— Вот и с Леонидом Беленьким, я говорю, так получается. Он не умеет, а вы его сразу гоните. Как же он тогда научится? Правильно я рассуждаю?
— Правильно! — поддакнули ему два-три человека. Они смотрели на ключ в его руке и, может быть, думали, что чем скорее согласятся со всем, что говорит сейчас солдат, тем скорее получат возможность завладеть этой штукой.
— А не умеет — так пускай его мамаша поучит! — сказал пацан в красной футболке и засмеялся. И все мальчишки засмеялись тоже. — А вы наш пионервожатый, да?
— Ты, я вижу, догадливый парень, — сказал Макаров
— Догадливый, — отозвался пацан, посмеиваясь. — Ну, пошли. Меня Борькой Терёхиным зовут. Будем знакомы. Пацаны, айда на сбор! — крикнул он.
Он набросил куртку прямо на футболку и пошёл с Макаровым. Остальные ребята потянулись за ними. И Макаров не без гордости подумал: значит, он не ошибся. Этот парень действительно был здесь главным. И кажется, он уже был готов к роли оруженосца, главного советника и наместника Макарова. То есть не то чтобы он прилагал какие-то усилия, чтобы стать правой рукой нового вожатого, а просто считал, что роль эта уже была ему уготована.
— А вы в войсках связи служите? — спросил он. — Связист, да?
— Да, — сказал Макаров.
— А у меня брат — ракетчик. В ракетных служит. Они связистов ловят.
— Как это ловят? — удивился Макаров.
— А так. Он мне сам рассказывал, когда в отпуск приезжал. Как пойдут патрулировать по городу, если им попадётся: связист или там пехотинец, они к нему обязательно придерутся. А если ракетчик, артиллерист — ничего.
— Глупости тебе какие-то брат рассказывал, — рассердился Макаров.
— А ещё он рассказывал: его тоже хотели в школу вожатым послать, так он отказался. На что ему это нужно, правда? Лучше лишний раз в город в увольнение сходить.
— А твой брат, я вижу, службу туго знает, — усмехаясь, сказал Макаров. Только тут он вдруг спохватился, что какой-то странный у него с ребятами разговор получается: разговаривают они только вдвоём с этим школьным центрофорвардом, да и то говорит не столько он, Макаров, сколько мальчишка. А ему приходится вроде бы даже защищаться.
Макаров оглянулся и замедлил шаг, чтобы остальные ребята могли догнать их, но как раз в этот момент из школьных дверей выбежала старшая пионервожатая Татьяна Васильевна.
— Ой, а я так переживала, так переживала! — радостно воскликнула она. — Думала, что вы не придёте. Ребята меня совсем замучили — всю неделю только и пристают: какой он да что он? Ну вот, ребята, — обратилась она к мальчишкам, — дождались наконец, увидели, какой Станислав Михайлович? Рады?
Мальчишки пробурчали в ответ что-то не очень понятное.
— Смущаются! — сказала Татьяна Васильевна.
Она смотрела на Макарова восторженными глазами, и на ребят тоже смотрела восторженно, а Макаров испугался, что ещё немного — и мальчишки разбегутся. Он, например, в детстве не переносил, если при нём про него же говорили: «мальчик смущается», «стеснительный мальчик» или что-нибудь в этом роде.
Но ребята не разбежались.
Все вместе поднялись они по лестнице и благополучно добрались до класса, где их терпеливо ожидали девочки. И сбор начался.
Был ли Макаров доволен этим сбором?
Трудно сказать.
Ему всё время казалось, что ребята ждут от него большего. Пожалуй, они были уверены, что раз пришёл солдат, то он тут же должен учить их стрелять из автомата, или кидать гранаты, или собирать и разбирать ручной пулемёт, или по крайней мере должен рассказывать какие-нибудь героические истории. Чего-то особенного — армейского! — ждали от него ребята. Не только же разговоров. А он говорил о радиокружке, о радиостанциях, о части, в которой служил, но всё это — он сам чувствовал — получалось как-то не очень интересно. Он любил свою работу, свою службу и, в общем-то, умел о ней рассказывать, но не так вот сразу. Он должен был сначала привыкнуть к людям, ощутить, что они поймут его, что им это тоже интересно и важно, — только тогда у него появлялось настоящее настроение.
Всё-таки ребята слушали внимательно и совсем оживились, когда он сказал, что в ближайшие дни они обязательно пойдут в гости в военный городок и всё посмотрят своими глазами.
На этом сбор кончился.
Мальчишки сразу кинулись играть в футбол, и Макарова даже обидела та лёгкость, с которой они с ним расстались. Они не окружили его, не начали расспрашивать, а, сговариваясь на ходу о чём-то своём, уже толкались в дверях. Он крикнул им вдогонку:
— Лёню-то не держите в запасных!
