- Пойдем, посмотрю тебя.
Государыня резко тряхнула головой, стянула шнуровку у горла - Сашка только подивился в душе той скорости, с которой лекарь успел ее распустить.
- Не доверяешь?
Она звонко ответила:
- Не доверяю.
- А этому?
Лекарь распахнул рубаху, и Сашка с ошеломлением увидел на его груди, где сердце, синий рисунок ястреба.
Сашка решил, что государыня опять свалится в обморок, и в этот раз надолго, но она шагнула к лекарю, прикоснулась, и синие линии вспыхнули, а ястреб взмахнул нарисованными крыльями, и тогда она просто уткнулась в широкую грудь и заплакала, всхлипывая, как девчонка, а этот разбойник осторожно гладил ее по волосам и смотрел так, что Сашка не решился в другой раз встречаться с ним взглядом.
Чуры, ну почему Хильт промолчал, отсылая его к этому человеку?! Это же "ястреб", сказка!, за одно поминание которой могут вогнать в глотку собственный язык. Пограничная стража, которая одна не отступила, предпочла уйти за Черту. Добровольно уйти туда, куда бросали худших преступников; чем матери пугали детей... Но выходит, кто и остался... Или - вернулся?!
- ... Ты - лекарь? - ворвался в мысли Сашки голос государыни.
- Ей-ей, кто умеет нанести рану - умудрится и вылечить. У меня много пациентов.
Государыня смеялась. Она никогда так не смеялась при Сашке, и он в сердцах отпихнул павлина. Павлин гнусно заорал.
Ястреб посмотрел на Сашку, ухмыльнулся.
- Вы где остановились? Ага. Иди расплатись. Знатная пациентка поживет в моем доме. И для тебя найдется местечко, ге-рой!..
Сашка лежал лицом к стене, грыз угол подушки. Во рту противно отдавало дерюгой и сеном. Сашка выплюнул сухой стебелек.
Слезы застряли где-то у глаз, никак не могли пролиться, может, поэтому глаза так кололо и жгло, и он утыкался лицом то в подушку, то в дурацкую щелястую стену или лежал, пробуя считать царапинки на дереве.
- Ангел мой серый!
Сашка едва не подскочил на тюфячке. Он знал, какая визгучая лестница ведет на этот чердак - и не услышал ни звука. При таких-то размерах. Только этот вот вкрадчивый ядовитый голос, когда хозяину его благоугодно было озваться. Пальцы Сашки сомкнулись на костяной рукояти ножа, сунутого под подушку, он резко сел.
Пыльные розовые лучи освещали лишь дальний угол, и тело "ястреба" пряталось в полумраке, чуть-чуть струясь, по крайней мере, так Сашке казалось.
- Что? - зачем-то спросил он.
- А погоревал и будет. Возьми под лестницей корзину сгоняй до торжища. Там как раз с утречка свежей рыбки привалило. Зелени какой прихвати, еще чего. Не мне тебя учить. А то я человек занятой, слуги в доме не держу. Деньги на комоде в передней.
- А я, значит, гожусь? В слуги то есть?
Ястреб окинул Сашку хмельным взглядом:
- В сам раз. Тощеват - но это мы поправим.
Сашка закусил губу. Ради государыни. И Хильт, он не послал бы к дурному человеку. Сашка медленно, один за другим, разжал пальцы, слипшиеся на ножевой рукояти. Хвала чурам, не пришлось в этом помогать другой рукой.
- Зря ты, - вдруг сказал Ястреб. - Оружие надо, как бабу, крепко держать, но нежно. А так удар смажешь да силы зря растратишь.
И спокойно повернулся к Сашке спиной.
Под звездами пепельно светились дюны, и лицо государыни казалось размытым пятном, когда Сашка оборачивался, чтобы подать ей руку. Песок успел остыть, колючие кустики подворачивались под босые ноги, и стукались об колени сунутые за пояс деревянные мечи.
Море, забрызганное звездным светом, открылось внезапно: теплое, глубоко дышащее, перекатывающееся валами со светящейся пеной на гребнях. Песок, зализанный волнами, был гладок и упруг. Сашка обернулся:
- Здесь?
Государыня засмеялась.
- Вы все еще сердитесь на меня?
Сашка пожал плечами, подумал, что в полумраке она могла это не заметить, и сказал громко:
- Нет.
Она взъерошила его волосы. Сашка не успел уклониться и досадовал на это. Рывком он вытянул мечи.
Мерно шумел, накатывал прибой, и на его фоне сухой ровный стук казался особенно отчетлив. Парируя, Сашка вспоминал сегодняшнее утро. Он проснулся от громкого хруста, потряс головой, поводил в поисках звука и увидел на подоконнике наглую рыжую котявку размером с рукавичку. Котявка восседала и жрала. Прямо сказать, лопала копченую тюльку, припасенную Сашкой к утреннему пиву. Живот у котявки раздулся и чувствовала она себя наверху блаженства, а когда Сашка с определенными намерениями двинулся к ней, ускользила на скат крыши с тюлькой в зубах. Скат был крутой, и Сашка не воспоследовал. В отвратном настроении спустился он по лестнице, визгом вызывавшей зубную боль, к бочке под водостоком; вода застоялась и пахла плесенью, но еще годилась для умывания.
