Грузовик свернул с дороги, ловко развернулся и задним бортом вплотную подошел к риге.
Как только замолчал мотор, девушки принялись насыпать в кузов пшеницу.
Шофер молча выбрался из кабины, не спеша обошел машину, потрогал все скаты, залил в радиатор воды. Потом глянул на хмурое небо, что-то хмыкнул, закурил самокрутку и, обратившись к девушкам, сказал:
— Проворнее давайте, поторапливайтесь!
Ему было девятнадцать лет, но маленькое худощавое лицо и небольшой рост делали шофера похожим на мальчика.
Стараясь казаться внушительнее, он пытался держать себя независимо, а говорил нарочито грубовато и отрывисто. На нем был не по росту комбинезон, что делало смешной его небольшую фигуру.
К нему подошла кладовщица:
— Борис, может пообедаешь? Холодище вон какой стоит — похлебал бы горячего…
Он помолчал немного, словно и не ему было сказано. Потом нехотя ответил:
— Некогда засиживаться. Того и гляди, дождь будет. Приеду на элеватор — пообедаю в столовой.
Снова помолчал и добавил:
— Хлеба кусок принесите. Дорогой, может, закушу.
— Плоха дорога? — спросила кладовщица.
— А то! Надо бы хуже, да некуда. Не дорога, а слякоть! Ты сюда машину ворочаешь, а она плывет в другую сторону. Руки начисто отмотал, руль еле держат. А хуже всего в Черном долу да в Бешеном овраге: мосты — одно название, приходится в объезд, а там…
Он сел на подножку, несколько раз затянулся махорочным дымом, бросил окурок в лужицу и, подняв с земли прутик, начал старательно счищать с крыла машины грязь. Казалось, он настолько увлекся этим занятием и оно было таким важным, что полностью овладело всем его вниманием. Он стал даже немножко покряхтывать, когда тоненький прутик сгибался, будучи не в силах справиться с глинистым комком.
Вдруг резким движением руки он швырнул прутик прочь.
— Пойдет вот дождь, и, как говорят, будет полный порядок. И машину можно угробить и зерну конец, — сказал он кладовщице. — Какой тут обед!
И крикнул девушкам, остановившимся для минутной передышки:
— Живей насыпайте, ночью отдыхать будете!
— Ты гляди, какой вострый! Сам бы поработал без отдыха! — с обидой в голосе сказала одна.
— С виду — парень, а ворчит, словно дед на печке, — добавила вторая.
Первая что-то сказала подруге вполголоса, и обе рассмеялись, поглядывая на шофера.
Он покраснел и полез в кабину.
В это время к риге торопливо подошла девочка лет четырнадцати. На ней ладно сидела вязаная зеленая кофта, из-под которой у шеи виднелся красный галстук. Голову девочки покрывала пуховая шаль, на ногах были черные, школьного образца, туфли и калоши.
— Здравствуйте, тетя Маша! — сказала она, подойдя к кладовщице.
— Здравствуй, Саня! Ты что так запыхалась? Или бежала?
— Бежала. Боялась, как бы машина не ушла.
— Хочешь на ней уехать?
Саня кивнула головой:
— Больше не на чем. На лошадях в такую погоду и за двое суток до райцентра не доберешься. А ехать нужно сегодня: завтра вся делегация района должна выехать в Чкалов.
— Ну и поезжай, — сказала кладовщица.
— А шофер где? — спросила Саня.
— В кабине.
— Как он? Возьмет?
— Должен взять. Ты же едешь не на прогулку, а по делу, да еще почетному.
Саня подошла к кабине:
— Дядя, вы скоро поедете?
Он, будто между прочим, взглянул на нее и молча кивнул головой:
— Как насыплют, сразу и поеду.
— А меня не возьмете до райцентра?
— Нет, не возьму, — ответил шофер и, давая понять, что разговор окончен, занялся какой-то пружинкой, бывшей у него в руке.
— Почему? — нерешительно спросила Саня.
Он помолчал.
— Потому что не возьму, а не возьму потому, что еду в ночной рейс, а погода — хуже не придумаешь. Опасно. Понятно?
— Даю вам честное слово, что не помешаю! — взмолилась Саня. — Если в кабине нельзя, я в кузове сяду. И буду сидеть осторожно.
— А в кузове совсем нельзя ездить.
— Почему?
— Опять «почему»! Там хлеб, а на хлебе возить пассажиров не разрешается.
— Ну уж, так и не разрешается! Одна-то, я думаю, не помешаю, — не совсем уверенным голосом сказала Саня, не зная, верить шоферу или нет.
Не желая казаться грубым, он насколько возможно мягко пояснил, выходя из кабины:
— Автомобиль, гражданка, не собственный, а автоколонны. Я просто, как говорят, водитель и должен исполнять правило.
