СТИХОТВОРЕНИЯ, РАССКАЗЫ[1]
Многое в этой книге поразит читателей необычностью и новизной. Когда-то в конце 20-х годов Бунин, познакомившись с романами молодого Набокова, отозвался о нем так:
«Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня…»
С тех дальних времен много говорят и спорят о загадке Набокова, о феномене его стиля. По-разному оценивают его наследие. Имя Набокова тем не менее известно во всем мире, он давно и безусловно признан первоклассным мастером не одной, а двух литератур — русской и американской. Сегодня мы получили возможность сами узнать, понять и оценить Набокова. Его произведения выходят в советских издательствах большими тиражами. В 1989 году издательство «Детская литература» выпустило книгу «Аня в Стране чудес», представляющую собой своеобразный перевод Набоковым сказки английского писателя-Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес». Настоящий сборник стихотворений и рассказов Набокова продолжает знакомить юных читателей с его творчеством.
Владимир Набоков родился в Петербурге в 1899 году. Его отец, Владимир Дмитриевич Набоков, был государственным деятелем, известным своими либеральными взглядами. Дед, Дмитрий Николаевич, служил министром юстиции. Прадед, Николай Александрович, — мореплаватель и ученый, совместно с Литке и Врангелем совершил плавание на Новую Землю, открыв там реку, названную затем его именем. Его брат, Иван Александрович, — герой Отечественной войны 1812 г. Мать Владимира Набокова, Елена Ивановна, была дочерью Ивана Васильевича Рукавишникова, известного мецената. Купив под Петербургом, в селе Рождествено, прекрасный усадебный дом, принадлежавший некогда екатерининскому вельможе графу Безбородко, Рукавишников построил в селе школу для крестьянских детей, больницу-амбулаторию и даже крестьянский театр. Дом, старый парк и здание школы дожили до наших дней.
Детство Набокова прошло в Петербурге и в дачных усадьбах Выра, Батово, Рождествено — близ Сиверской, в шестидесяти девяти верстах южнее столицы. Природа этой дачной местности отличается редкой красотой, недаром ее называли «русской Швейцарией». Ожерелье прекрасных парков и усадеб было рассыпано в этом краю. Здесь жили декабрист К. Ф. Рылеев (Батово), семья предка Пушкина А. П. Ганнибала (Воскресенское, близ Суйды), художники Н. К. Рерих (Извара), И. Н. Крамской (Сиверская). Красные песчаные берега прозрачной реки Оредежь, вьющейся как бы в обрамлении елового бора, красота окружающих ее полей и тенистых рощ и лесов запечатлена на полотнах И. И. Шишкина и К. С. Петрова-Водкина. В деревне Кобрино до сих пор стоит домик няни Пушкина Арины Родионовны.
С 1911 по 1916 год Набоков учился в Петербурге, в Тенишевском училище на Моховой улице. В этот период он начал писать стихи. Первая книжка — сборничек юношеских стихотворений — вышла в 1916 году — тиражом 500 экземпляров. Вторая книжка стихов — альманах «Два пути» (совместно с А. Балашовым) — была издана в 1918 году. В конце 1917 года семья Набоковых оказалась в Крыму, а в апреле 1919 года эмигрировала в Германию.
Набоков учился в Англии, в Кембриджском университете, изучал историю, французский и русский языки и литературы. По окончании университета в 1922 году жил в Берлине, нуждался, давал уроки русского и английского языков, а также тенниса. Берлинские газеты и журналы печатают его прозу и стихи, а также шахматные задачи, крестословицы (так он называл кроссворды). В 1937 году Набоков с женой и сыном едут в Париж, так как, по его словам, в Берлине «из всех открытых окон доносился хриплый рев диктатора» и нельзя было избавиться от «вездесущего портрета фюрера». В 1940 году Набоковы переезжают в США.
Еще в Европе Набоков утвердил себя как один из выдающихся литераторов русской эмиграции. Здесь им написаны многие русские романы, в их числе «Машенька» (1926), «Защита Лужина» (1930), принесший ему славу. Вот как вспоминает об этом романе русская писательница Нина Берберова:
«Я села читать эти главы. <…> Огромный, зрелый, сложный современный писатель был передо мной, огромный русский писатель, как Феникс, родился из огня и пепла революции и изгнания».
Кроме этих, Набоковым в Европе были написаны еще шесть романов, среди них «Дар», «Приглашение на казнь»; многочисленные рассказы, драмы и, конечно, стихи (сборники «Гроздь», «Горний путь», «Возвращение Чорба»), Занимался он и переводом произведений английских и французских поэтов (Руперт Брук, Байрон, Китc, Рембо, Мюссе). В США Набоков преподавал русский язык и литературу сперва в Уэллеслианском колледже и одновременно проводил исследования по энтомологии в Гарвардское зоологическом музее. Затем с 1948 до 1959 года он — профессор Корнеллского университета.
После переезда в США Набоков пишет преимущественно на английском языке и постепенно приобретает известность как американский писатель. По-английски им написаны автобиография «Speak, Memory» («Говори, память»), романы «Лолита», «Пнин» и другие, а также рассказы и стихи. До середины 60-х годов Набоков много переводит, главным образом с русского языка, и выбор свой, как увидим, останавливает на самых значительных явлениях отечественной литературы. В 1945 году отдельным изданием вышла книга «Три русских поэта», содержавшая восемнадцать стихотворных переводов на английский язык из Пушкина, Лермонтова и Тютчева. В 1958 году в Нью-Йорке был издан перевод «Героя нашего времени» Лермонтова (совместно с сыном Дмитрием Набоковым). В 1960 году там же выходит перевод «Слова о полку Игореве», а в 1964 году — плод многолетних трудов: прозаический, необычайно точный перевод на английский язык «Евгения Онегина» Пушкина и двухтомный комментарий к нему. Набокову также принадлежат переводы на английский язык многих собственных произведений, прозаических и поэтических.
С 1959 года Набоков жил в Швейцарии, в курортном городке Монтрё, близ Женевы. Там он умер 2 июля 1977 года.
В Россию Набоков при жизни так и не вернулся. Детские и юношеские впечатления сделались единственной нитью, связывавшей его с утраченной родиной. С годами они не тускнеют, а, напротив, обретают яркость, становятся животворными корнями удивительного таланта писателя. В поэме «Детство» он признается, что вся его последующая жизнь — это сон, сон ребенка. Ожидание проснуться у себя дома, вообще, тема Дома становится у Набокова очень значительной, если не основной. Дома осталось счастье — «…вот оно:/сырой дороги блеск лиловый;/по сторонам то куст ольховый,/то ива; бледное пятно усадьбы дальней…». Счастье видится в снах («Сны», «Расстрел»), конечно же, в снах о России. Наверно, поэтому писатель за всю свою жизнь так и не обзавелся собственным домом, живя в наемных квартирах и отелях. Истинный Дом для него остался в России.
Стихи Набокова о детстве говорят о первой встрече ребенка с миром, частицах этого мира, вырванных из уносящегося потока времени. Окликнутые двумя-тремя ритмическими фразами, они останавливаются, поворачиваются лицом к читателю — и каким милым, живым, родным лицом! Здесь и пробуждение в петербургском доме, и зимние прогулки по «серебряному раю» — Юсуповскому саду, и игры, и рисование, превращающееся в сказку: «Фарфоровые соты синий,/зеленый, красный мед хранят». В этих стихах присутствуют и болезни: «…и в детской сумрачно горит/рождественская скарлатина/или пасхальный дифтерит…», и визит к зубному врачу, и весенняя охота за бабочками, интерес к которым растянется на всю жизнь, превратив Набокова в крупного энтомолога — специалиста по чешуекрылым; его именем будет названа одна из их прелестных представительниц.
Наряду со стремлением к возвращению домой, с годами становящемуся все более несбыточным, у Набокова появляется возможность обладать идеальным образом Дома, который в его стихах, рассказах и романах живет собственной и, благодаря удивительному таланту писателя, полнокровной и истинной жизнью. Устами героя одного из своих романов Набоков признается, что «увез с собой от нее (России. — А. Д. Т.) ключи». При этом как в его прозе, так и в стихах проявляется и крепнет способность тайного узнавания черт любимого образа. В морском прибое слышится ему «шум тихий родины моей» («Тихий шум»), а ночной европейский полустанок обрастает милыми сердцу подробностями железнодорожной станции под Петербургом — «…чернеющий навес, и мокрая скамья,/и станционная икона…» («В поезде».).
Упоминание об увезенных ключах не следует, конечно, понимать буквально. Те ключи открывали не замок, на который долгие ледяные десятилетия была заперта советская граница. Те ключи были прежде всего — от русского языка. Набоков с особой глубиной ощущал красоту, силу, богатейшие выразительные возможности родного языка. С трепетной любовью относился мастер к своему сокровищу:
