Как только оркестр снова заиграл, дирижер вдруг затопал ногами и закричал:
— Нет! Ничего не получается! Здесь, так сказать, самое сердце симфонии! А вы устроили какой-то трам-тарарам. Господа, до выступления осталось лишь десять дней. Подумайте, если мы, профессиональные музыканты, уступим всякому сброду любителей — кузнецам, мальчишкам на побегушках из сахарных лавок… наша репутация погибнет! А с тобой, Госю, больше всего хлопот! Никакой выразительности. Никаких эмоций — ни гнева, ни радости. И все не в такт. Играешь так, будто плетешься за остальными в ботинках с развязанными шнурками. Ты всех подведешь, если и дальше будешь так играть. Если наш славный оркестр «Венера» осрамится из-за тебя, Госю… Смотри у меня! Сегодняшняя репетиция закончена. Отдыхайте и приходите завтра ровно в шесть.
Музыканты поклонились дирижеру, после чего одни, достав сигареты, зачиркали спичками, другие направились к выходу. А Госю, сжимая свою виолончель, похожую на грубый деревянный ящик, отвернулся к стене и, скривив губы, расплакался. А когда он, наконец, успокоился, то тихонько принялся наигрывать свою партию еще раз с самого начала.
Поздно вечером Госю вернулся домой с большим черным свертком. Он жил один на заброшенной мельнице, стоявшей на берегу речки на самой окраине городка. По утрам он обычно ухаживал за овощами в своем маленьком огородике: подвязывал ветки помидоров, собирал в капусте гусениц, а после обеда уходил на работу. Вернувшись после той злополучной репетиции, Госю зажег лампу и стал развязывать свой сверток. Это была его старая дребезжащая виолончель. Он бережно положил ее на пол, схватил стакан с полки, зачерпнул воды из ведра и стал жадно пить.
Потом Госю мотнул головой, сел на стул и начал играть сегодняшнюю симфонию, да так напористо и грозно, будто тигр. Он много раз повторял пьесу, перелистывая ноты, размышляя — словом, очень старался.
Уже перевалило за полночь, Госю уже ничего не соображал от усталости. Лицо раскраснелось, глаза налились кровью. Вид у него был ужасный, казалось, он вот-вот упадет и лишится чувств…
Вдруг кто-то постучал в дверь.
— Хошу, ты что ли? — крикнул Госю, как во сне.
Дверь открылась, и в дом вошел большой трехцветный кот, которого Госю видел и раньше. Кот еле передвигался, таща за собой незрелые помидоры из огорода, положил их перед Госю и сказал:
— Ох, устал! Как же трудно таскать тяжести!
— Что это? — спросил Госю.
— Это гостинцы. Кушайте, — ответил кот.
От этих слов Госю, и так-то злой после сегодняшней репетицией, просто взорвался и начал ругаться.
— Кто просил тебя приносить эти помидоры, а?! Ты думаешь, я буду есть твое угощение? Тем более что это помидоры с моего огорода! Ты же сорвал их еще зелеными! Так вот значит, кто грыз у меня помидорные стебли и топтал огород! Убирайся! Чертов кот!
Кот пожал плечами, прищурился и с хитрой ухмылкой на морде сказал:
— Прошу не ругаться, сэнсэй. Это вредно для вашего здоровья. Сыграйте лучше «Грезы»[146] Шумана. А я вас послушаю.
— А ты тут не умничай! Нашелся тут, кот ученый.
Госю злобно думал, что же ему делать с этим нахалом.
— Пожалуйста, не стесняйтесь. Пожалуйста. Я заснуть не смогу, пока не послушаю, как вы играете.
— Нахал, нахал, нахал!!!
Госю побагровел, затопал ногами и закричал, как дирижер сегодня. Но потом передумал и сказал:
— Ну, ладно, сыграю.
Словно задумав что-то, Госю запер дверь, закрыл окна и потушил лампу. Полкомнаты было залито светом луны.
— А что играть?
— «Грезы». Романтичного Шумана! — ответил кот, потирая морду.
— Вот это, что ли, «Грезы»?
Виолончелист разорвал свой носовой платок, заткнул кусками ткани уши и оглушительно громко заиграл пьесу «Охота на тигров в Индии».[147]
Какое-то время кот слушал, наклонив голову, но вдруг захлопал глазами и с со всех ног рванул к двери. Он с разбегу врезался в нее, но дверь не открылась. Кот растерялся, поняв, что совершил роковую ошибку. Удар был таким сильным, что искры полетели из его глаз и закрутились вокруг усов и носа. В носу защекотало так сильно, что коту нестерпимо захотелось чихнуть. Он больше не силах был выносить эти ужасные звуки. Воодушевившись, Госю стал играть еще громче.
— Будет, сэнсэй! Будет! Умоляю вас, хватит играть! Не стану больше вами командовать, сэнсэй!
— Помалкивай! Тигра уже вот-вот поймают!
