Девочка на острове - Лидия Алексеевна Обухова

Островок и Кайя

Летней светлой ночью, когда море кажется сиреневым, теплым на ощупь так и хочется провести ладонью по его шелковой глади! — птица чайка, если она поднимется выше, а еще вернее пассажиры пролегающего мимо авиалайнера увидят множество островов вдоль Балтийского побережья. Сверху они похожи на лежбище спящих тюленей, которые высовывают из воды то круглые лоснящиеся спины, то острые мордочки. И небо, и море, и острова — все словно покачивается под крылом самолета в неверном ночном свете.

У каждого острова с давних времен есть свое название. Один прозывается Башмаков, другой Птичьим, третий Кубышкой и лишь самый маленький — на нем всего с полдюжины домов, которые издали кажутся горстью разбросанных камушков, — так и остался без имени, просто-напросто Островком.

В одном из домов на Островке живет девочка Кайя с матерью, отцом и дедом.

Дом у них построен давно, сразу после войны. Дедушка тогда был совсем молодым.

Он сам таскал валуны для фундамента и скреплял их особым раствором из размельченных ракушек пополам с рыбьими костями.

— Так клали дома в старину, — приговаривал он. — Еще в те времена, когда на Островке жили самые высокорослые люди в мире, и если кто-нибудь из них ронял с головы шапку, то она летела до земли целый день!

Кайя смеялась. Она, разумеется, не верила. Но в глубине души немножечко и верила. Дед сам был удивительным человеком, ростом под потолок и горазд на любое дело. У него густая, пепельная от седины борода, а волосы рыжие и кудрявые, как у внучки. Он обветренный, загорелый, краснолицый.

— Солнышко нас любит, вот в чем дело, — говорил дед. — Оно спешит заглянуть поутру в наши окна раньше, чем к другим. Ему кажется, что твои щеки, — это два яблока, которые надо подрумянить.

Когда дом был новым, стены его светились свежим еловым тесом, будто янтарные. Но с годами первоначальный цвет утратился, дом потемнел и поседел. Его толстые бревна выглядывали на углах своими серо-серебристыми кругляшами, как старые пушки на старом корабле.

Жить в доме было уютно и тепло, даже при самых злых, пронизывающих до костей осенних ветрах и зимних бурях. В кухне на огне спозаранку весело булькал суп из «двенадцати трав», которые мать собирала на вересковой пустоши. Заливался свистулькой кипящий чайник: свистульку приделал отец. Вдоль стен на самодельных полках теснилась кухонная утварь — ручная кофемолка, медная ступка с пестом, деревянные бочонки для круп и всевозможная посуда. На самом верху гордо расположились нарядные, в синих цветах, фаянсовые кувшины для пива, а пониже коричневые обливные кувшинчики с широким горлом для сметаны. Как на параде стояли друг за другом горшки и миски, высокие глиняные кружки с крышками, глубокие тарелки и плоские блюда. Все это пестрело узорами, переливалось темно-зеленой глазурью.

В кухне витал заманчивый запах яблочных оладий, сыра с тмином, соленой трески и домашнего хлеба, испеченного на кленовых листьях. От берестяных коробов пахло сушеными грибами и мятой.

Зимою, когда от Островка по снежным разводьям лодки уже не ходили, а лед еще не был настолько крепок, чтобы выдержать человека, Кайя неделями оставалась в школьном интернате, на берегу. Ей жилось там очень весело, и она удивилась, если бы ей сказали, что она втихомолку тоскует по родному дому. Днем она не вспоминала о нем вовсе! Кроме уроков, в интернате проводились пионерские сборы, занятия в кружке юных друзей пограничников (куда Кайя ходила самовольно, потому что по малолетству ее еще не принимали в кружок), устраивались вечера вопросов и ответов, они посещали по праздникам ближнюю заставу, а по воскресеньям катались на коньках в школьном дворе, — словом, множество развлечений и занятий!

Но — вот странность! По ночам в сновидениях Кайе являлся Островок. Ей снилась мамина кухня с ее вкусными запахами, дедушкина боковушка, полная странных и заманчивых вещей, отцовский сарай, где хранились рыбачьи сети, стеклянные шары поплавков и свежеоструганные, еще не покрашенные весла. Отец Кайи был рыбаком, как и дедушка, и случалось, что летом Кайя не видела отца неделями — их бригада уходила далеко в море.

Мать, кроме домашних забот, работала в колхозе на небольшой сыроварне. А когда стригли колхозных овец, все женщины острова собирались и мыли сообща шерсть в морской воде. Уж они мочили-мочили, полоскали-полоскали, сушили на траве и кустах, клок там, клок здесь, чтобы хорошенько прогрело солнышком, а потом раздергивали и расчесывали, по локоть погружая руки в волокнистое, чистейшее и мягкое, как пух, овечье руно… Эта веселая работа с песнями и шутками очень нравилась Кайе.

А Кайя училась в четвертом классе и обожала шлепать босиком по кромке моря, увертываясь от волн и оставляя на твердом влажном песке следы. В белом школьном фартуке и с голубыми бантами в рыжих волосах. Банты похожи на прозрачные стрекозиные крылышки. Сама Кайя тоже чем-то смахивает на стрекозу, так ее называет дед. Она большая чистюля и аккуратница. А еще она проворная, увертливая, с острыми глазами и цепкой памятью — что услышит, запоминает сразу. Она любит похвастать перед подругами и может малость приврать, если увлечется. У нее доброе сердце и тоненький голосок. В общем, девочка как девочка, похожая на других.

Соскучившись после зимней разлуки, Кайя бродит по Островку, рассматривает на нем всякую малость, убирает с тропинок сучья, отгораживает веткой проснувшийся муравейник, слушает, задрав голову, раннюю кукушку и придумывает сама себе сказки, всевозможные лесные истории.

Ведь это только глупой чайке или равнодушному летчику, который пролетает мимо, Островок покажется каменным и неподвижным. На самом деле он так же подвижен и текуч, как и море вокруг него. Только по морю движутся волны — и это видно каждому с первого взгляда, — а на острове песчаные дюны под напором ветра шевелятся невидимо. То подходят к самой кромке берега, то отодвигаются от него, словно пятятся, испугавшись соленой воды, и в этом своем попятном движении засыпают травы, обнажают корни деревьев.

Кайя многое знала о своем острове. Она жила среди трав, деревьев и камней, как и следует жить человеку, — осмотрительно и с любовью.

Лесные обитатели

Подвержен изменениям был на Островке и лес. Росли на нем издавна чистые сосновые боры, дремучие ельники. Так было и так, думали островитяне, останется навеки. Ан нет! Как буря меняет морское дно, то выпячивает внезапную отмель, а то, словно конь копытом, роет глубинные