Ознакомительная версия.
А разговоров-то, разговоров! Всему классу прожужжала уши о своих внешних данных, фотогеничности, искусстве кино и о современном состоянии театра. В кино она теперь каждый вечер ходит - изучает. А географию ей учить некогда: две двойки заработала. По арифметике тоже - ни в профиль, ни в фас.
В понедельник подходит ко мне Маринка Рубейчик, наш командир отряда, спрашивает:
- Андрей, что ты думаешь о Наташе?
- Думаю, - говорю, - что её пора отсадить с моей парты подальше.
- Это почему? - удивилась Маринка.
- Заниматься мешает. На всех уроках про свою красоту ненаглядную болтает.
- Не-ет... - Задумалась Маринка. - Это не выход. Понимаешь, ей же надо помочь. Надо её спасать.
- А я тут при чём? - спрашиваю.
- Ты и должен ей помочь. Вы на одной парте сидите, тебе влиять проще. В общем, не маши руками, это тебе пионерское поручение.
Придумала! Разве такие поручения бывают!
Дома я по-мужски с папой поговорил.
- Да, трудное дело, - согласился папа.-Красота-противник очень опасный. Это тебе не лом собирать. И отказываться нельзя, некрасиво получится. Сами ведь говорите: "Ты в ответе за отряд, а отряд - за всех ребят". За всех - значит, и за Самсонову. Тебе отряд поручил её воспитывать - значит, выполняй!
Легко сказать: выполняй. А как?
Пошёл я посмотреть на этот знаменитый портрет. В витрине Наташка в самом центре висит. А рядом какой-то тип с усиками. Смотрит на Наташку и улыбается. Ещё какая-то старушка улыбается. Все улыбаются! Не люди, а чудики какие-то. И чего тут, в этой компании, Наташке-то улыбаться? Ну, сделали с неё портрет и сделали. Теперь висит вот. Мухи по нему ползают. Да и выгорел уже весь. Снимать пора.
Подумал - и даже заикнулся от неожиданности. Ай да я! Вот это идея! Пора снимать Самсониху!
На следующий день прямо из школы я пошёл в эту фотографию. Всю дорогу думал, как приду и скажу дяденьке: так, мол, и так, надо этот портрет снимать. Дяденька меня, конечно, поймёт.
Прихожу, а там - тётенька. Сидит и от нечего делать что-то вяжет. С тётеньками труднее. Они же как начнут расспрашивать: зачем?., почему?., отчего?.. Но делать нечего, говорю:
- Здравствуйте, у меня к вам большая просьба. Мне очень нужен один портрет с витрины.
- С витрины не выдаются, - отвечает.
- Но мне очень-очень нужно! Тётенька отложила свой клубок.
- Какой портрет-то? - спрашивает.
- Девочки одной. Наташи Самсоновой. Она ещё так боком сидит и улыбается. В самом центре висит.
- Это восемнадцать на двадцать четыре, что ли? - Тётенька отложила свой клубок и встала. - Пойдём, покажешь.
Портрет она рассматривала долго. То на Самсониху посмотрит, то на меня, то опять на Самсониху. Потом спрашивает :
- А зачем тебе эта фотокарточка понадобилась?
- Надо, - говорю.
- Значит, её Наташей зовут? - улыбается тётенька.
- Наташей, - говорю. - Самсоновой.
- Ты что же, с ней вместе учишься?
- В одном классе.
Тётенька прямо цветёт в улыбке, глаза прищурила:
- Вы с ней, наверное, и в кино вместе ходите?
- Конечно, - говорю. - Если в школе культпоход, вместе ходим.
Тётенька ещё больше заулыбалась.
- Надо тебе помочь, - говорит. - Идём.
Вернулись мы в фотографию. Тётенька сразу куда-то за тёмную штору в другую комнатку юркнула, слышу - говорит :
- Аркадий Семёнович, можно вас на минуточку? Там к нам юный Ромео пожаловал. Так интересно!
Вот ненормальная! Какой я ей Ромео? Думает, я ничего не соображаю, и несёт всякую чушь!..
Вернулась она вместе с длинным-длинным дяденькой. Встал он рядом со мной и смотрит сверху, тоже улыбается:
- Гм... Значит, тебе нужен портрет?
- Очень нужен, - говорю. - Понимаете, такое дело...
- Понимаю, юноша, понимаю, - говорит. - Всё понимаю. И не надо ничего объяснять. И я был когда-то школьником!..
- Надо ему помочь, - напоминает тётенька.
- Конечно, - соглашается Аркадий Семёнович. - В таком деле помочь это же благородно! Возвышенно!
- Так снимете с витрины? - спрашиваю.
- Зачем снимать? - улыбается Аркадий Семёнович. - Пусть висит! Пусть на эту девушку люди любуются! Пусть все видят, какая она красивая!
Я растерялся.
- Как же так? - спрашиваю. - Вы же сами сказали: надо помочь.
- Надо помочь! Но не надо снимать. Я вам, дорогой юноша, отпечатаю дубликат! Такой же большой. Восемнадцать на двадцать четыре.
Вот это фокус!..