В саду драл горло павлин, но заслонки еще не открыли и канавки были пусты. Сашка от нечего делать отщипнул недозрелую виноградину, запустил в крикуна и вернулся во двор.
Его встретила радостной улыбкой государыня. Она стояла у каменной стенки, из которой, если вынуть затычку, начинала струиться вода и падала в маленький, каменный же, бассейн. Государыня тоже умывалась, и на лице и руках блестели под солнцем капельки воды, кожа была загорелой и чистой, волосы растрепались, налипли к мокрым щекам. На государыне было незнакомое платье, похожее на белую волну. Сашка опустил глаза. Теперь он видел только утоптанную землю и свои пыльные ступни.
- Почему вы меня избегаете?
Вот так и на "вы". Сашке сделалось больно.
- Я не избегаю. Я занят, - пробормотал он.
- И вечером?
Она что, свидание хочет ему предложить?
Он поднял голову, синие глаза были угрюмы. Похоже, со стороны он выглядит, как дурак.
- И вечером.
- О-ой. А я хотела попросить.
- О чем? - Сашка не выдержал взятого тона и сам на себя рассердился.
- Я видела у тебя два тренировочных меча.
- А разве хозяин...
- Я его боюсь.
Вот так. Понимай, как хочешь. То ли он, Сашка, так слаб в искусстве клинка, что годится для нее в соломенные чучела, то ли...
Он взрыл носком пыль:
- Ну, я не знаю...
- Я знала, что ты согласишься. После заката?
Сашка угрюмо кивнул.
Государыня зря жаловалась, что забыла все на свете. После особенно быстрого ее выпада Сашка едва отпрыгнул и не сел штанами в волну. Море радостно облизало ноги соленым языком.
И с чего он позволяет над собой издеваться? Да она вертит мечом так, как иные... м-м, дамы языками или веретенами. Или мужьями. Сашка вскрикнул. Клинок прошел, задевая шею. Чуть ближе - и валяться ему в обмороке на песке. Государыня опустила меч:
- Жив?
Сашка легонько постучал по ее клинку своим, призывая продолжать, в полуповороте обошел ее слева, попытался обхватить за запястье руку с мечом. Государыня ушла легко, будто танцуя, будто под босыми ногами мозаики бального зала, а не шершавый с колючками песок. Злобный куст подвернулся под голую пятку, Сашка взвыл и подпрыгнул. Со стороны это выглядело, должно быть, как особо хитрая ухватка, и государыня глухо закрылась, перестав нападать. Белый песок с синими ямками следов под большими звездами; мерцание моря, запахи водорослей и соли, шум волн и глухой стук смыкающегося дерева... Сашка словно выпал из мира и плыл в безвременьи. Тело двигалось само собой, скользило, уклонялось и нападало, и это было больше сродни волшебному танцу, чем поединку...
Она положила ему руку на грудь, поймав в ладонь сердце. От нее пахло потом и смолой. Государыня тяжело дышала, губы приоткрылись и потрескались, и внутри трещинок чернела кровь. Поймать губами прохладную вишню, обморочно черную, сдавить - и сквозь трещинки брызнет сок...
Они долго сидели, прижавшись друг к другу, на его куртке, постеленной на кромке прибоя. Сашка жалел, что у него нет второй куртки, чтобы укрыть государыне плечи. Она продрогла после купания и мелко вздрагивала, и тогда Сашка прижал ее к себе, кутая в свою рубашку поверх собственной; голую кожу холодил ветер, вызывая пупырышки, Сашка сердито ежился и смотрел на звезды, зная, что нелепо краснеет и, по-счастью, этого не видно в темноте.
Сашка вздыхал, прижимая мокрый рукав рубашки к виску государыни. Она стояла на коленях, упираясь мечом в песок, и на испуганное: "Больно?" отвечала:
- Нет. Погоди. Счас пройдет.
Все равно было больно. Сашка знал. Сам получал сколько в учебных боях. Хоть и деревяшкой. И он бегал и бегал к морю смочить рукав, чтобы остудить боль, и сердито качал головой.
- Шишка будет!
Государыня поднялась на подгибающихся ногах, с Сашкиной помощью доковыляла до воды и долго умывалась, затирая невольные слезы.
- Государыня... - тихо позвал Сашка. - Ну зачем тебе это? Ну ты же знаешь, что любой из нас будет драться за тебя.
Она посмотрела ему в глаза.
- Да, а ты думаешь, я смогу посылать вас на смерть и отсиживаться за спинами?!
- Погибнуть в бою - это участь мужчин.
- Кто придумал такую глупость? - она встала на ноги, обхватила пальцами рукоять меча:
