сказал Серёжа.
— Ну вот. А ещё я видел вас в заводи…
Неожиданно улыбчивое лицо Бухтика посерьёзнело, и он сказал:
— Я ведь не просто так пришёл, Серёжа. Я пришёл узнать, какая опасность нам угрожает.
— О какой опасности ты говоришь?
Когда Бухтик рассказал о приходе Вити Капустина и о верёвке, которой тот мутил воду, Серёжа захохотал так, что у него даже слёзы побежали из глаз.
— Что с тобой? — встревожился Бухтик. — Ты плачешь или ты смеёшься?
— Бухтик, да ведь это игра всё! — еле выговорил Серёжа.
— Игра? Значит, никакой опасности нет?
— Её и не было!
— Вот здорово! — обрадовался Бухтик. И тут же попросил Серёжу: — Пожалуйста, ударь меня.
— Зачем?
— Затем, что я виноват перед тобой. Вот ты меня только что от смерти спас и опасность отвёл, а я вчера даже пальцем не шевельнул в защиту, когда Кусикова стража напала на вас.
— Это когда мы в заводи купались? Подумаешь, нам ничуточки не было больно!
— Так я тебе и поверил, — искоса взглянул Бухтик на Серёжу.
— Честное слово! Разве что самую капельку… Слушай, Бухтик, как ты становишься… — Серёжа замялся.
— Как я становлюсь видимым? Это ты хотел спросить?
Серёжа кивнул головой.
— Очень просто! Что там у тебя за трубочка в кармане?
— Эта? Витамины.
— Ну вот. Я беру одну штучку, проглатываю её — и всё в порядке! Только вот не знаю, надолго ли это.
Бухтик снова стал под душ и начал приглядываться к многочисленным трубам и кранам.
— Что это? — спросил он.
— Водопровод, — пояснил Серёжа.
— Ага, — кивнул Бухтик, — понимаю. По этим трубам проводят воду… Ну как, быстро я во всём разбираюсь?
— Быстро, — согласился Серёжа.
— Это потому, что я изобретатель, — сказал Бухтик. — Равного мне в нашей речке нет. А ты чем занимаешься?
— Пока ничем, — смущённо ответил Серёжа. — Я пока учусь.
— Гм, учишься… А ещё что делаешь?
— Ещё книги читаю. Стихи всякие.
— Стихи? — переспросил Бухтик. — А какие стихи?
Серёжа немного подумал и начал:
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром…
Раскрыв рот, Бухтик смотрел на Серёжу не отрываясь. Он даже плескаться перестал.
— Ух ты! — восхищённо выдохнул он, когда Серёжа прочитал стихотворение до конца. — А ещё знаешь?
— Знаю. Только не могу сейчас припомнить.
— Ты обязательно припомни, — попросил Бухтик. — А эти стихи, что ты мне прочитал, я завтра же переведу для наших. Ну, послезавтра.
— И много их, этих ваших?
— Хватает, — ответил Бухтик. — Одна только Омаша чего стоит.
Внезапно в душевой потемнело. Бухтик подбежал к окну и радостно улыбнулся.
— Снова появились тучи, — сказал он. — Теперь можно бежать домой: отец волнуется, наверное. А на солнцепёке я, Серёжа, и десяти шагов не сделаю. Да ты же сам всё видел.
— А если солнце застанет тебя на пути домой? — встревоженно спросил Серёжа. — Что тогда будет?
— Очень плохо будет, — признался Бухтик.
— Мы сделаем так: сейчас я намочу полотенце, ты набросишь его себе на голову — и никакое солнце тебе не помешает добраться домой. Только подожди немного!
Серёжа вихрем влетел в палату. Полотенце — вот оно! Нет, пожалуй, маловато. А вот это, наверное, подойдёт.
Он хотел уже выйти, как вдруг за дверями послышались тяжёлые шаркающие шаги.
Когда они немного удалились, Серёжа чуть-чуть приоткрыл дверь и посмотрел в щёлку.
По коридору шла тётя Клава. Возле душевой она остановилась и прислушалась. Потом громко постучала:
— Есть там кто-нибудь?
И, не получив ответа, проворчала:
— Снова забыли воду закрыть…
И взялась за дверную ручку.
У Серёжи похолодело внутри. Сейчас тётя Клава увидит, кто там купается — и с ней такое случится! Такое… Просто может в обморок упасть. Ведь не всякий, увидев Бухтика, сумеет остаться спокойным! Или ещё хуже — такой крик поднимется, что оглохнуть можно!
Но никакого крика не было. Двери душевой открылись снова, и в коридоре показалась тётя Клава.
Серёжа вздохнул с облегчением — она была цела и невредима.
Но тётя Клава вышла не одна. Она крепко держала за ухо упирающегося Бухтика.
— Пустите меня! — сердито требовал Бухтик. — Пустите, а то хуже будет!