- Нет, - говорю. - Дубликата мне не надо. Мне тот нужен, с витрины.
- Да я вам ещё лучше сделаю! - сияет Аркадий Семёнович. - Дома на стенку повесите!
- Да не надо мне на стенку! - не выдержал я. - Она мне и в школе-то надоела хуже горькой редьки!
И тут все сразу кончили улыбаться. Аркадий Семёнович посмотрел на тётеньку, пожал плечами:
- Тогда я отказываюсь что-либо понимать...
- Что ты нам голову морочишь! - накинулась на меня тётенька. - Мы думали, он с благородными намерениями...
- Конечно, с благородными, - говорю. - Я же эту Самсониху спасти хочу, а вы её губите.
- Губите? - изогнулся ко мне Аркадий Семёнович. - Мы губим Самсониху?
- Факт! - говорю. - Она же зазналась. Стала плохо учиться, отрывается от коллектива. И вообще, у меня это - пионерское поручение. Меня сюда Марина Рубейчик послала.
- Так-так-так... - Аркадий Семёнович выпрямился и почесал подбородок. - Но при чём здесь портрет?
- Так ведь Самсониха теперь всем твердит, что она красивая,- объясняю, - что у неё внешние данные, что она будет сниматься в кино и география ей не нужна. А до этого она географию учила. Вы её этим портретом с толку сбили.
- Н-да... - Аркадий Семёнович взялся за тёмную штору, собираясь уходить. - Что будем делать, Лия Львовна? Общественность требует...
На следующий день я этот портрет в школу принёс. Показал Самсонихе.
- Вот, - говорю. - Если двойки не исправишь, висеть ему в стенгазете.
Самсониха, конечно: "Отдай!", и "Андрюшенька", и "миленький", и "хорошенький". Только на меня все эти ласкательные суффиксы не действуют. Портрет я домой унёс. Чего это я буду отдавать такой хороший портрет? Наташка на нём и правда красивая: правильные черты лица, мягкий овал... Некрасивую бы на витрину не выставили. Так что пусть она у меня дома висит. Смотрит со стенки, как я уроки делаю.
Смешно мне немножко
И грустно немножко...
Живёт в нашем доме
Мальчишка Серёжка.
Обычный мальчишка.
Обычный сосед.
Но только
Какой-то
Сосед-домосед.
Одна лишь дорожка
Серёжке знакома:
От дома - до школы,
От школы - до дома.
Вернётся с уроков,
Нырнёт в тишину,
И дальше - ни с места,
Ни тпру и ни ну...
Ребята под окнами
Мячик футболят,
Ребята - на поле!
Серёжка - в неволе.
Не слышит он криков,
Ударов мячей...
Он - узник.
Он - пленник
Неведомо чей.
Неведомо? Ведомо!
Бедный Серёжка
До позднего вечера
Смотрит в окошко.
Окошко особое:
Форточек нет.
Сидит в духоте
Мой несчастный сосед.
Скрутил телевизор
Его проводами:
В лесу он бывает
По первой программе,
Гуляет в саду
По программе второй,
По третьей
Грибы собирает порой.
От этого душного
Домосиденья
Родителям бедным
Одни огорченья.
И слышу однажды
Соседка стучится:
- Серёжка на "скорой"
Отправлен в больницу.
- А что с ним случилось?
- Врачи говорят, Что это, мол,
Ветер во всём виноват.
- Продуло? Простуда?
- Да что вы!
Откуда?
От горя Серёженьке
Сделалось худо.
- От горя?
А ветер при чём здесь тогда?
- От ветра-то этого
Вся и беда:
Ка-ак дунул!
Ка-ак дунул из облака он!
И с крыши
Антенну
Свалил
На газон!..
Прежде Лёша Ковырялкин всегда завидовал путешественникам. "Вот, думал он, - жизнь так жизнь!" Будь он на месте Колумба, он бы, высадившись на американский берег, первым делом к пальме побежал. И вырезал на её стволе: "ЛЕША". Нет, лучше: "ЛЕША КОВЫРЯЛКИН".
К сожалению, время Колумбов уже прошло, а время Лё-шиных путешествий ещё не наступило. Правда, один раз он ходил в поход со своим классом и по дороге на свиноферму им даже попалась неизвестная скала. Но что-нибудь написать на ней Лёша не смог, всё уже было занято. Скала сообщала, что "ЗДЕСЬ БЫЛ ПЕТЯ", "СТАСИК КАРАСИК", "СЕЙ КАМЕНЬ ПОСЕТИЛА ГРУППА ВЫПУСКНИКОВ ТЕХНИКУМА ХОРОШЕГО ПОВЕДЕНИЯ ГОРОДА ПЯТИПАЛАТИН-СКА", а также "ДУСЯ, МУСЯ И АГРИППИНА".
Негде было Лёше развернуться. Начертать и увековечить.
С горя пошёл он в парк и вырезал на садовой скамейке ножом: "ЗДЕСЬ БЫЛ ЛЕША". Два дня спустя он пошёл полюбоваться на свою работу и обнаружил, что его фразу кто-то продолжил, приписав: "ДА ВЕСЬ ВЫШЕЛ...".
Ознакомительная версия.
