Третий раздел
«На кресте»
Пароход мой бежит по реке,
Спотыкаясь о ржавые волны.
Белый храм отражен вдалеке
В честном небе, в клубящейся Волге.
Слышу – «ропот», читаю – «топор»,
Слышу «слабость», читаю как – «злоба».
Лишь один Воскресенский Собор
Не читается в волнах,
как « робот-С»…
Столы сверкают, как сугробы,
И елка кружится, легка.
Народ поет и пьет у гроба,
У гроба года-старика.
Чему так радуются люди –
Что выжили в ослепший год?
Что скоро двигаться не будет
Заросший инеем народ?
Шипят метели и морозы
В бокалах, полных до краев.
Не страшен яд – ужасны дозы
Бездарно пропитых годов…
Нахлебался северной романтики,
И в свои неполных тридцать лет
Он не верит в будущее с бантиком,
В прошлое по трескотне газет.
Грубым клином вышибает клинышек,
Неудачу глушит он бедой,
И душа у парня аж до синих щек
Заросла кабаньей бородой.
Ни семьи, ни денег, ни товарищей,
Только мрак клубит со всех сторон…
Как труба печная на пожарище,
Свои песни ночью воет он.
Надкусите запретный плод вы,
Душа опять рванется ввысь.
Самоубийство — это подвиг,
К нему готовишься всю жизнь!
Вот так заря, созрев под Шаром,
Вдруг вылетает из ночи,
И пламя Высшего пожара
Сдувает огонек свечи...
Когда сгибает коромыслом
Весло в пруду зеркальном гладь,
Учитесь философски мыслить,
Ведь мыслить — это умирать...
Но чем тому помочь, о Боже,
Кто проклял небо, проклял твердь,
Кто жизни вытерпеть не может
И принимать не хочет смерть!?
Зачем вся эта круговерть,
Коль жизнь и смерть —
одно и то же?!..
Не сажай кривую ветку –
Встанет дерево кривое,
А мечту посадишь в клетку –
Выйдет пламя грозовое.
Согнуты в тюремных грядках
Теплокровные коллеги.
После липовой посадки
К воле тянутся побеги…
Наверно, стремление к вере –
Всего лишь стремленье к покою,
Желанье убить в себе зверя
Чужой беспощадной рукою.
Наверное, тяга к надежде –
Лишь страх перед правдою голой,
Стремление спрятать в одежды
Срам истин, не скрытых подолом.
Наверно, стремленье к любови –
Желанье кого-то родиться,
На Небе нахмурил он брови,
Зовет нас местами смениться.
Слепцы, понимаем в итоге,
Прозрев пред кончиной в постели,
Что счастье – в несчастной дороге.
А смерть – в достижении цели…
– Вы не имеете ничего против?
– Я не имею ничего,
Поэтому –
Против!
Это в Польше и Литве
Сбросили оковы,
Ходят аж на голове
Те, что безголовы.
А у нас в деревне тут,
Тишина – как в склепе.
Даже слышно как растут
Облака… и цепи…
Как ни криви
И что не делай,
А свет – в любви
Души и тела.
В раю живи,
Почи в острогах,
А суть – в любви
Души и Бога.
И пусть гадалка снова врет
Мне про удачу и невесту:
Коль знаешь правду наперед,
То жить со-овсем неинтересно!
Ведь правда пострашнее тьмы!
И даже ангелы и черти
Живут надеждой, как и мы,
В неправду веруя до смерти…
То не звезды сияют над нами –
Надзирателей светят глазки.
Не тюремными ли небесами
Восхищаемся, ученики?
Тычась в стены трехмерной квартиры,
Верим в материальный наш дом,
И живем в обезбоженном мире.
А не в мире, в котором живем.
Прокурор за дверями железными
Сквозь звезду глянет в камеру вновь:
«Те – еще не готовы для Бездны.
Эти – вовсе убили Любовь!..»
Зачем стадам
Плоды либерализма –
Им нужен кнут, ярмо
И войны «за отчизну»…
Из-под сросшихся белых бровей,
Пролетающих в небе, как чайка,
Бог глядит на своих сыновей,
Головою печально качая.
Не укрыто от Бога ничто,
Только тех посвящает Он в чудо,
Кто и в мыслях не делает то,
Что греховно, безнравственно, худо.
Если чувство сошлось правоты
С ожиданием вашей же пользы,
Не творите перстами кресты –
Бесполезны молящие позы…
В Судный день вышел Дьявол из мглы,
Ткнул перстом в полудикие массы:
«Си подлунные люди подлы, –
Жарить их на подсолнечном Марксе!»
