– Лучше не пялиться, – посоветовал старик, мудро кивая. – Александру это не нравится. Сбивает с шага.
– Александру? – Ной оглянулся, рассчитывая увидеть в лавке кого-то еще. Вдруг он кого-то не заметил? – Александр – это кто?
– Александр – мои часы, – ответил старик. – И притом очень стеснительные. Что на самом деле вполне удивительно, потому что, по моему опыту, часы обычно большие хвастуны, почти всегда куда-то спешат, вечно тикают, словно без этого не могут. Александр же не таков. Ему лучше, если на него совсем не обращать внимания, честно говоря. Он у меня с норовом. По национальности – русский, понимаешь, а это странная публика. Я его нашел в Санкт-Петербурге, в Зимнем дворце русского царя. Конечно, было это довольно давно, но он все равно работает на загляденье, особенно если с ним беседовать о религии или политике. От этого он только заводится.
– Ой, я совсем не хотел его обижать, – сказал Ной, не знавший, что обо всем этом и думать. – Просто он так смешно урчал, вот и все.
– А, но это потому, что настало время обеда, – ответил старик и радостно хлопнул в ладоши. – Он мне об этом напоминает, притворяясь, что урчит у него в животе. Это у него такая шутка. Русские – большие весельчаки, не находишь?
– Но у часов же нет животов, – озадаченно заметил Ной.
– Правда?
– Нету. У часов есть маятники или балансиры. А еще бывает такая штука, называется генератор, – она вибрирует, и от нее все часы идут правильно. Мне на последний день рождения дядя Тедди подарил конструктор «Собери себе часы за сутки». Я их две недели собирал.
– Неужели? И как получилось?
– Не очень. Верное время они показывают только два раза в сутки, а иногда – еще реже.
– Понятно, – сказал старик. – Но ты все равно, по-моему, очень много о них знаешь.
– Мне просто нравится все научное, – объяснил Ной. – Однажды я, наверное, стану астрономом. Я присматриваюсь к этой профессии и еще нескольким.
– Ну, тогда мне придется поверить тебе на слово, – сказал старик. – Я всегда считал, что это у него в животе, но, вероятно, ошибался. Как бы там ни было, пора обедать.
– А мне показалось, вы уже пообедали, – сказал Ной. Он чуточку приободрился от разговоров о еде. Не ел Ной уже так давно, что опасался, не упадет ли вообще в обморок.
– Я просто перекусил, только и всего, – ответил старик. – У меня курица оставалась. И салат. И несколько колбасок – они бы испортились, если б я их сегодня не съел. И бутерброд с сыром. А потом ломтик торта, чтобы сахаром заправиться. Плотной едой такое и назвать нельзя. В общем, я полагаю, ты сам-то голоден, нет? Рано же небось из дому ушел.
– А откуда вы знаете? – спросил Ной.
– Так это видно по твоим ботинкам, разумеется, – ответил старик.
– По ботинкам? – И Ной посмотрел вниз, но ничего необычайного у себя на ногах не заметил. – Как вы видите по ботинкам, во сколько я ушел из дому?
– Посмотри на подметки, – сказал старик. – Они еще влажные, и к ним пристали травинки, – хотя уже подсыхают и остаются у меня на полу. Это значит, что ты ходил по траве вскоре после того, как на нее пала роса.
– А, – сказал в ответ Ной, поразмыслив. – Конечно. Об этом я не подумал.
– Когда сносишь столько башмаков, сколько я, поневоле начнешь интересоваться чужой обувью, – сказал старик. – Это у меня просто такой пунктик, вот и все. Безвредный, я надеюсь. В общем, коли так, ты бы, вероятно, не отказался что-нибудь съесть? Еды у меня немного, но…
– Я бы очень хотел, – быстро ответил Ной и весь просиял. – Весь день ничего не ел.
– Правда? А дома тебя разве не кормят?
– Кормят, – сказал мальчик, немного помявшись. – Да вот только вся штука в том, что я ушел оттуда до завтрака.
– И зачем же?
– Ну, дома ничего не было, – ответил Ной. И соврал.
Старик посмотрел на Ноя так, будто ни единому слову не поверил, и у мальчика по щекам пополз румянец. Ной отвернулся и перехватил взгляд одной марионетки на стене. Та немедленно сама перестала на него смотреть, как будто вид мальчика, говорящего неправду до обеда, ей противен.
– Ну, если ты проголодался, – наконец произнес старик, – полагаю, мне лучше тебя накормить. Пойдем-ка со мной наверх. Там мы наверняка найдем такое, что тебе придется по душе.
