— Вот видишь, — нахваливала его мать. — Теперь у тебя лени, считай, в крови нет ни капельки.
— Это точно! — кивает головой Титирикэ. — Вся потом вышла.
И так как он занял первое место по бегу, то решил воздвигнуть себе памятник.
«Поставят мне памятник после смерти или нет, не знаю, а если своею рукой сделаю, точно будет!» — раздумывал Титирикэ, расхаживая по двору и соображая, что к чему. Значит, так… конечно, памятник должен стоять перед домом и лицом к дороге. Только вот из чего его сделать? Если из кирпича, он будет похож не на Титирикэ, а на трубу без дыма. Из камня? Тоже не очень… Будут глаза о такой памятник только спотыкаться… Из чего же?..
Когда отца не было дома, мальчик натаскал песку, цемента, ведро алебастра, принёс бочонок воды, достал свою фотографию в полный рост. Потом засучил рукава и стал сооружать себе памятник… Но, как ни старался, ничего не получалось.
Вообще-то в строительстве он кое-что соображал: на днях даже домик сложил для собаки Фили… Но вот человека вылепить, похожего как две капли воды на Титирикэ, это у него не выходило… Пугало какое-то получалось…
В конце концов он приволок пень и выжег на нём раскалённым гвоздём:
Титирикэ Первый
1971-20…
Теперь оставалось только стать на пень, выпрямиться во весь рост, надуть щёки, и вот он — сам себе памятник, причём бесплатный и почти что из ничего. Если и этот не похож на Титирикэ?!. Встал лицом к дороге. Надулся, напыжился, замер, как чугунный, старается не моргать… и даже не дышать…
Но как назло, только влезет на пень, тут же или мать позовёт, или курица закудахчет, или голубь на голову сядет, чтобы известно что сделать… Или самому надо сбегать, потому что уже никакого терпения нет!.. А если мать зовёт — надо бежать к матери, курица кудахчет надо посмотреть, не снесла ли яйцо. Комар в нос укусил — надо же нос почесать! А разве настоящие памятники чешутся?.. Ни за что на свете! Ох и трудно, оказывается, быть памятником — не приведи господь!.. И вообще, что это за статуя, если она то и дело сходит с постамента и расхаживает по двору.
— Всё, больше сходить не буду… — говорит себе Титирикэ. — Где это видано, чтобы памятник собирал яйца по курятникам?!
И вот какая мысль пришла ему в голову: чтобы не слезать то и дело с постамента и не бегать взад-вперёд, он повесил на дереве над головой два калача, с полметра колбасы и кувшин с водой… Даже подушка закачалась в воздухе у самых ушей памятника.
Скажем, проголодался памятник: «ам-ам!» Потом пить захотел: «буль-буль!»
А по дороге тем временем шла торопливо какая-то женщина. Кажется, это была тётушка Параскица. Титирикэ закашлял — это значило: замечаете, мол, меня или нет? Тётушка Параскица сначала оглянулась, а потом остановилась. Увидев такого высоченного человека, подумала, что это отец Титирикэ. Не иначе, как отец, кто б ещё мог быть? Улыбнувшись, сказала:
— Добрый день, кум!
Но кум молчит. Памятники ведь не разговаривают. Тётушка Параскица пожала плечами и пошла своей дорогой, то и дело оглядываясь.
«Ну, теперь учителя сами станут приходить ко мне и учить всяким урокам, — размышлял Титирикэ-памятник. — Принесут сюда доску, карту и всё, что ещё нужно. Я буду смотреть, слушать в оба уха, а чтобы отвечать — ни гугу! — ухмыльнулся Титирикэ. — Памятник разве разговаривает?!» — И принялся пальцем рисовать в воздухе пятёрки. Урок он, конечно же, знает, так что, будьте добры, учителя, эту отметку мне в журнал и ставьте!
Но тут к памятнику подкрались сразу три комара, вылетевшие на охоту. Раньше по одному летали, а теперь вон их сколько. Один комар «з-з-з» — у самого уха Титирикэ Первого.
Мальчик забыл, что он памятник, поднял руку, чтобы поймать его.
А другой комар в это время сел на нос — «з-з-з!» Пока Титирикэ сгонит комара с носа, другой успевает сесть на ухо, а третий начинает пищать над головой, где должна быть шляпа Титирикэ: памятник, известное дело, был с непокрытой головой.
Видит Титирикэ, что не защитить ему свою голову от комаров, засучивает штанину и отдаёт добровольно ногу на съедение комарам. Нога — это вам не голова; голова дороже.
И три комара, те самые, что занимались головой Титирикэ, не только вернулись живыми в своей лагерь, но и были наверняка удостоены наград в своём комарином королевстве за то, что взяли в плен ногу Титирикэ Первого!
Стоит Титирикэ с засученной штаниной и предаётся размышлениям:
— Вот с чего надо было начать памятник — с ноги, а я не додумался!
И — бух! — заливает себе ногу ведром алебастра с цементом.
