Иван Ефимович Фролов, Иосиф Исаакович Ликстанов, Владимир Иванович Пистоленко, Израиль Моисеевич Меттер
Хорошая работа
Иван Ефимович Фролов
Хорошая работа
В лагерь к нам приходят вести
Про колхозный урожай:
— Каждый колос зерен в двести!
Ну, ребята, выезжай!
Все мы выехали дружно.
Вот и нивы у реки.
Если нужно —
Значит, нужно.
Ну-ка, где вы, колоски?
Вот — стерни,
Левее — горы.
Вправо — рожью золотой
Вел комбайн Иван Егорыч
К горизонту — по прямой.
…Нет колосьев и в помине.
Хорошо убрали рожь!
И зерна-то в кошенине
Не увидишь, не найдешь.
И под вечер, чуть не плача,
Возвращается отряд:
— Нет колосьев!
Вот задача!
— Нет колосьев!
Так-то, брат! —
Улыбается вожатый
«Неудачникам» в ответ:
— Что поделаешь, ребята!
Есть — так есть!
А нет — так нет!
Разве могут быть укоры?
— Уходя, повел плечом:
— Виноват Иван Егорыч.
Вы, ребята, ни при чем.
Иван Ефимович Фролов
Юннаты
Красным, синим, желтоватым
Цветники огнем горят.
— Это сделали юннаты!
— Горожане говорят.
Над речным мостом горбатым
Плавно голуби парят.
Их хозяева — юннаты,
Группа маленьких ребят.
Там пшеница золотая,
Тут капуста,
Там бурак.
Чуть головками качая,
Расцветает яркий мак.
— Чье? — спросил старик усатый,
Показав рукой вокруг.
— Это сделали юннаты!
— Это дело юных рук! —
Спеют тучные томаты,
Зреет яблоневый сад.
— Хороши у нас юннаты!
— Горожане говорят.
Все юннаты деловиты,
И любой всегда готов
Быть охраной и защитой
И создателем лесов.
Пусть от края и до края —
И в долинах и в горах
Сторона моя родная
Вся скрывается в садах!
Пусть советские ребята
Восклицают:
— Удальцы!
Вот юннаты так юннаты!
Вот умельцы! Молодцы!
Иосиф Исаакович Ликстанов
Счастливо в гору! (из повести «Первое имя»)
К середине октября осень стала серой и плаксивой.
В день большого сбора зарядил дождь — равнодушный, надоедливый, уныло постукивающий по оконнице. Лишь к вечеру он затих, и Паня обрадовался: конечно, сбор состоялся бы в любую погоду, а все-таки без дождя лучше. Он снял с плитки закипевший чайник, собрал на стол, вскрыл пачку печенья, покрасивее разложил печенье на блюдечке, как это делала мать, и разбудил отца.
— Батя, пора чай пить, а то опоздаем…
— Не в моей привычке, — успокоил его отец и, садясь за стол, спросил у Пани, точно у начальника: — Как прикажешь одеться?
— В самое лучшее… — ответил Паня. — Мама твой синий костюм приготовила и рубашку белую… Галстук в клеточку — тот, который в Москве на Арбате купили. И все ордена, медали и значки отличника социалистического соревнования.
— Полный парад, значит… А не совсем мне рука. Из школы я в горком партии пойду на совещание пропагандистов. Будет народ удивляться, почему я в полной форме. Ну, ничего… Придется объяснить, что пионеры приказали… Много вас на сборе будет?
— Все отряды шестых классов… А ты, батя, речь скажешь, да?
— Ну, уж и речь… Оратор я неважный, не хвалюсь. Скажу ребятам о предоктябрьской сталинской вахте на руднике да о моем соревновании со Степаном Полукрюковым… Интересуются они этим делом?
— Еще как! У нас даже сводку вывешивают, кто лучше сработал. Вчера Степан Яковлевич вперед вышел, а ребята все равно говорят, что ты в соревновании не уступишь.
— Ну-ну! — остановил его отец. — Это, знаешь ли, дымом в небе да мелом в трубе писано.
Все шло без запинки до той минуты, когда отец увидел, что Паня протягивает ему недавно купленную зеленую велюровую шляпу. Эту шляпу отец почему-то сразу невзлюбил и надевал лишь по настоятельному требованию матери; но сейчас матери не было дома.
— Дай синюю кепку! — приказал Григорий Васильевич. — Куда она с вешалки девалась?
— Батя, мама велела эту шляпу надеть… Ты надень, батя, тебе хорошо… А кепку мама спрятала, может быть даже выбросила. Я не знаю…
— Ищи кепку или шляпу старую! — рассердился отец.