Она глянула на него и невольно улыбнулась.
Шофер вспыхнул. Он подумал, что сказал не совсем умно, чем и вызвал ее усмешку. Нахохлившись и не глядя на Саню, он резко бросил:
— Чего смеешься? Сказано — значит, все. И нечего… Не возьму.
Она улыбнулась тому, что назвала его дядей, а сейчас, когда он вышел из кабины, увидела, что этот «дядя» никак не старше ее брата Кольки. Ей представилось, что вдруг Кольку тоже кто-нибудь называет дядей, — стало смешно, и она не смогла сдержать улыбки. Но, услышав резкие слова шофера, сразу же спохватилась, лицо ее мгновенно посерьезнело.
Саня молча стояла и не могла решить, что же делать дальше? Или еще говорить с ним, или уйти? Но она знала, что если не уедет сейчас, то, значит, вообще не попадет на областной слет пионеров-отличников.
Подошла кладовщица.
— Ну как, договорились? — спросила она.
Саня отрицательно покачала головой, давая понять, что шофер не берет.
— Сказал, что не возьмет, — прошептала она.
— Это чего ж ты, Боря, — обратилась кладовщица к шоферу, — не хочешь подвезти нашу отличницу?
— Начнешь всех возить, так, пожалуй… Сказал — не возьму, и крышка! Пускай хоть трижды отличница! Нужно — и пешком дойдет.
Кладовщица вдруг вспылила:
— Поехать она все равно с тобой поедет! Просто не возьмешь — пошлем зерно сопровождать. А ехать ей нужно. Ее выделили из нашей школы на областной слет пионеров-отличников. Как ты это считаешь? Или, может, пустяк? Надо немного понятие иметь и душевнее к людям относиться. Эх, ты, а еще комсомолец, да и стахановец к тому же…
Шофер искоса взглянул на Саню и, заметив на ее лице не улыбку, как несколько минут назад, а выражение напряженного ожидания, подобревшим голосом сказал:
— Если сопровождать — пожалуйста. Иди собирайся, да живее, а то дождь прихватит и через Бешеный не проскочим.
— У меня уже все собрано, я сейчас! — сказала обрадованная Саня и убежала со двора.
А шофер, словно желая оправдаться перед кладовщицей, а может, и перед самим собой, заговорил:
— В такую погоду, да еще в ночной рейс, лучше никого не брать. Спокойнее. Отвечаешь только за себя. А потом, нужно и другое учесть — она не сказала, что по делу, я и подумал: может, к бабушке в гости. И такое встречается.
— Хватит тебе ворчать, разошелся — не остановишь!
— Я, тетя Маша, не ворчу, а просто рассуждаю. Кабы днем — полбеды. А то ночью… Мальчишка бы — дело другое, а эта… Возьми на горб обузу — не возрадуешься. Встанем где-нибудь — разревется.
…Саню провожали мать и несколько подруг. Когда они подошли к риге, погрузка машины уже закончилась и девушки покрывали зерно брезентом.
— Садись в кабину, — сказал шофер, заметив, что Саня хотела забраться в кузов. — На зерне не разрешается.
Он отодвинул в свой угол телогрейку, так же промасленную, как и бывший на нем комбинезон.
Когда машина тронулась, на переднее стекло кабины упало несколько дождевых капель, мелких, еле заметных.
— Ну, кажется, началась унылая песня, — проговорил шофер и, нажав кнопку, заставил тонкую пластинку, до сих пор неподвижную, пройтись по стеклу кабины взад и вперед, стирая капли.
В селе груженая машина шла хорошо, но едва выехали за околицу, положение сразу же изменилось. Свернувшая в низинку дорога оказалась вся разбитой и была покрыта глубокими лужами. Шофер переключил скорость; мотор, словно озлясь, заурчал громче. Машина сбавила скорость и пошла значительно тише.
Сане еще не приходилось ездить на машине в непогоду, и когда первый раз, ни с того ни с сего, кузов стало заносить и трехтонка не как обычно, а боком стала скользить с пригорка, она испугалась и ухватилась за ручку дверцы.
— Не бойся, все в порядке. Без паники, — заметив ее движение, сказал шофер.
Он уверенно вращал рулевое колесо, и машина медленно, нехотя приняла нужное положение.
— Теперь все время будет такая кутерьма, пока не выползем вон на ту горку. — Кивком головы он указал вперед, где сквозь серую мглу далеко на горизонте виднелся невысокий холм. — Ты сиди и ничего не бойся. Все обойдется, как и должно быть. Мне приходилось в разную погоду ездить. Видали и не такое. Обходилось.
Машину качало, бросало из стороны в сторону, порой она получала такой крен, что, казалось, свалится набок, но шофер всегда во-время брался за нужные рычаги, снова колдовал над рулем, и все заканчивалось благополучно.
