и она оказалась злокачественной (это уже что-то серьезное), поэтому они теперь будут облучать ее, чтобы убить раковые клетки. Кроме того, у Рут есть новое образование на животе. Не такое огромное, как на спине, но тоже довольно большое. Врачи говорят, что для новой опухоли она крупная. Вот видишь, мы приехали сюда, в Миннесоту, чтобы удалить только одну, а теперь у нас их целая охапка. Как тебе это нравится? Вот как нарочно. Рут останется в Миннесоте еще на две недели из-за лучевой терапии и всего остального, а потом еще какое-то время будет отлеживаться дома, ей предписан постельный режим, хотя не думаю, что она будет его соблюдать (а должна бы!). Рэй едет домой в Майлс-сити, потому что ему пора на работу, но я еще побуду с Рут, составлю ей компанию. Нам бы очень хотелось, чтобы ты была здесь с нами, котенок.
Рут добавила вот что:
Думаю, что бабушка уже все тебе рассказала. Кто бы мог подумать, что она у нас такая машинистка?! Добавлю несколько строк. У меня все хорошо. Я устала, но чувствую себя лучше. По-моему, операция прошла успешно, хотя не совсем так, как я ожидала. Я знаю, врачи говорят о возможном дальнейшем росте опухоли, но они же не всеведущи, правда? Буду надеяться, что еще на десять, а то и на все двадцать лет она приостановится, кто знает, может и навсегда… Столько лет она не давала о себе знать, поэтому я не думаю, что это глупый оптимизм. Что касается той, злокачественной, на ноге, лучевая терапия должна уничтожить все раковые клетки.
Какое счастье, что твоя бабушка здесь со мной. Мы говорим о тебе каждый день. Нам тебя не хватает. Я надеюсь, что ты добавишь просьбу о моем выздоровлении к своей ежедневной молитве. Я все еще молюсь за тебя, Кэмерон. Люблю тебя, очень-очень люблю.
Когда я закончила с письмами и убрала их обратно в конверт, Лидия сказала:
– Мне было жаль узнать о болезни твоей тети. Давно это у нее?
Мне показалось забавным, что Лидия сказала «узнать о болезни твоей тети», правильно было бы «я вскрыла твое письмо и прочла все о болезни твоей тети». Однако я ответила:
– Да, но обычно все по-другому. Каждые несколько лет ей удаляют эти маленькие штуки, и все в порядке. Так серьезно у нее впервые.
– Это ведь разновидность рака? – Лидии понизила голос, как иногда делают, упоминая в разговоре рак.
– Нейрофиброматоз? Нет. Это генетическое заболевание, которое вызывает опухоли. Я не очень хорошо в этом разбираюсь, но на самом деле это не рак. Хотя у тех, кто страдает этой болезнью, гораздо больше шансов на развитие раковой опухоли, что, полагаю, и произошло с тем образованием у нее на бедре.
– Ты, наверное, так переживаешь, – прошептала Лидия.
– Да, – выпалила я, потому что это был ответ, которого от меня ожидали, который, несмотря на все, что произошло между мной и Рут, мне следовало дать, хотя это и было сплошное вранье. Я не переживала за Рут. Конечно, я не желала ей болезней, не хотела, чтобы все ее опухоли оказались раковыми, но больше меня заботила бабуля. Я представляла, как она блуждает по той большой больнице в Миннеаполисе, бредет по длинным стерильным больничным коридорам, которые всегда светятся чем-то зеленым. Видела, как она выбирает блюда в кафетерии – для себя и для Рут. Там кругом столько всяких лакомств, при виде которых она не может устоять: пироги со сливками, огромный выбор салатов. А потом я мысленно переносилась в палату Рут. Бабуля перед телевизором, смотрит свои детективные сериалы, но почти ничего не слышит, потому что звук слишком тихий – Рут надо отдыхать. Потом я слышала клацанье пишущей машинки в душном, битком набитом холле, где все выглядят усталыми. Бабуля стучит по клавишам, чтобы отправить мне это письмо. Когда мое воображение рисовало мне бабулю, которая держит поднос с двумя тарелками супа, поднимаясь в лифте на этаж Рут, меня охватывала печаль куда более сильная, чем та, что вызывал у меня образ Рут на больничной койке, хотя на самом деле ее-то и следовало пожалеть.
Лидия, должно быть, что-то говорила, но я не слышала, потому что, когда она спросила, не хочу ли я это сделать, я не поняла и переспросила:
– Сделать что?
Она поджала губы, но повторила:
– Позвонить тете в больницу. У меня есть номер.
– Хорошо, – согласилась я, а сама надеялась всю дорогу до главного офиса, что мне удастся поговорить с бабулей, которая, если повезет, не отправится прошвырнуться по сувенирному магазинчику или подышать свежим воздухом.
После того как дежурная медсестра по имени Джуди соединила меня с палатой, в трубке раздался бабулин голос:
– Алло?
Не могу припомнить, когда я в последний раз разговаривала с ней по телефону. Еще до того как родители умерли, наверное. Мы иногда звонили ей в Биллингс по выходным, хотя и не очень часто, потому что обычно она просто приезжала к нам или мы к ней. Я раньше слышала выражение «слезы брызнули из глаз», встречала в книгах, но не думала, что подобное возможно со мной, словно у меня врожденный иммунитет, пока бабуля не сказала: «Алло». Я стояла в офисе, пропитанном запахами слежавшейся бумаги, маркеров, клея на оборотах почтовых марок, зная, что у меня за спиной находится Лидия, ведь это она набрала номер и теперь собиралась контролировать мой разговор, а на том конце провода, в больничной палате в Миннеаполисе, звучал голос, голос моего прошлого, который обращался к той девочке, которой мне больше никогда не быть. И знаете что, чертовы слезы брызнули у меня из глаз. Ничто не предвещало, и вот уже они покатились градом, так что мне пришлось набрать побольше воздуха, перед тем как сказать:
– Это я, бабуля. Это Кэмерон.
После такого начала сам телефонный разговор уже не представлял большого интереса. Бабуля заметно разволновалась от моего звонка и рассказала мне все о вкусной еде в кафетерии (я не сомневалась, что без этого не обойдется), о красивых деревьях во дворе больницы, названия которых она не знала. От их розовых цветов она постоянно чихала. Потом она передала трубку Рут. Голос у нее был утомленный, но она нарочно бодрилась, и от этого казалось, что она совсем больна. Лучше бы она этого не делала. Мы с ней разговаривали не очень долго, но я пожелала ей поскорее поправиться и добавила, что я думаю о ней. И это было
