1
Над Рыбачьим – белое небо с блещущим солнцем. По снегу тянутся темные полосы – следы шагов. На этих узких дорогах снег смешивается с грязью. Вдалеке угадываются редкие маленькие землянки.
Но вот исчезли землянки, не видно дыма из труб.
На смену той, обжитой нами, земли пришли другие земли – земли времени оледенения… Да нет… Вот меж щелей в снегах маячит морошка, трогательная розово-красная и печальная. Она думает, что никто не съест, не тронет ее. Но она ошиблась…
– Где вы там, Великанова? Не отставайте!..
– Сейча-а-ас…
Какими звонкими здесь становятся голоса!.. Морошка… Опять морошка, окруженная бело-серой хаткой из снега, льда и ледяных вод.
Сколько времени нам идти? Кто знает. Все кругом бело – и земля, и небо.
И это фронт? И это передовая? Да нет же! Фронт – огонь и стрельба, а не бескрайний белый, дикий и такой молчаливый простор Рыбачьего полуострова.
Нас было одиннадцать человек – караван во льдах: Озе-ровский, наш старшина-радист, я и восемь матросов, несших нашу радиоаппаратуру.
Перед нами лежала равнина, а дальше – хребет Тунту-ри, длинная рыжая каменная гряда, куда мы держали путь.
Мы шагали молча в своих измызганных, мокрых белых халатах поверх серых брюк и стёганок.
Мы шли, мы влачились по белой равнине. Над головами нашими было солнце. Оно бежало навстречу нам множеством обжигающих маленьких круглых солнц.
Мы шли. Мы шли. Мы утратили чувство времени. Хотелось есть, обогреться, разуться. Сильно хотелось чаю… А бывает разве на свете чай, огоньки в печурках!..
– Не отставайте, – говорил мне наш маленький капитан.
Мы шли. Мы шли.
А давно ли?.. Этого мы не знали.
– Взгляните-ка на часы, товарищ начальник!
– Не отставайте, не отставайте, не отставайте!..
Не видно ни птицы, ни дерева. Что это бьется о камни коротко и назойливо?
Осколки металла!.. Они падают в снег.
– Не отставайте, не отставайте!..
Вспыхивают под солнцем крошечные озерца; здесь водится жирная рыба форель, ничего не знающая о рыбаках, о сетях и спиннингах. Вот ее спинки, блещущие на солнце.
Я иду и размахиваю руками: мне кажется, что так мне легче идти.
– Что вы там делаете, вы пляшете? – оглядываясь, спрашивал капитан.
– От наказание на наши головы!.. – вздыхал старшина-радист.
Мы идем, а хребет отступает все дальше, дальше…
Может, уже наступил вечер?.. А может быть, ночь? Кто знает?.. Перед нами все та же равнина, все те же камни, все те же блестящие озерца.
Вечный день, и снег, снег…
Через пористые снега не проехать машине, не проскакать коню. Одолеть их, видно, под силу только военному человеку.
– Земля-а-анка! – сказал радист.
– Васильев, бросьте дурить, – очень строго ответил начальник.
Она мелькнула на белой равнине, будто оазис в желтых песках!..
Мелькнула. Пропала.
Мы продолжаем шагать, не ускоряя и не замедляя шага.
Молчим. Не надо думать ни о каких землянках.
Мы шли. Мы шли. Чтобы не отставать от них, я размахивала, размахивала руками. Все притворялись перед самими собой, что не верят они ни в какое тепло, ни в какие чаи, землянки…
Исчезла землянка. Над головами все то же солнце.
А впереди все те же темные камни и светлые озерца. Тундра, тундра…
– Землянка! – снова сказал радист.
Вот она. Стоит в котловане, защищающем ее от ветров.
Впереди неясно виднеются горы – хребет Тунтури.
К землянке ведет настоящая, вытоптанная людьми дорога.
– Не отставайте! – захлебываясь, говорит наш маленький капитан. Он, возглавляющий шествие, устал, может быть, сильнее нас.
Стук в дверь (военная вежливость). Двери распахиваются. На пороге – солдат-вестовой.
– Товарищ майор, к нам гости, товарищ майор! – обрадовавшись, кричит вестовой.
И мы в сенях.
Но, видно, даже землянке не уберечься от солнца и снега…