— Сейчас узнаем, кому будет хуже, — отвечала тётя Клава. — Сейчас мы с Николаем Владимировичем узнаем, из какой ты палаты! Ишь, пугалом принарядился! А если бы кто-нибудь из детей увидел тебя? Думаешь, приятно ему встретить такое страшилище?
— Пустите меня, — уже жалобно просил Бухтик. — Я больше не буду!
— Так я тебе и поверю, — отвечала тётя Клава, не отпуская Бухтика.
И вдруг Серёжа увидел, что Бухтик начал растворяться в воздухе. Сначала растаяли руки. Потом растворилось лохматое туловище, голова…
Только ноги продолжали послушно идти за тётей Клавой.
Но через секунду исчезли и они.
— Попался — так сумей и ответ держать, — говорила между тем тётя Клава. — Понятно тебе?
Она оглянулась, чтобы удостовериться, понятно ли Бухтику. И глаза её стали круглыми, как блюдца, а руки бессильно опустились.
— Ч-что… что такое? — запинаясь, произнесла она. — Куда же он девался?
И, ежесекундно оглядываясь на то место, где только что был Бухтик, поражённая няня быстро засеменила в кабинет Николая Владимировича и скрылась за углом коридора.
Серёжа вытряхнул на ладонь одну таблетку. Она зашевелилась, поплыла по воздуху, и через секунду перед Серёжей стоял озадаченный Бухтик.
— Чего это она? — спросил он. — Я же ничего не сделал!
— За мной!
Серёжа втащил нового товарища в душевую, намочил полотенце и набросил Бухтику на голову.
— Быстрее, Бухтик! Беги, а то она сейчас вернётся!
Дважды повторять не пришлось. Бухтик проворно перепрыгнул через подоконник, и уже с улицы до Серёжи донеслось:
— Я ещё приду! Мы ещё увидимся, Серёжа!
С тех пор как исчез Бухтик, хозяин заводи не находил себе места. Он плавал вдоль берега, ежеминутно выглядывая из воды, чтобы посмотреть, не возвращается ли его сын.
И снова плавал, плавал…
— Если с ним что-нибудь случится, — бормотал он, — я никогда не прощу себе этого… Ведь всё началось из-за меня. Эх, и зачем я напустил тогда на детей Кусикову стражу?
— Ну чего ты так убиваешься? — не выдержала старая ива, когда Барбула в сотый раз проплывал мимо неё. — Теперь ничего уже не поделаешь. Остаётся только ждать.
Ива заговаривала с хозяином заводи, когда они оставались наедине. При посторонних ива всегда молчала.
Барбула присел рядом с ней. Искоса взглянул на корни, видневшиеся над поверхностью воды, и вздохнул. Подводные корни он укрепил как мог, а вот эти… Даже Бухтик не знал, как их укрепить, даже старый друг, хозяин здешних лесов, Даваня не умел этого.
— Легко тебе говорить — не убивайся, — сказал Барбула. — Ведь он единственный мой сын!.. Эх, и приспичило же Даване податься в такое время в соседний лес! Эх…
Он всегда говорил «эх», когда ему было очень плохо.
— Нужно надеяться на лучшее, — сказала ива.
И в это время с берега донеслось:
— Эгей, Барбула, ку-ку!
И немного погодя:
— Мяу!
Когда Даваня хотел свидеться со своим другом, он кричал на разные голоса.
Барбула вздрогнул и посмотрел на одинокое дерево, стоявшее поодаль, выше по течению. Обычно они встречались у этого дерева. Несомненно, звуки доносились оттуда.
— Он пришёл! — вскрикнул Барбула. — Пришёл! — И хозяин заводи стремглав бросился на зов своего закадычного друга.
А Даваня уже разошёлся вовсю.
— Ку-ку, мяу, гав-гав! — нетерпеливо звал он Барбулу голосами всех известных ему птиц и зверей. — Пс-с-с…
Очень уж легко усваивал Даваня всё, что ему приходилось видеть или слышать. Недавно он даже похвастал перед Барбулой, что скоро, очень скоро выучится читать. Он будто бы подобрал в лесу интересную книгу с картинками. Осталось только разобрать, что там написано.
— Я здесь, Даваня! — вынырнув под деревом, произнёс Барбула. — Где же это ты ходишь?
Но хозяин леса ни отвечать, ни показываться не спешил. Вместо своего друга Барбула увидел только сучок, скользящий, словно паук, по стволу к самой нижней ветке.
Поравнявшись с веткой, сучок застыл и начал быстро расти. Сначала из него показались четыре маленьких сучка. Нижние росли гораздо быстрее верхних. Это были прыткие Даванины ноги.
«Ловко, ох и ловко у него всё получается! — с восхищением подумал Барбула, следя за стремительным превращением приятеля. — И где только он научился этому?»
