— Тарелку тертой моркови, — отвечал Профессор. — Когда дело касается подарков ко дню рождения, то тут мой девиз — дешевизна! Я прикинул, что экономлю примерно сорок фунтов в год, преподнося… о боже, опять эта проклятая боль!
— Что с вами? — испуганно спросила Сильвия.
— Мой старый враг! — отозвался Профессор. — Люмбаго, ревматизм… что-то в этом роде. Пожалуй, я хотел бы немного прилечь. — С этими словами он покинул зал.
Дети проводили его взглядом, исполненным сострадания.
— Скоро ему станет лучше! — мягко заметил Король Эльфов. — Брат мой! — обернулся он к Императору. — Сегодня вечером я хотел бы договориться с тобой об одном деле. Пусть Императрица присмотрит за детьми.
И братья, взявшись за руки, вышли из зала.
Императрица застала детей в весьма грустном расположении духа. От них невозможно было добиться ничего, кроме «ах, наш дорогой Профессор!» да «как жаль, что ему так больно». Наконец Императрица не выдержала и сама предложила им:
— Пойдемте навестим его!
Дети с радостью ухватились за эту мысль, взяли Императрицу за руки, и мы все вместе отправились в кабинет Профессора, где и обнаружили его. Бедняга лежал на диване, укрывшись пледом, и читал небольшую рукописную книжку.
— Примечания к Третьему Тому! — пробормотал он, увидев нас. На столике возле дивана лежала та самая книга, которую он разыскивал, когда я впервые увидел его.
— Как вы себя чувствуете, Профессор? — спросила Императрица, наклоняясь над страдальцем.
Профессор, грустно улыбнувшись, взглянул на нее.
— Как всегда, преданным Вашему Императорскому Высочеству! — слабым голосом отвечал он. — Я весь до последней клетки, за исключением люмбаго, — воплощенная Верноподданность!
— Ах, нежная душенька! — со слезами на глазах воскликнула Императрица. — Право, такие нежные признания нечасто можно услышать, даже в День святого Валентина!
— Мы непременно поедем с вами к морю, — нежно проговорила Сильвия. — Там вам обязательно станет лучше! И к тому же там море — оно такое грандиозное!
— А гора еще грандиознее! — заметил Бруно.
— Ну, что там грандиозного в море? — возразил Профессор. — Его ведь можно налить в чашку, как чай «Гранд»!
— Не все, а лишь капельку, — поправила его Сильвия.
— Значит, чтобы вычерпать его, потребуется определенное число чайных чашек, и все! В чем же тогда его грандиозность? А что касается горы — ее можно раздробить и за несколько лет вывезти на обыкновенной тачке!
— Да, это не слишком грандиозно — какие-то обломки, да еще в тачке, — заметила Сильвия.
— Зато если их опять сложить вместе… — начал Бруно.
— Когда вы подрастете, — вмешался Профессор, — вы узнаете, что обломки горы не так-то просто сложить вместе! Ну, ничего! Поживешь — научишься!
— А без этого никак нельзя обойтись? — спросил малыш. — Нельзя ли устроить так, чтобы я жил-поживал, а Сильвия училась, а?
— Но как же я буду учиться, если не буду жить? — удивилась Сильвия.
— Я же живу, хоть не учусь, и ничего! — возразил Бруно. — Попробуй и ты как я!
— Я имел в виду, — начал совсем было растерявшийся Профессор, — что сейчас вы знаете еще далеко не все.
— Нет, я знаю все, что знаю! — стоял на своем малыш. — А знаю я много всякой всячины! Словом, все-все-все — не считая того, чего я не знаю. Зато Сильвия знает все остальное.
Профессор вздохнул, но не стал спорить:
— А вы знаете, что такое Буджум?
— Я знаю! — воскликнул Бруно. — Это такая штуковина, которая оставляет людей без сапог.
— Он хотел сказать «машинка для снимания сапог», — шепотом пояснила Сильвия.
— Но ведь людей нельзя оставлять без сапог, — мягко возразил Профессор.
Бруно весело улыбнулся:
— Можно, еще как можно! Если, конечно, сапоги сидят не слишком тесно!
— Так вот, давным-давно жил-был Буджум… — начал было Профессор, но внезапно умолк. — Увы, я забыл конец этой басни, — проговорил он. — Там была весьма важная мораль… Но боюсь, что я забыл и ее тоже.
— Тогда давайте я расскажу вам басню! — поспешно затараторил Бруно. — Жили-были Саранча, Сорока и Машинист. А мораль заключается в том, что надо раньше вставать….
— Ну, так не интересно! — заметила Сильвия. — Зачем же ты торопишься рассказать мораль?
— И когда же ты сочинил эту басню? — полюбопытствовал Профессор. — На прошлой неделе?