И он направился в угол лавки, вытянув перед собой правую руку. В тот же миг на стене образовалась ручка, старик повернул ее, и отворилась дверь на лестницу вверх. У Ноя от удивления открылся рот – мальчик был уверен, что еще секунду назад никакой двери там не было, – и он перевел взгляд с нее на старика, потом опять посмотрел на дверь, потом опять на старика и опять на дверь. Вообще-то он бы и дальше так смотрел то на одного, то на другую, покуда старик не положил конец этому безумию.
– Ну? – спросил он, обернувшись. – Ты идешь или нет?
Ной помедлил всего лишь миг. Сколько он себя помнил, ему твердили, что лишь очень глупые мальчики заходят в чужие коридоры с незнакомыми людьми, особенно если никто не знает, что они тут. Папа всегда ему говорил, что мир – очень опасное место для жизни, хотя мама утверждала, что не стоит пугать мальчика, ему достаточно просто помнить, что не все приятные на вид люди действительно приятны.
– По-моему, ты сомневаешься, – тихо произнес старик, словно прочел мысли Ноя. – И правильно. Но я тебя уверяю, беспокоиться тут не о чем. Даже из-за того, как я готовлю, волноваться не нужно. Когда я был моложе, я много раз мимоходом бывал в Париже и многому научился у одного из величайших поваров своего времени. Осмелюсь утверждать, омлет я делаю наравне с лучшими.
Ной так и не понял до конца, правильно он поступает или нет, но в животе у него урчало так же, как и в часах, а те воззрились на него, словно замышляли недоброе, и нетерпеливо постукивали ножкой по прилавку. Голод оказался сильнее – Ной быстро кивнул и поспешил к старику и вслед за ним в открытую дверь.
А за нею он оказался у подножия очень узкой лестницы. Как и все марионетки в лавке, ступеньки и стены здесь были деревянные. По перилам тянулась причудливая резьба, и Ной потрогал ее. Желобки приятно легли под пальцы. Они были очень ровные, как будто их тщательно вырезали, а потом сгладили рубанком, чтобы не осталось случайных заноз. К удивлению Ноя, лестница вела не прямо вверх, как это было у него дома, а шла кругами, поэтому старика впереди Ной не увидел – тот уже свернул. Видеть друг друга они вообще могли, только если их разделяло не больше пары ступенек.
Они лезли и лезли наверх, круг за кругом, еще и еще, пока Ною не стало интересно, на какую высоту они уже забрались. Снаружи казалось, что над самой лавкой всего один этаж, не больше. Но лестница тянулась просто бесконечно.
– Какая до ужаса длинная лестница, – произнес Ной, и голос его задрожал: мальчик пытался перевести дух. – Вы не устаете ходить по ней вверх и вниз каждый день?
– Устаю, разумеется, больше, чем раньше, – признался старик. – Конечно, когда я был моложе, я бегал вверх и вниз по этой лестнице по тысяче раз в день даже не задумываясь. А теперь все иначе. У меня на все уходит больше времени. Здесь вообще-то двести девяносто шесть ступенек. Или двести девяносто четыре. Ровно столько же, сколько в падающей Пизанской башне. Не знаю, считал ли ты.
– Не считал, – ответил Ной. – Но сколько же их, двести девяносто шесть или двести девяносто четыре?
– Вообще-то и столько, и столько, – сказал старик. – У лестницы, смотрящей на север, на две ступеньки меньше, чем у лестницы, смотрящей на юг, поэтому на самом деле все зависит от того, с какой стороны подходить. Ты же бывал в Италии, я полагаю?
– Ой, нет, – покачал головой Ной. – Нет, я вообще нигде не бывал. Дальше, чем сюда, я никуда от дома раньше не уходил.
– А я в Италии провел счастливейшие годы, – с грустью в голосе произнес старик. – Некоторое время даже прожил под самой Пизой и каждое утро бегал к башне, а там поднимался и спускался бегом по лестнице, чтобы не потерять форму. Приятно вспомнить.
– Вы, похоже, во многих местах побывали, – заметил Ной.
– Да, мне очень нравилось путешествовать в молодости. Ноги у меня на месте не стояли. Теперь-то все, конечно, иначе. – Старик повернулся и посмотрел на мальчика. – Но мне кажется, ты уже устал подниматься, верно?
– Немножко, – признался Ной.
– Что ж, – сказал старик, – тогда, наверное, стоит здесь остановиться.
Едва он произнес эти слова, как Ной услышал, как у него за спиной вверх по лестнице кто-то быстро топает, и затаил испуганно дыхание: он был уверен, что внизу никого не осталось. Потом повернулся, боясь того, кто или что может там появиться, а затем ахнул и прижался к перилам. Мимо, пыхтя и сопя, пробежала та дверь, которую они оставили на первом этаже. Дверные щеки смущенно багровели румянцем.
– Простите-извините, – запыхавшись, пробормотала дверь, крепко вжимаясь в стену перед ними. – Заболтался с часами, не уследил за временем. Они как заведутся, так их не остановишь, не так ли?