И раздул под котлами искру,
Кочегар межпланетной Авроры.
Звездный предок воскрес на юру,
Ждал суда, онемев от позора…
Газету «Правда» рвал ладошкой,
Две полу-«Правды» получал,
Крутил из первой козьи ножки,
Курил, вторую изучал.
Читал мне про соревнованья,
Потом ворчал, измяв статью,
Что умножающий познанья
Лишь умножает скорбь свою.
Лил в рюмки слезы осторожно:
«Эх, паря!.. Старость – не беда:
С беззубым ртом смириться можно,
Но с безъязыким – никогда!»
То ли кривды его одолели,
То ли правды…
И в доску кривой
Он седьмой понедельник недели
Спал в подвале, голодный и злой.
Думал думу на мусорной куче,
Собутыльникам буркал: «Не трожь!
Болтунов ничему не научишь.
А на умных – тоску наведешь».
Поминал все кремлевское чЕртом,
На супругу мотал головой.
Напивался – лежал, словно мертвый.
Бросил пить – и лежит,
Как живой.
И глядит вызывающе смело,
И слова не срываются с губ,
И ожогов не чувствует тело
На кресте паровых труб…
В костюме довоенных лет,
В шапчонке одноухой
Побрел к могиле сына дед
С больной женой-старухой.
Кругом на много верст – поля,
Заросшие в тревоге…
Почти за кладбищем земля
Бугрилась у дороги.
То ли от слякоти, от слез –
Дороги шире стали,
И на могиле след колес
Лихой шофер оставил…
Вот здесь и гнулся дед Егор
Со вздохами, со скрипом:
Нарыл по-новому бугор
И колею засыпал.
Потом безмолвная тоска
Плеснула из бутылки,
И мутный запах буряка
Качнулся над могилкой.
Дед осушил стакан глотком
И выдохнул: «Э-эх, черти!
При жизни ездили на ем,
Теперьча – после смерти!..»
Платком зареванным давясь,
Тут вспыхнула старуха:
«Ну чо ты рашшумелся, ась?
Сынок, ты нас… не слухай…»
Васильки да Незабудки,
Да Анюткины глаза…
Красота бывает жуткой,
Словно – истина в глаза!
Проросли Иван-да-марьи,
Иван-чаи да кресты:
Вся планета – колумбарий,
Всюду – русские цветы…
Кто говорит, что вымерли, как мамонты,
Любовь и Вера Богу и Царю?
То не рассвет – казачий корпус Мамантов
Выводит в поле, оседлав зарю.
Не облака летят – из света конницы,
Раздувши флаги, ноздри и хвосты,
И вспышки сабель, злые от бессонницы,
Доказывают чувство правоты!
И прячутся под землю ночи дикие,
И мечется в Кремле
Содомский Черт:
Летят кубанцы – казаки Деникина –
И брызжет пена с лошадиный морд!
Не в свою, видать, неделю
Дни и ночи напролет
Строил мельницу Емеля –
Получился вертолет!
Аж иконы рты раскрыли,
И чесала лоб страна,
И попы пупы крестили:
– Сгинь, нечистый! Сатана!
Чтоб загладить дело это,
Стал он строить Божий храм –
Божий храм взревел ракетой
И умчался к Небесам!
Поглядели-поглядели
Честны люди – что за вздор? –
И отправили Емелю
Под топор…
Со мной уже который день
Пытается заговорить руками
Моя глухонемая тень,
За куст хватаясь и за камень.
Мешает мне идти вперед,
Вцепилась мертвой хваткой в ноги
И валуны с корнями рвет –
Я волоку их по дороге…
Со мной уже который год
Пытается заговорить руками
Мой искалеченный народ,
Что тенью стал под страхом камер…
На гербе нашем – молот и коса –
Пока молчат о подвигах, о славе,
Как возносилась Русь на небеса,
Когда крестьян в канавы зарывали.
И новый звон, и старое словцо
О Красном рае я встречаю в пики:
Все в этой банде на одно лицо,
Лишь потому, что все они – двулики…
В календарном году плещет райское море,
В нем грехи омывает и трус, и злодей,
Но любови к чужому бесплатному горю
Никогда это море не смоет с людей.
На стене календарь гладью звездною вышит,
Но заглядывать в будущий год я боюсь –
И летит моя песня,
и ветром колышет
Всю,
до кладбищ расшитую
крестиком Русь…