— Нетушки! — отвечал Бруно. — Гораздо позже. Угадай!
— Я не умею угадывать, — признался Профессор. — Скажи, когда именно?
— Да я еще не сочинил ее! — с торжеством воскликнул Бруно. — Зато я сочинил другую, очень славную! Хотите расскажу?
— Если ты только досочинил ее, — заметила Сильвия. — А мораль у нее будет «надо попробовать опять».
— А вот и нет! — решительно возразил малыш. — Мораль у нее — «больше не надо пробовать»! Так вот. Жил-был фарфоровый человечек, стоявший на дымоходе над камином. Он все стоял, и стоял, и стоял. И вот однажды он взял да и упал и ни капельки не разбился. И тогда он решил попробовать упасть опять. И он опять шлепнулся с дымохода и разбился на мелкие кусочки, так что его невозможно было склеить.
— Но как же он взобрался обратно на дымоход после того, как упал в первый раз? — поинтересовалась Императрица. (Это был первый здравый вопрос, который она задала за всю свою жизнь.)
— Я поставил его туда! — воскликнул Бруно.
— Тогда, боюсь, тебе известно кое-что и о том, почему он упал опять, — заметил Профессор. — А может, ты его и толкнул, а?
На что Бруно вполне серьезно отвечал:
— Разве что самую капельку — это ведь был такой замечательный фарфоровый человечек, — поспешно добавил он; малышу явно хотелось сменить тему.
— Ну, дети, пойдем! — позвал Король Эльфов, входя в кабинет. — Нам еще надо обо всем поговорить, а потом вам пора ложиться спать. — И с этими словами он увел было их, но, дойдя до двери, они обернулись и подбежали к Профессору, чтобы пожелать ему доброй ночи.
— Спокойной ночи, Профессор! Спите спокойно! — Бруно важно обменялся рукопожатиями с пожилым джентльменом, а Сильвия, наклонившись, поцеловала его в лоб.
— Доброй ночи, малютки! — отвечал Профессор. — А теперь ступайте к себе, чтобы поразмышлять о чем-нибудь. Я и сам ужасно люблю веселую компанию, но — кроме тех случаев, когда необходимо поразмышлять над какой-нибудь трудной темой. Что касается меня, — пробормотал он сонным голосом, когда мы вышли из кабинета, — что касается меня, то все время, пока я не болтаю с гостями, я размышляю над чем-нибудь.
— Что он говорит, Бруно? — поинтересовалась Сильвия, когда мы отошли подальше от дверей кабинета.
— Мне кажется, он сказал: «Все время, пока я не болею костями, я страдаю ревматизмом». — Что это там за стук?
Сильвия остановилась и испуганно прислушалась. Мы услышали звуки, похожие на сильный стук в дверь.
— Надеюсь, это не Дикобраз вырвался из клетки, а? — воскликнула она.
— Пошли скорей! — испугался Бруно. — Нечего нам здесь дожидаться!
Глава двадцать пятая
ЖИЗНЬ ЗА ГРАНЬЮ СМЕРТИ
Стук с каждой минутой становился все громче и громче, и наконец где-то неподалеку от нас распахнулась дверь.
— Можно к вам, сэр? — спросила моя хозяйка.
— О да, разумеется! — воскликнул я. — А в чем дело?
— Да вам здесь оставили записку, сэр. Ее принес рассыльный от булочника. Он сказал, что проходил мимо Дворца и леди попросила его взять записку и занести вам.
В было всего несколько слов: «Пожалуйста, загляните к нам. Мюриэл».
Сердце у меня так и сжалось от испуга. «Наверное, Граф тяжко болен! — подумал я. — А может, он даже при смерти!» И я поспешно принялся собираться.
— Надеюсь, вы получили не плохие вести? — спросила хозяйка, увидев меня в дверях. — Рассыльный сказал, что к господам кто-то неожиданно приехал…
— Хотелось бы надеяться, что нет, — отвечал я. Во мне боролись смешанные чувства, но опасения явно брали верх над надеждой. Войдя в дом Графа, я заметил, что в прихожей лежат чемоданы, помеченные инициалами «Э.Л.».
«Значит, это просто-напросто приехал Эрик Линдон!» — наполовину успокоенно, наполовину разочарованно подумал я. Ну, ради этого она могла бы и не посылать за мной!
Леди Мюриэл встретила меня в гостиной. Ее глаза так и сверкали, но это был свет радости, а не мерцание печали.
— А у меня для вас сюрприз! — шепнула она.
— Вы имеете в виду — приехал Эрик Линдон? — отвечал я, тщетно пытаясь скрыть досаду, звучавшую в моем голосе. — «Дичь, изжаренная на поминки, пойдет холодной к свадебным столам»?
