Пираты продолжали бесноваться. Они нашли жертву — испанского священника Мигеля Аранду, бросили его в мазморру и назначили день казни.
С утра в порту заготовили целую гору сучьев, укрепили в земле якорь потяжелее. Аранду раздели догола, вымазали дёгтем, вываляли в перьях и долго таскали по улицам. После полудня полуживого Аранду притащили в порт.
Мигель с Родриго и многие другие пленники, столпившись в сторонке, смотрели на происходящее. Даже Антонио Созу выпустили посмотреть, как горит на костре испанец.
Тело Аранды перехватили ржавой железной цепью, прикрепили цепь к якорю, врытому в землю.
Начальник янычарского отряда сделал знак. Затихшая толпа покорно расступилась, и высокий араб, брат сожжённого пирата, вышел из неё. Он наклонился, и большой серый булыжник, свистя, прорезал воздух. За первым камнем тучей полетели другие.
— Харала!.. Харала!..[26] — кричали мусульмане. — Кафиры жгут наших братьев, наших сыновей! Отомстим же им! Харала!..
— Бисмиллах! — в исступлении вопил какой-то старик, тряся кулаками. — Бисмиллах! Кафиры узнают, сколько крови стоит один сожжённый правоверный. Мы перережем их пленников, мы наводним их берега, мы уничтожим их проклятое семя!
Аранда свесил окровавленную голову, но ещё стоял. Якорная цепь поддерживала его.
Сам мулла поджёг наваленные вокруг Аранды сучья. Первый язык дымного пламени лизнул его свесившиеся волосы и опалил лицо. Аранда пошевелил губами, точно хотел что-то сказать. Но тут густой дым закрыл его, и несколько секунд слышались только шипение огня и глухой рокот толпы.
Мигель закрыл глаза. Он вспомнил казнь еретика в Толедо. Мальчиком, восьми лет, Мигель раз видел аутодафе.
Такая же многолюдная, но более молчаливая, испуганная толпа. Процессия осуждённых. Бледные лица из-под размалёванных высоких колпаков. Жёлтые балахоны еретиков. Свечи зелёного воска в руках. Помост и крест над ним, обтянутый зелёным. Похоронное пение. Груды сучьев. Клубы чёрного дыма. Поднятые руки и ужасные стоны сжигаемых. Аутодафе.
Мигель открыл глаза. Аранда, весь обугленный, лежал почерневшей головой на шипящих раскалённых камнях.
— Неверные! Варвары!.. — сжал кулаки один из пленных, испанец, стоявший рядом с Родриго. — Мы им отомстим!
— Неверные?.. А мы, католики, разве лучше их? — громко по-испански сказал Соза.
Пленник замолчал.
— А мы разве лучше неверных? — так же громко повторил Соза. — Разве мы не жжём на кострах ни в чём не повинных людей?
— Вы правы, дон Антонио, — сказал тихий голос.
Это был голос испанца. Все оглянулись. Однорукий Сервантес стоял рядом с Созой, в полотняной шапке пленника.
Испанцы понимали, что Соза говорит правду, но отворачивались, не смея поддержать его. Даже в этом чужом, мусульманском городе, на краю света, на другом материке, они боялись попасться в лапы святого судилища.
И, может быть, осторожные были правы. Из соседних рядов высунулась змеиная голова монаха.
Родриго уезжал. Наступал срок для исполнения задуманного.
Стоял август. Море было тихо.
Весь Алжир занят был приездом нового паши. Паша сменялся каждые три года — его присылал турецкий султан.
Музыкой, кликами, парадом янычар встретили нового пашу. Все пятьдесят орудий на фортах и на судах береговой охраны салютовали его въезду во дворец. Легковерные алжирцы уже забыли жестокости старого правителя и от нового ждали льгот и послаблений.
Но они прогадали. Новый паша, Гассан-Ага, стоил десятка старых. Он обложил население неслыханными налогами. Он потребовал от пиратов пятой части добычи вместо седьмой. Он захватывал лучшие суда в свою пользу, скупал пленников и удваивал сумму их выкупа, забирал всё зерно, собирал разменную монету и с помощью европейских невольников переплавлял её. Он конфисковал товары на базаре, забирал для себя мёд, рис, масло, фиги и милостиво оставлял своим янычарам лук и капусту. Он заставлял окрестное арабское население платить налоги натурой, а потом их же продукты продавал им по учетверённой цене. Народ застонал, заволновались пираты, полетели жалобы в Стамбул, к самому султану. Но султан был глух: у Гассана-Аги были сильные заступники при дворе, и за своё место в Алжире он внёс султану выкуп в триста тысяч червонцев.
