ты постоянно повторяешь подобные действия.
– Я знаю. – Был будний день, и под бежевым свитером на мне была форма, поэтому мне вдруг стало невыносимо жарко.
Возможно, не так уж и вдруг, просто я заметила это, вспомнив, что под свитером на мне была рубашка с длинным рукавом. Я начала стягивать свитер, и вдруг, в тот момент, когда мои локти были у ушей, а за свитером не было видно головы, Лидия крикнула:
– Немедленно прекратить!
– А? – удивилась я, застыв с поднятыми вверх руками.
– Мы не раздеваемся друг перед другом в общественных местах. Ты не в раздевалке, – отрезала она.
– Мне стало жарко, – начала оправдываться я, опуская свитер. – Там же рубашка. – Я снова приподняла край свитера, на этот раз одной рукой, а другой указала на рубашку.
– Что надето у тебя под свитером, меня не касается. Если ты хочешь переодеться, следует извиниться и попросить разрешения выйти, чтобы сделать это без посторонних глаз.
– Хорошо, – сказала я, сдерживая сарказм, потому что мы уже несколько раз беседовали на эту тему. – Здесь слишком жарко, мне бы хотелось снять свитер. Вы позволите мне отлучиться?
– Я думаю, что ты сможешь потерпеть несколько минут, которые остались до конца нашей консультации. – Она посмотрела на часы. – Снимешь свитер, когда вернешься в свою комнату.
– Ладно.
С Лидией всегда так. Чем больше я ей открывалась, чем скрупулезнее исполняла ее предписания, тем холоднее она держалась со мной. Она поправляла чуть ли не все мои слова и половину моих бессловесных порывов. Но из-за этого она даже стала мне нравиться. Наблюдая, как она управляет десятью миллионами правил и предписаний, все из которых она пыталась выполнить сама, я увидела ее хрупкость и слабость, ведь ей постоянно приходилось защищать все эти установки; она больше не была могущественной и всеведущей Лидией моих первых дней в «Обетовании».
– Ты готова продолжить?
– Да.
– Хорошо, – сказала она. – Потому что я не хочу, чтобы ты уходила от темы, придумывая всякие отговорки.
– Я и не пыталась.
Она проигнорировала меня и продолжила высказывать умозаключение, к которому, видимо, пришла еще до начала нашей беседы. Она часто так делала. Я редко понимала, куда она клонит, но вряд ли это ее волновало.
– Удивительно, что у тебя выработался подобный сценарий: ты совершаешь кражи неких предметов, которые, как правило, напоминают тебе о совершенном грехе. Кража и сама по себе уже грех, но тут мы имеем дело с сувенирами, связанными с различными безрассудствами. Я бы назвала это коллекционированием греховных трофеев.
– Ну не лампочки же, – возразила я.
– Пожалуйста, не перебивай, – сказала Лидия и замолчала, словно ожидая от меня новой вспышки гнева. – Как я уже говорила, хотя не все они непосредственно связаны с твоим греховным поведением, многие из них имеют касательство к людям, с которыми у тебя установились запутанные отношения. Сначала ты собираешь эти предметы, а затем выставляешь их напоказ. Я думаю, так ты пытаешься контролировать свою вину и уменьшить дискомфорт, испытываемый от подобных отношений и твоего собственного поведения. – Она сверилась со своими записями, прежде чем продолжить, и опять пригладила волосы. Голос у нее был какой-то отстраненный, словно она наговаривала текст на диктофон для потомков, а не обращалась к человеку, сидящему за столом прямо напротив нее, словно не мои поступки она анализировала. – Тебе не очень-то уютно из-за этих переживаний, и ты тщетно пытаешься укротить их, приклеивая к неподвижной поверхности, таким образом беря под контроль. Конечно, этот метод не работает, о чем ты уже знаешь. Одно дело – прятать ведерки из-под сыра под кроватью, зная, что их там легко обнаружат, но продолжать держать их там, когда ты можешь свободно поставить их на свой стол, – это уже крик о помощи. Тебе разрешено украшать свою комнату, вместо этого ты решила наполнить свою коллекцию смыслом, скрывая ее. Я нисколько не удивлена, что в результате наших занятий ты все с меньшей охотой обращаешься к этим предметам.
– Я об этом не задумывалась. – Я и впрямь никогда не смотрела на это под таким углом, и меня это обеспокоило. А что, если она права? Хотя, конечно, я никогда не работала над этими ведерками с таким же увлечением, как над кукольным домиком.
– Честно говоря, – сказала она с редкой на ее лице искренней улыбкой, – я думаю, тебе пора с ними расстаться. Сегодня. Незамедлительно.
– Так и поступлю, – обещала я. Я выбросила их в тот же день. Но сначала сняла этот гребаный свитер.
* * *
С тех пор как Джейн наказали, мы больше не выскакивали покурить тайком остатки наших запасов травки. Пробежки с Адамом тоже прекратились. Мы даже не садились теперь вместе во время еды, если только за столом не было кого-то еще. Лидия сказала мне, что это очень хорошо, поскольку она заметила, что между нами тремя слишком долго существовала нездоровая эмоциональная связь.
Мы продолжали общаться в основном с помощью записок – передавали их друг другу в коридоре или садясь в микроавтобусе, одним словом, при любой удобной возможности. Конечно, объяснить, зачем нам нужно делать крюк к озеру Квейк на пути к свободе, оказалось довольно трудно, но после целой серии гораздо более длинных, чем обычно, сообщений, передававшихся туда-сюда, Джейн и Адам согласились не мешать моему маленькому чуду следовать своим чудесным курсом. Во время второго посещения библиотеки в Бозмене я тайком передала Джейн карту из книги Бетани, а также смогла пролистать и даже снять копии более современных карт, на которых были обозначены пешеходные маршруты в нужном нам районе. Я сказала, что они нужны мне для «моего проекта». Помогала мне библиотекарша-лесбиянка: волосы торчком, куча колечек по всей мочке уха, «Биркенстоки» на ногах. Решила, наверное, что собираюсь в поход с друзьями. Да ведь так, по сути, и было. У меня даже нашлось время посмотреть несколько статей, посвященных моим родителям. Было трудно определить, где именно их машина пробила ограждение, основываясь на сухих отчетах и приложенной карте местности, но у меня сложилось общее представление.
Мне удалось передать эти копии Джейн, когда мы возвращались в «Обетование» на заднем сиденье школьного минивэна. В конце концов, она была нашим Мериуэзером Льюисом [42]. Она в свою очередь сунула мне записку, где были перечислены припасы, которые мне нужно было собрать в дорогу. Я отвечала за три свечи (из коробки в часовне), спичечный коробок (там же), консервный нож поплоше (из ящика кухонного стола – их там было несколько, но один совсем заржавел, так что его пропажи никто не заметит) и кое-какие
