- Братцы, во Владивостоке-то сейчас футбольный матч! "Луч" играет! Вот бы посмотреть по телеку. Да не достанет, наверное...
Я подошёл к телевизору, повернул выключатель - по экрану побежали быстрые полосы, затем отпечатались вдруг белые, острые знаки, иероглифы, появилось женское лицо. Женщина улыбнулась и сказала:
- Коничива!
Капитан кивнул ей в ответ: "Здравствуйте!" - и повернулся ко мне:
- Ну, вот тебе и Япония!
ПОПРАВКИ В ГЕОГРАФИИ
Я старался рассмотреть японский берег в бинокль. И неожиданно увидел впереди какое-то странное волнение воды.
Прямо поперёк моря текла зелёная широкая река. Волны ее поднимались, приплясывали и друг за дружкой напористо шли к северу.
Я протянул бинокль штурману. Он скользнул по горизонту взглядом и сказал:
- Так это же Куросиво, тёплое течение.
Странно! Сколько раз бывал здесь, а Куросиво, про которое отвечал ещё в школе на уроке, увидел впервые!
Я скомкал лист бумаги, бросил вниз, и он, покачиваясь, быстро побежал в сторону от нас. По знаменитому тёплому течению.
Между тем впереди на острове забелел уютный маячок, потянулись навстречу старые рыбацкие шхунки. На рубках у них чернели иероглифы. На бечёвках, как флажки, трепыхались сушёные каракатицы.
Вокруг запахло рыбой, брезентом и резиной от рыбацких сапог.
Шубенко вышел покурить, посмотрел на берег и покачал головой:
- Ну японцы. Опять меняют географию! Снова вноси поправку в лоции.
Я сначала не понял, а присмотрелся к берегу и не стал спрашивать почему. И так видно.
Стоит у берега земснаряд. Всасывает насосом песок с морского дна и намывает к острову. К старому берегу молодой, ещё весь жёлтенький, прирастает. Бьёт в насыпь волна, набрасывается на песок, старается утащить обратно. Но берег растёт, теснит море.
Ходят по новой земле тяжёлые катки, трамбуют её, укатывают. Кричат рабочие в жёлтых касках, работают изо всех сил лопатами.
Скоро они поставят причал, поднимут новые маяки и выйдут встречать корабли!
- Коничива!
СВЕТЛЯЧОК
Справа по борту всю ночь угадывался берег. Вдоль него блуждали лёгкие огни катеров. Но потом нахлынул туман, всё исчезло, и штурман Володя включил локатор.
Сначала в центре экрана возникло пятно, потом от него протянулся и забегал по кругу яркий лучьк. Ок вращался, словно что-то нащупывал. Вот прояснилась на экране береговая полоса. А возле неё объявился зеленоватый светлячок: локатор обнаружил рядом с нами какое-то судно.
Скоро за бортом появилось голубое сияние.
Я выглянул за дверь.
Ничего себе светлячок! Нас обгонял четырёхпалубный лайнер. Все палубы его были ярко освещены. В открытых дверях тут и там темнели фигурки пассажиров. Иллюминаторов было так много, и все они так весело отражались в воде, что казалось, по морю плывёт целый праздничный город.
С теплохода доносилась музыка. И жаль было, что она проплывает так быстро.
Через час светляков в локаторе стало ещё больше. Будто в него насыпали горсть каких-то светлых зёрен.
Штурман посмотрел на экран, схватился за голову, крикнул:
- Вахтенный, право руль! - и побежал звонить капитану. Шубенко вошёл в рубку, сонно тряхнул головой:
- Ну, сейчас достанется! Опять перед заливом пошли катера.
В это время туман полез влево - будто за шнурок потянули штору, - и впереди обозначились сотни пароходов, больших и малых.
Я снова посмотрел в локатор. Там пятна были светлые, а в заливе суда стояли тёмные. Они едва заметно качались на воде и, казалось, чего-то ждали. На трубе каждого из них было нарисовано солнце.
Шубенко закурил и тревожно сказал:
- Японцы-то, кажется, бастуют. А если бастуют и грузчики, застрянем!
В рубке раздался писк радиотелефона, потом в нём кто-то захихикал, и вдруг несколько голосов затараторили по-японски.
Тогда Шубенко снял трубку и спокойно сказал:
- Кавасаки, Кавасаки! Аи рашен шип "Витя Чаленко"... Я - "Витя Чаленко". Жду лоцмана. Жду лоцмана.
- "Ви-ть-тя Тш-а-аленко"? - спросил откуда-то с берега тонкий голосок.
И началась весёлая перекличка... Мы входили в Токийский залив.
МАТРОССКОЕ ИМЯ
Как-то разом всё заалело. Я положил руки на поручни и удивился: руки-то у меня алые!
Сопки вдали светились, будто пламенеющие горы угля. Алыми стали вокруг пароходы, кричали алые чайки. И навстречу нам по-утреннему бодро торопился алый катер с большими буквами: "Peilot".