В Алжире начался голод. Пираты победнее, не зная, чем кормить своих пленников, выпускали их на волю или закладывали десятками. Все заняты были своими собственными бедами, и момент для бегства настал самый благоприятный.
Перед отъездом Родриго Мигель ещё раз повёл брата на берег, проверил местоположение и в сотый раз условился о знаках и взаимных сигналах. Прощались братья не надолго: недели через две, не позже, надеялись встретиться.
Родриго уехал. Сервантес сделал последние приготовления, взял с собой Исахара, простился с доктором Созой и залёг в пещере.
Это было во второй половине сентября 1577 года. Хуан сторожил снаружи. Дорадор приносил пищу. Исахар бегал на разведки.
Глава девятнадцатая
В пещере
Их было пятнадцать человек в маленькой, тесной пещере без отдушин для воздуха. Но теперь теснота, болезни, голод, недовольство — всё было забыто. Они лежали вповалку на земле, на грудах маисовой соломы, и ждали судна.
Один из пленников постоянно дежурил в густых кустах на верхушке холма.
Прошло пять, шесть, семь суток. Сервантес был спокоен. Он знал, что снарядить судно — не такое простое дело, что у Родриго с Вианой могут встретиться какие-нибудь препятствия, задерживающие отплытие.
Настал двенадцатый день. Молчаливое напряжение в пещере достигло высшей точки. Но разговоров не было. Лежали на соломе и ждали сигнала сверху. Диего Кастельяно и Томас Рохас, заболевшие от сырости, тихо стонали у стены.
Ночи были лунные и ветреные. На западе, на грани неба и моря, тучи залегли плотной полосой, более светлой, чем чёрное беззвёздное небо. Луна поднималась над чертой моря, тёмно-багровая и мрачная.
Тяжёлое ожидание, мучительное, как удушье, спирало груди людей в пещере.
В эту ночь на холме дежурил Луис де Гарсия, смелый юноша, ещё совсем недавно попавший в плен. Исахар каждую минуту бегал к нему на разведку.
Из пленников один Дорадор пытался разговаривать. Но никто не поддерживал разговора. Все лежали и молча прислушивались.
Вдруг послышался лёгкий шум; и комья земли посыпались у входа. Исахар не вполз, а вкатился в пещеру.
— Серванти! — позвал Исахар в страшном возбуждении. — Серванти! Огонь в море! Красный огонь!.. Корабль!..
Все повскакали с мест.
— Лежите все и молчите, пока я не позову, — распорядился Сервантес. Он зажёг приготовленный смоляной факел и пополз наружу.
На море, совсем недалеко, ясно был виден красный огонёк. Он приближался, стал отчётливее и явственно разделился на два, один над другим.
Это был условный знак. Родриго должен был вывесить два красных огня на бизань-мачте, дождаться условного ответа и спустить лодку к берегу.
Сервантес взбежал на верхушку холма и замахал своим факелом.
Огни на судне потухли, потом снова зажглись. Это означало, что сигнал замечен и лодку высылают.
— Теперь, дон Луис, вы мне поможете выносить больных, — сказал Сервантес часовому, и оба побежали вниз.
Но пленники уже сами выбегали из пещеры и по одному спускались к берегу. Больные, прихрамывая, ползком тащились за ними. Долгожданное спасение, наконец, пришло, и люди забыли об осторожности. Они беспорядочной гурьбой сбились на берегу.
Несколько долгих минут ожидания, и полосу лунного света на воде прорезала вдали узкая, как птица, чёрная тень — лодка.
— Ложитесь на землю! Ничком! — умолял Сервантес, перебегая от одного к другому.
Не слушая, люди вбегали в воду навстречу лодке.
Луис де Гарсия, забыв обо всём, снова взбежал на верхушку холма, схватил факел и широкими кругами начал махать им над головой, точно приближая этим спасение.
И тут в игру вступила случайная фигура, которую не могли предугадать никакие расчёты.
Рыбак Абу-Талеб возвращался поздно ночью из Алжира домой, в своё селение. Он отстал от товарищей и перепрыгнул через ограду, чтобы пойти наискосок по самому берегу и срезать часть дороги. За оградой он увидел человека с факелом на пригорке, пятнадцать теней на берегу, красные огни в море, приближающуюся лодку…
«Ага, здесь заговор! Проклятые кафиры задумали бежать!» сообразил рыбак и пронзительным свистом позвал товарищей.
Полминуты спустя свистки летели уже по всему берегу, вдоль всей линии фортов передавалась тревога, и сторожевые суда из порта выходили наперерез чужому галеоту.
Лодка дрогнула и остановилась.
— Скорее! Скорее! — отчаянно замахали лодке пленники.
Лодка покачалась на воде, точно раздумывая, и повернула назад. Огонь на судне погас: на галеоте услыхали тревогу.