Нога памятника получилась что надо. Теперь было отчего людям останавливаться и глядеть на него, особенно когда алебастр затвердел и памятник начал орать от боли человеческим голосом:
— Ой-ой-ой! Спасите, люди добрые! Помогите!
Попрыгали люди даже через забор, потому что отца Титирикэ не было дома. Окружили бедного Титирикэ, гадают, как тут быть? Разбить алебастр молотком? Ещё покалечишь мальчика. Здоровенный сосед, прочитав, что было написано на пне, решил поднять Титирикэ вместе с постаментом.
— Куда ты его несёшь? — спрашивает женщина.
— На свет, в центре села! Там ему место, а не здесь, в тени!
Услышав это, Титирикэ живо сообразил, что ему надо сделать: поднатужился изо всех сил, изловчился, да как спрыгнет с пьедестала нога памятника, само собой, рассыпалась на осколки, произведя вокруг себя небольшое землетрясение…
Только и остался перед домом пень от всей этой истории, а на нём надпись: «Титирикэ Первый» Да и пень тот на улице пролежал недолго. Отец Титирикэ подобрал его и отнёс обратно в сарай: зима не за горами, сгодится на дрова…
Как Титирикэ служил городской вешалкой
Вы уж, верно, и сами успели заметить, какой у Титирикэ характер: если ему что захотелось, то вынь да положь! Сразу, сейчас же, чтобы и глаз не успел моргнуть!.. Вот, к примеру, пришло ему в голову такое желание — попасть в столицу! В Кишинёв! Ни с того ни с сего. Как говорится, с бухты-барахты! Втемяшилась ему в башку эта мысль, как заноза в палец, — попробуй вытащи. И мать уговаривала его повременить, отложить хотя бы на неделю, пусть у него хоть волосы отрастут (глядишь, за это время сын и забудет об этом Кишинёве!). И отец убеждал — ни к чему, мол, эта затея… А после махнул рукой:
— Ладно, если уж тебе так приспичило, поезжай, пока каникулы! А мы тут отдохнём от тебя чуток…
Взял Титирикэ шапку большую, в вагон сел (конечно, с билетом в кармане) и приехал в Кишинёв.
В их селе ещё снег лежал, а здесь вороны уже гнёзда вили. «Распоряжение, что ли, кто-то дал такое — увезти пораньше зиму из столицы?..» — подумал Титирикэ.
Ходит он по городу и всему удивляется. Дома до самого неба тянутся! Людей сколько! А памятники какие! Будь его воля, он бы к столице ещё одну улицу пристроил и своё село разместил…
Титирикэ сел на ступеньки какого-то памятника, снял шапку, чтобы перевести дыхание. Так стоит или не стоит переносить Шишки в город? Одна мысль говорила, что в деревне лучше — там одни знакомые, и при встрече все желают друг другу здоровья. Другая кричала, что там и неба-то больше…
В это время проходил мимо Титирикэ человек и, увидев измученного парнишку с шапкой у ног, бросил в неё двадцатикопеечную монету и пошагал себе дальше.
— Куплю мороженого, — улыбнулся Титирикэ. Но когда сообразил, что случилось, раскрыл рот, затем вскочил как ужаленный и бегом за тем человеком с шапкой в руке (можно было даже подумать, что Титирикэ двадцати копеек мало…). Ещё шаг-другой, и он схватил бы его за рукав, но человек сел в автобус, и дверь закрылась. Попробовал было Титирикэ автобус догнать, но через две остановки отстал. В тот день он не снимал больше шапку.
«Надо же! — возмущался про себя мальчик. — Прохожий решил, что я попрошайка! Если бы узнала мама, голосить бы в голос стала, а отец… кто знает, что сделал бы отец?» Он вынул монетку из кармана выбросить её? Жалко! Деньги ведь… В глазах его блеснул огонёк. «Вот что! Отнесу-ка я её в милицию, пусть найдут того человека по запаху, с собакой, и пусть судят его. Чтоб не срамил честных людей… Нет, в тюрьму не надо, — вздыхает Титирикэ, — человек ведь это от доброты сделал… Но в милицию всё-таки надо пойти…»
Через три шага Титирикэ остановился.
— Постой, ты, пустая голова, — сказал он себе. — Ведь ты же брал деньги в руки?! Ясно, что собака кинется на тебя же в первую очередь. Ещё скажут, что ты полез в чужой карман. Возьмут под стражу и — в тюрьму. Где сидел Котовский.
Тут и отпало у Титирикэ желание шататься по городу Кишинёву, тем более, что он вспомнил номер дома, где жил один старый знакомый отца.
«Хорошо, что в город переехал! — думал Титирикэ, влезая в десятый троллейбус, — а то к кому бы я постучался в дверь?..»
Односельчанин встретил Титирикэ как родного: и накормил, и ночевать оставил, и всё расспрашивал про село да про своих родственников — кто да что, да как, да почему, до тех пор, пока Титирикэ в ответ не засопел сладко.
