Первое мая
Чахлые демонстрации собирают остатки
моего детства под реющим флагом
Великой Державы — миловал Бог,
оставшейся в прошлом. В сущности, краткий
для Истории миг, но пройденный дьявольским шагом,
и не вытащишь из кавычек обычное слово «срок».
За то меня жизнь жучила,
что не хотел походить на чучело,
равно со всеми в строй.
На то душа меня мучила
и вьюк верблюжий навьючила,
чтобы встал перед ней — герой.
И судьба меня перекручивала,
и мотыгой своей окучивала,
из окопа бросала в бой.
И то, что из меня выросло,
не знаю, по чьему замыслу,
медной звенит трубой.
* * *
Мысленные взоры человека
обнимают разные предметы,
каждого по вкусу и влечению.
Булка привлекает хлебопека,
а меня — растаявшие лета,
где ищу я смысл или значение.
* * *
Размышления и сомнения
в ариаднину мысль сплелись,
и дорогою, мне не знакомой,
через вехи смертей и рождений
устремляясь усердно ввысь
бездонной пропасти близ,
я судьбою иду влекомый.
* * *
Человек выражает себя, наблюдая весеннее небо,
созерцая тона облаков, освещенных лучами
восходящего солнца над розовым снегом,
постигая Божественный замысел первоначальный.
* * *
Я не спешу себя представить миру.
раздеться и пройти по свету нагишом,
крича: вот я! вот я! — ликующим народам.
Неторопливо я настраиваю лиру,
довольствуюсь укромным шалашом
и наблюдаю Вседержителя природу.
* * *
За положенными мне пределами
мысль моя невозбранно скитается
презирая оковы граничные,
но из путешествия смелого
обязательно возвращается
на круги, для меня привычные.
* * *
Родному языку не чуждые гармонии
творю по мере сил и разумения,
ищу земли и неба понимания.
Неяркое пятно на общем фоне я,
владычествуют надо мной сомнения,
а отличает качество старания.
* * *
Языка усердная штудия —
мое основное занятие;
скребу по родным сусекам,
играю словами трудными,
чтобы читатель понятливый
делался человеком.
* * *
Вторая родина мне улыбнулась краше первой
(хоть жаловаться на судьбу мне не пристало),
во глубине лесов объяла покрывалом,
не обозримым по своим размерам;
и посреди тайги, под кронами сосновыми
я вьюги и пурги овладевал основами.
* * *
В прошлом не находится опоры.
Старый друг вперед не повезет.
Преступая юность, наступает зрелость.
Но
вечерами задвигаю шторы,
не стремлюсь в неведомый поход
и пою, что в молодости пелось.
* * *
Добрые мои учителя
обучали меня, в сущности, зря:
все, что я в жизни постиг,
приходило помимо них.
Злые же мои учителя
изводили меня тоже зазря:
все, чего я в жизни достиг,
пришло, несмотря на них.
И теперь, на своих двоих,
я не помню ни тех, ни других.
* * *
Подлежащее и сказуемое,
не подвластны уму моему они,
отзываются в теле трепетом;
и к наречию с деепричастием
ей же Богу, совсем не причастен я
грамматически детским лепетом.
Я пишу стихи по наитию
своему сообразно развитию,
озабочен своими мыслями,
чтобы были они не случайными,
чтобы ясно они прозвучали бы,
и мозги бы мои почистили.
* * *
Мои юношеские опыты
звучали совсем не шепотом —
скорее, орлиным клекотом.
Годы скромности мне прибавили:
неудачи слагали штабелем,
самомнению не потрафили.
И пою теперь тихим голосом,
не вершины ценю, а полости,
и спокойствие паче гордости.
* * *
Разговоры с собой молчаливо веду вечерами,
когда шум утихает дневной в одинокой моей голове,
и сияние Цели не столь утомляет глаза,
а контуры Смысла мешаются с ясными снами
где небо со снегом соперничает в синеве,
а в глазах у любимой светится бирюза.
* * *
Сбежали ручьи по проталинам,
наполнили озеро снежное
журчанием переливчатым.
Песня моя печальная,
дума моя безбрежная,
а судьба половинчата.
* * *
Данный от Бога мир не устроил меня.
Другой я построил сам, но не ужился в нем.
Куда мне идти теперь, где разыскать коня,
как напоить его, дышащего огнем?
* * *
Смысла во мне немного,
но где-то он окопался,
далеко, глубоко, — не знаю,
где, но зовет в дорогу,
грозит лежебоке пальцем,
сомнений пугает стаю.
* * *
В отрочестве читанные книжки
плохо объясняли мир мальчишке, —
скорее, его заменяли.
А теперь, совсем уже взрослому,
с книгами тоже не просто мне,
что на меня упали.
* * *
Что я только себе ни придумаю,
стараясь постичь судьбу мою,
и фантазии чту законами.
И висят, как костюм на плечиках,
мои мысли о человечности,
и примерки их ждать — эонами.
Дни и ночи сплетаются пальцами,
встречаясь утром и вечером
под серым покровом сумерек.
Человек по земле скитается,
песню поет беспечную,
о вечном совсем не думает.
* * *
Любовь крылами помахала,
роскошная, как опахало,
зажгла бенгальский свет;
а после праздника устала
держать шампанского бокалы,
допела свой сонет.
* * *
Ты приходишь, как цапля на длинных ногах,
улыбаясь щеками розовыми,
смотришь серьезно и преданно,
и душа моя восклицает: «Ах!»,
говорить прекращает прозою
и как пес за тобою следует.
* * *
Дороги, расстилавшиеся передо мной,
оказывались обычно грунтовыми,
и я шел по ним босиком;
а рядом ехал некто на «кадиллаке»
с рецептами на всю жизнь готовыми,
и говорил: «Да ты не от мира сего,
и ляжешь костьми похуже собаки,
поедем лучше со мной». Но бензина в баке,
я знал, у него оставалось совсем ничего.
* * *
Хлебаю жизни соль упрямую
столовой ложкою сполна.
В ней чаще истина видна,
чем чаровница кучерявая.
* * *
Болезнь свалила с ног. Пинок судьбы,
благословенный и необходимый.
Единство тела и души мне явлено сполна.
Благородное вино — украшение Поднебесной.
Благородная мысль охранит от ошибок.
Благородный муж не смутится перед врагом.
Благородная истина отправляет в путь.
* * *
из цикла «Сотворение мира»
Пестики, тычиночки, пыльца,
развлекали, видимо, Творца, —
их творил Он в благодушном настроении,
а глубоководных осьминогов,
столь головоногих недотрогов —
весь в глубоких будучи сомнениях.
* * *
В сердце играет дешевый вальсок,
сентиментальный и нежный.
Снова из жизни ушел кусок,
сгинул во тьме бесснежной.
Что ж! Как умею, его хороню,
доброй землей засыпаю,
голову тихо долу клоню,
и лишнего не мечтаю.
* * *
Не знаю, есть ли в жизни смысл,
не ведаю о том печали,
разлуки с нею не боюсь.
Корабль огибает мыс,
не помышляя о причале,
куда от века я стремлюсь.
