и замерла, сжимая в руке грязную губку, с которой на кафельный пол душевой сбегали тяжелые капли.
– Удивительно, что этот путь кажется тебе тернистым, – сказала она, – потому что я вижу его совсем другим. Я давно, очень давно знала, что однажды мне придется уйти от матери. Гораздо легче сделать это так, с шумом и треском, чтобы она не могла притвориться, что ничего не замечает. То, что я удрала в компании тех, кто ближе мне, чем она, скажет больше любых слов. Я без конца твердила ей, что мне с ней не по пути, но это ничего так и не изменило.
– Думаешь, это поможет? – спросила я.
– Самое замечательное, что, когда придет пора это выяснить, меня не будет поблизости, – сказала она, улыбаясь своей фирменной улыбкой. – К тому же мы пройдем этот путь вместе с тобой и Адамом. По крайней мере, сделаем первые шаги.
Именно здесь наш план начинал рассыпаться, даже после того как мы условились о дате, месте назначения и как долго мы будем оставаться вместе после того, как доберемся туда. Сначала Адам предложил, чтобы мы переехали куда-нибудь втроем, свили гнездышко или что-то в этом роде. Звучало неплохо, но потом Джейн напомнила, что нас будут искать, что мы несовершеннолетние и – что хуже всего – ее могут обвинить в соучастии, когда ей исполнится восемнадцать и она официально станет взрослой. Мы не особо разбирались в законах, но я посмотрела достаточно фильмов, чтобы вытвердить назубок: все плохие парни в бегах разделяются, чтобы, если поймают одного, остальные не угодили бы в западню. И нам нравилось думать, что мы тоже плохие парни, но те, за кого переживаешь и надеешься, что им удастся выпутаться.
Какое-то время мы склонялись к мысли удрать во время общей вылазки в Бозмен, думали уйти сразу после экзаменов из «Врат жизни». Но так мы не смогли бы взять припасы и даже сменную одежду, не говоря уже о том, что после неудавшейся кражи фломастеров Лидия не сводила с нас глаз в общественных местах.
Адам настаивал на том, чтобы угнать машину, но мы с Джейн убедили его, что так нас наверняка выследят куда быстрее. В конце концов мы решили, что лучше всего уходить лесными тропами, несмотря на протез Джейн, тем более что мы трое зарекомендовали себя любителями пеших прогулок. Эта репутация позволит нам отпроситься в поход на часть дня в последние недели весны. Мы думали, что смогли бы исчезнуть с территории школы на шесть-семь часов, а то и больше, если выйти рано утром, притворившись, что мы собрались на пикник. До того нас никто не хватится. Кроме того, Джейн и впрямь была настоящим бойскаутом: умела читать карту, управляться с компасом, разводить костер.
В радиусе пятнадцати-двадцати миль от «Обетования» (а то и ближе – зависело от того, каким образом туда добирались путешественники) были разбиты десятки кемпингов и перевалочных пунктов; там даже было несколько поселков. В любом из этих мест мы с легкостью смогли бы поймать машину до Бозмена, выдав себя за типичных студентов колледжа. Мы решили, что это не составит никакого труда, особенно если мы затеряемся среди настоящих студентов где-нибудь на тропе или в кемпинге.
– У нас не будет проблем с друзьями, – не раз повторял Адам. – Ведь мы принесем им косячок. Лучшей благодарности за то, что позволили сбежать из нашего антигейского лагеря, они бы не получили.
Добравшись до Бозмена, мы разыщем Мону Харрис, бывшую спасательницу и мою напарницу по Сканлану, с которой мы однажды целовались под мостками. Я надеялась, что она позволит нам перекантоваться у нее на полу в общежитии хотя бы ночь или две, пока мы не решим, что делать дальше. Но вот что делать потом? Никакой ясности не было. Я решила, что попытаюсь связаться с Марго Кинан. Что именно я попрошу у нее и буду ли вообще о чем-то просить, я еще сама не понимала, но она была взрослой, я могла ей доверять, и уж она-то точно согласится помочь мне и будет при этом держать язык за зубами. Джейн собиралась позвонить той, кого она называла «любовью всей своей жизни», у которой она купила на Рождество забористую травку. По словам Джейн, та была совершенно непредсказуема и могла с равной долей вероятности проехать всю дорогу до Бозмена, чтобы забрать ее, или просто послать куда подальше. Джейн заверила нас, что та не сдаст нас властям, потому что не в ее интересах подставлять клиентуру. Адам не знал, что будет делать, когда мы доберемся до Моны, но его, похоже, это не сильно волновало. Как бы то ни было, план заключался в том, что из Бозмена каждый пойдет своим путем, по крайней мере до той поры, пока нам всем не исполнится восемнадцать. Мне становилось невыносимо грустно при мысли об этой части плана, несмотря на то что поверить в наступление момента расставания было очень сложно – столько еще предстояло сделать до того.
* * *
В начале апреля Джейн поймали за курением на сеновале. Каким-то чудом мы с Адамом не были с ней, когда это случилось. В это время мы дежурили на кухне, занимались уборкой, так что так уж вышло. Джейн только вернулась с индивидуальной консультации, до ужина оставалось несколько минут, поэтому она заглянула в хлев сделать затяжку-другую, потому что денек выдался по-весеннему прекрасным. Очевидно, Дейн Бански, тоже дежуривший на кухне, проследил за ней. После инцидента с Марком он вел себя странно, словно весь его гнев обратился в истовую веру, но не в порочность «Обетования» и его учения, а в истинность предназначения этого заведения. Удивительно было наблюдать это преображение. Дейн кое-что знал о наркотиках и, думаю, подозревал, что мы балуемся травкой уже какое-то время, но в тот день он решил сходить за Лидией и привести ее к Джейн, у которой, как она выразилась, в это время «во рту был славный косячок». Сначала она увидела светлую верхушку Лидии, а затем и ее лицо. Лидия не поленилась подняться по лестнице, чтобы схватить Джейн за руку, чему сама Джейн не переставала поражаться.
Как бы там ни было, но Джейн подверглась самому суровому наказанию на моей памяти: все свободное время заменили на учебу, она все время находилась под наблюдением, все привилегии были отменены – ни писем, ни постеров на стене, причем все это на неопределенный срок – формулировка, которую я ненавидела. О случившемся поставили в известность родителей, но, что хуже