— Батя, уже поздно, мы на сбор опоздаем… — заныл Паня.
— Давай!
Отец с размаху надел шляпу, и Паня последовал за ним, радуясь одержанной победе и любуясь отцом: какой франт!
В школу они пришли за пятнадцать минут до сбора. В вестибюле было уже много пионеров. Со всех сторон послышалось:
— Здравствуйте, Григорий Васильевич!
— Здравствуйте, дядя Гриша!
Проводив отца до кабинета директора, Паня помчался в класс и еще в коридоре услышал гуденье голосов. Ребята толковали о сборе. Центром одной группы был Вадик.
— Ух, ребята, я провел глубокую разведку во всех кружках! — говорил он, вертясь на месте, чтобы видеть лица своих слушателей. — Все кружки соблюдают «военную тайну», и я ничего не узнал. Только «Умелые руки» не прячутся, показывают все, что сделали, — пожалуйста! Кружок «Умелые руки» нас определенно забьет. Ванька Еремеев так и говорит: «Забьем и платочек дадим слезки вытереть». — Он увидел Паню: — Слышишь, Пань, нас все засмеют!
— Не пугай, не пугай! — сказал Толя Самохин. — Там видно будет, что и как. Наша коллекция за себя постоит…
— Подумаешь, коллекция! — отмахнулся Вадик. — Ты бы видел, какой экскаватор «Умелые руки» смонтировали! Совсем как живой. А домну ты считаешь?..
На пионерском сборе шестых классов, посвященном предоктябрьской сталинской вахте мира, школьные кружки должны были показать свою работу. Камнелюбы из шестого класса «Б», конечно, хотели полного успеха краеведческому кружку и очень волновались. Но особенно волновался Паня. Как пригодилось бы ему сейчас невозмутимое спокойствие второго старосты кружка Гены Фелистеева! Но Гена опаздывал.
Зашумел репродуктор.
Послышался голос председателя совета пионерской дружины Ростика Крылова:
— Пионеры, внимание! Построиться парами и пройти в зал. Без шума, баловства и толкотни, ребята!
Школа пришла в движение.
Ребята, даже не думая о баловстве, выходили, в коридор и спускались по лестнице. Лишь у самой двери зала к ним присоединился Гена Фелистеев.
— Дядя из командировки приехал, — объяснил он свое опоздание. — Как дела, Пань?
— Кружок «Умелые руки» хвалится, что нас забьет…
— Руки коротки! — пошутил Гена. — Дядя говорит, что за кашу коллекцию все горняки спасибо скажут.
Паня приободрился.
* * *
Необычно начался этот сбор.
Ребята вошли в зал и почти ничего не увидели.
В зале горела лишь одна небольшая, да к тому же затененная, лампочка, а широкие окна были плотно закрыты шторами.
— Сюда… Пристраивайтесь… — вполголоса приказал Роман Нилыч.
Не сразу Паня разобрался, что их отряд «пристроился» к отряду шестого класса «А», и затем, немного привыкнув к полумраку, увидел, что строй ребят подковой охватил свободное пространство посередине зала.
— Тишина! — послышался голос Ростика Крылова. — Дайте свет!
Над сценой загорелся прожектор. Яркий, немного радужный луч протянулся через зал, осветил портрет товарища Сталина, над которым зажглись золотые буквы: «Слава героям труда!», а затем луч расширился во всю стену, и ребята увидели большие фотопортреты знатных людей горы Железной: Григория Васильевича Пестова, Степана Полукрюкова, горнового Самохина, сталевара Носова и многих других. Шумно аплодировали пионеры и улыбался Сталин, окруженный героями труда.
Потом случилось непонятное, чудесное. Всего на секунду-другую погас свет, что-то зашуршало, и когда прожектор загорелся вновь, все ахнули от удивления: на стене вокруг портрета товарища Сталина висели карты великих строек пятилетки, написанные самыми яркими красками. Волга вилась сверкающей лентой, разливалась морями у плотин Куйбышевской и Сталинградской электростанций; голубой канал соединил воды Волги и Дона; от берегов полноводного канала в наступление на серые степные пески катились волны зелени.
Ребята так зашумели, аплодисменты так взорвались, что Паня не слышал самого себя, когда кричал «ура». А тут еще луч прожектора поднялся выше, и во всю стену загорелась надпись: «Да здравствует сталинская вахта мира! Юные ленинцы, будьте достойны строителей коммунизма!»
— Ну, братцы, изокружок сработал — лучше не надо! — подвел итог Вадик. — Как это они сделали: сначала портреты, потом карты?