С катера на трап ловко прыгнул лоцман и, раскланявшись, побежал в рубку. На нём был лёгкий серый костюм, резиновые сапожки. А короткие, ёжиком, седые волосы розово блестели, как иней в зимнее утро. На боку у него висел транзисторный передатчик с тонкой сверкающей антенной.
Лоцману сразу подали, как положено, кофе. Он взял с подноса дымящуюся чашечку, высунулся в окно, глянул влево-вправо и тут же отдал команду по-японски на буксир, а по-английски - вахтенному.
Вахтенный повторил команду и повернул руль.
В транзисторе тоже послышался голос: на катере повторили команду. И мы двинулись вперёд.
Теперь громадные пароходы, стоявшие безмолвно на якорях, оказались совсем рядом.
Шубенко не ошибся: японцы бастовали.
- Тысяча двести судов! - сказал лоцман и сделал глоток из чашечки. Стоят два месяца. Просят увеличить заработок.
- Требуют! - уточнил Шубенко.
- Да, да, требуют, - закивал лоцман.
Скоро рейд остался позади, а навстречу нам из порта пошёл громадный голубой голландец "Принц Оранский"... Лоцман что-то сердито закричал, грозя ему пальцем.
- Куда же он - прямо на нас? - спросил я у Шубенко.
- Обойдёт! - уверенно сказал капитан.
"Принц" тут же взял правее, гуднул. На борту у него собралась команда. Все смотрели на нас, читали название. Наверное, гадали, кто это такой "Вит-ья Тща-а-аленко". Принц? Президент?
Конечно, не всякий знает, что был на земле такой мальчишка, хотел стать моряком. А началась война, надел матросскую тельняшку и прибился к взрослым, в разведку. Отважным был разведчиком, отправлялся в поиск, ходил за "языком".
Как-то во время боя залегли бойцы у высоты под смертельным огнём - дот на пути, косит из пулемёта. А Чаленко взял гранаты и пополз.
Пробрался к доту поближе и бросил в амбразуру гранату, другую - под корень! - и поднялся во весь рост: "Вперёд!"
Весь взвод метнулся к вражьим окопам. А впереди мальчик с автоматом.
Выбили с высоты фашистов.
В каждом бою старался Витя быть впереди. А когда упал от пули, только и попросил друзей: "Передайте маме мой орден, блокнот, бескозырку и скажите: пусть не плачет".
Погиб, как настоящий матрос.
Вот чья фамилия на нашем борту, вот чьё имя читают моряки во всех портах, по всем океанам.
ПЕРЕВЁРНУТЫЕ МАЛЬКИ
Я всматривался вперёд. Было мне легко, радостно. Снова вижу море, Японию, корабли!
Одно удивляло: рыбаков-то в заливе нет! Нет маленьких рыбацких шхун, на которых суетятся в синих куртках работящие японские рыбаки. Не видно ни флажков с солнышком, ни сетей.
Я сказал капитану:
- Рыбаков-то не видно.
- Да что ты! Какие теперь в заливе рыбаки, какая рыба! Всё отравили.
Я вздохнул раз-другой, даже нёбо защипало от кислоты и серы.
А Бойс выглянул в дверь, повёл носом и недовольно спрятался в рубку.
Вода вокруг стала коричневой, рыжей. У борта проплыла дохлая рыбина, за ней другая. Потом появилась стайка странных мальков. Они то подпрыгивали, то старались уйти вглубь, но один за другим переворачивались и, мёртвые, плыли вслед за большими рыбинами...
На минуту над заводами, над мачтами пароходов всплыло солнце, всё облило малиновым светом, но тут же ввалилось в густую полосу дыма, задохнулось и, вздрагивая, заколыхалось в облаках гари. Как перевернувшийся малёк.
Запахло циновками, загрохотали портовые краны, и показались пакгаузы с иероглифами на стенах.
Мы пришвартовались.
По трапу к нам уже бежали раскосые смуглые грузчики в оранжевых касках, в тряпичных тапочках - большой палец отдельно - и приговаривали по-русски: "Давай-давай!" Началась выгрузка.
ПОРЯДОК!
Теперь я был в Японии. Но вот где "Новиков-Прибой", на котором я пойду в Америку, в каком порту?
Несколько раз я брал бинокль и рассматривал стоящие у причалов суда... В наступившей жаре и духоте все очертания расплывались.
Может быть, этот, за пакгаузами, - белый, с могучими мачтами? Или вон там, высокий, сероватый, дальше по заливу, в Иокогаме?
Я сошёл на причал.
С улицы пахнуло рыбой. От рыбной лавочки торопливо шли грузчики. Одни несли в ладонях горстки ракушек, другие размахивали вязками вяленой рыбы.
Из маленьких серых домиков, как на всех тихих улицах, вежливо улыбались и кланялись седые японки в дешёвых кимоно. Вот простучали деревянными гета японки побогаче - в цветных одеждах. Вот молодой папаша-очкарик понёс за спиной дочку.
Вдруг кто-то тронул меня за рукав. Я оглянулся. Две аккуратные девочки протягивали мне запечатанный ящик с прорезью в крышке: "Пожертвуйте для больных".