Кот очень страдал, крутился волчком, прыгал на стену и оставлял на ней следы, какое-то время светящиеся синим светом. В конце концов, он стал наматывать вокруг мучителя круги, как колесо ветряной мельницы.
У Госю немного закружилась голова, и он сказал:
— Ладно, прощаю тебя, — и перестал играть. Тогда кот сказал, как ни в чем не бывало.
— Сэнсэй, сегодня вы играли как-то немного непривычно. Госю надулся, машинально вытащил сигарету, сунул в рот и, достав спичку, спросил:
— Ну, как ты? Как себя чувствуешь? Покажи-ка язычок!
Кот высунул свой острый, длинный язык, будто дразнил Госю.
— Ага, немного обложен… — сказал виолончелист, чиркнул спичкой об язык кота и закурил.
Испуганный кот разинул пасть и, вертя языком, пулей рванул к двери, ударился об нее головой, отшатнулся, опять стукнулся лбом, пытаясь вырваться наружу.
Госю некоторое время с любопытством наблюдал за этой сценой, потом сказал:
— Так и быть, выпущу. Больше не приходи, дурачок!
Виолончелист отпер дверь и засмеялся, увидев, как кот стремглав помчался через густые колосья мисканта. Наконец, к нему пришло облегчение, и спустя несколько минут он уже спал крепким сном.
Вечером на следующий день Госю опять пришел домой со своим черным свертком за спиной. Он жадно попил воды и принялся играть на виолончели так же энергично, как и вчера. Перевалило за полночь, минул час ночи, два ночи, а Госю все играл и играл. Он уже совсем потерял счет времени, когда кто-то постучал по крыше.
— Опять ты, кот? Тебе мало показалось?!
Через дырку в потолке со свистом влетела серая птичка и села на пол. Это была кукушка.
— Ну надо же, птица явилась! А у тебя-то какое ко мне дело? — спросил Госю.
— Хочу учиться музыке, — простодушно ответила кукушка.
— Ах, музыке! Но твоя песенка — просто ку-ку, ку-ку! — смеясь, сказал Госю.
На это кукушка очень серьезно сказала:
— В этом-то все и дело! Кажется, это очень просто, но на самом деле трудно.
— Что же в этом трудного? Наверное, долго куковать трудно, а просто ку-ку проще простого.
— Есть некоторые трудности. Например, вот так — ку-ку, а еще можно и по-другому — ку-ку. Совсем два разных ку-ку, не правда ли?
— Ничем не отличаются.
— Вы просто не разбираетесь. Можно прокуковать десять тысяч раз, и все будет по-разному.
— Это ваше кукушкино дело. Раз ты во всем так хорошо разбираешься, зачем я-то тебе понадобился?
— Я хочу научиться правильно петь — до-ре-ми-фа.
— Дрянь эти гаммы!
— Но мне действительно нужно учиться перед заграничной поездкой.
— Дрянь эта заграница!
— Сэнсэй, прошу вас, научите меня. Я спою вслед за вами.
— Ты мне уже надоела. Так и быть, сыграю, но только три раза, а потом ты сразу уйдешь. Ладно?
Госю взял виолончель, настроил ее и сыграл гамму — до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до. А кукушка торопливо замахала крыльями и сказала:
— Не так, сэнсэй, не так! Вы не так играете!
— Ты мне надоела! Тогда сама спой!
— Надо так, — кукушка немножко наклонилась вперед, приготовилась и прокуковала один раз: «ку-ку».
— И что, это до-ре-ми-фа? У вас что до-ре-ми-фа, что Шестая симфония — одно и тоже!
— Это неверно.
— Что неверно?
— Трудно тем, что мы повторяем это много раз.
— Вот так? — виолончелист опять взял виолончель и стал играть без остановки подряд: «ку-ку, ку-ку, ку-ку».
Кукушка очень обрадовалась и начала подпевать. Она чуть пригнула голову и старательно выводила свое «ку-ку». У Госю разболелись руки, и он сказал:
— Закончим на этом. — И остановился.
Кукушка продолжала куковать еще несколько секунд, а затем, посмотрев на него с упреком, тоже замолчала. Госю разозлился и сказал:
— Знаешь что, птаха! Все, хватит, лети-ка ты домой!
— Пожалуйста, сыграйте еще раз. Все вроде нормально, хотя по-прежнему немножко не то.
— Что?! Как ты смеешь учить меня? А ну, уходи!
— Сыграйте еще раз! Пожалуйста! Кукушка несколько раз поклонилась.
— Ладно. Только в последний.
Госю взял смычок. Кукушка вдохнула и сказала:
— Постарайтесь играть как можно дольше, — и еще раз поклонилась.
— Надоест ведь! — сказал Госю с горькой улыбкой на лице и заиграл.
Кукушка опять стала серьезной и, наклонившись вперед, старательно закуковала. Сначала Госю играл с раздражением, но чем дольше играл, тем яснее понимал, что птица вернее, чем он, берет ноты. До-ре-ми-фа. И чем дальше, тем она пела все лучше и лучше.