Мальчишки даже приостановились на секунду, — наверно, их удивило, что он не забыл давешнего спора, наверно, они думали: «И что это дался нашему вожатому Лёня Балерина?» Они ведь ещё многого не знали, эти мальчишки. Они не знали, что взрослые, даже становясь взрослыми, не забывают обидных прозвищ, которыми их награждали когда-то в детстве…
Мальчишки затопали по коридору. А Макаров остался с Татьяной Васильевной и девочками. Они прикидывали план будущих мероприятий: концерт самодеятельности для солдат, военная игра, лыжный поход — плохо ли?
— Вот как славно всё получается! — говорила Татьяна Васильевна. — Правда, девочки?
Они увлеклись и в своём воображении постепенно добрались уже до зимних каникул, когда вдруг Люда Лепёшкина воскликнула:
— Ой, смотрите, что мальчишки делают!
Макаров посмотрел в окно.
Сначала он не понял, что испугало Люду. Мальчишки пились на том же пустыре, где он встретил их час назад. Лёня Балерина был вратарём — он стоял спиной к глухой кирпичной стене, на которой мелом были обозначены ворота. А Борька Терёхин бил по воротам. Вот он разбежался, удар мяч гулко припечатался к стене возле самой Лёниной головы, тот успел только дёрнуться. Терёхин снова ударил — мяч попал в Лёньку. Терёхин ударил ещё — опять в Лёньку!
«Тоже мне центр нападения! — подумал Макаров. — Кто же так бьёт — всё во вратаря?»
Борька ударил снова, и тут Макаров вдруг понял, что он нарочно целился во вратаря! Он нарочно старался попасть в Лёньку! А Лёня Балерина, прижатый к стене, только неуклюже дёргался, пытаясь то ли отбить мяч, то ли увильнуть от него.
Даже стоя здесь, в классе, Макаров чувствовал, как старается Терёхин побольнее влепить мячом в этого невезучего Лёню Балерину.
Лёня был уже весь в пыли, в грязных отметинах и ссадинах, но по-прежнему не уходил из ворот. Остальные мальчишки с любопытством наблюдали за этим поединком.
— Терёхин! — закричала из окна Татьяна Васильевна. — Как тебе не стыдно! Прекрати сейчас же!
— А что я делаю? Я что-нибудь делаю, да? Чуть что Терёхин! Чуть что — Терёхин! А мы Балерину на вратаря учим! — Он прокричал всё это на одном дыхании, одним залпом — голос у него был что надо!
Макаров отчётливо представил себе, как по вечерам Борькина мать кричит из форточки на всю улицу: «Боря! Домой! Бо-о-оря! Кому я сказала?!» А он отвечает откуда-нибудь с другого конца улицы: «Не-е, мам! Я ещё погуляю!» Только в подобных перекличках рождаются и закаляются такие голоса, какой был у Борьки Терёхина.
— Если вы не хотите, Татьяна Васильевна, пожалуйста, мы не будем! — кричал Борька. — Больно нам надо!
— Ладно, — сказал Макаров. — Они сами разберутся.
По привычке заядлого курильщика он уже вынул портсигар и нетерпеливо постукивал по нему пальцами.
— Вы знаете, вообще этот Терёхин — неплохой мальчик, подвижной очень, живой… — сказала Татьяна Васильевна, и Макаров подумал: а говорит ли она когда-нибудь о ком-нибудь плохо? Наверно, нет. — Да, очень живой мальчик, только разболтанный немного. Курить вот начал, наверно, с десятилетнего возраста, и ничего не можем с ним поделать…
— Его мать лупит, чтобы не курил, а он всё равно курит, — сказала одна из девочек.
Макаров смущённо спрятал свой портсигар в карман.
— Ему надо дать какое-нибудь общественное поручение, — сказала Люда Лепёшкина. — Тогда он исправится.
Девчонки тут же заспорили о Терёхине: кто ругал, а кто заступался за него. Сам Терёхин в это время в своей красной футболке с девяткой на спине по-прежнему гонял мяч. В окно Макарову было видно, как мальчишки снова разделились на две команды и теперь носились по пустырю. А Лёня Балерина опять сидел в стороне и, закатав штанину, рассматривал разбитое колено.
Когда-то в детстве Макаров тоже мечтал стать классным футболистом и теперь впервые пожалел, что его мечта так и не сбылась. На минуту он даже вообразил себе, как подходит к ребятам, как показывает им один приём, другой, как изящно и небрежно перекидывает мяч через себя и мальчишки во все глаза следят за каждым его движением… Это было бы здорово!
3Варежку Люды Лепёшкиной искали не так уж долго, но всё же минут десять, не меньше, заняло это маленькое происшествие. Макаров привык ценить время, привык к тому, что в его работе — работе радиста — каждая потерянная секунда может обойтись очень дорого, а потому, и в обычной жизни зря потраченные минуты вызывали у него ощущение недовольства и тревоги.
