мы и сами погибнем, и родных и близких не выручим. Но мы сильны тем, что знаем все тропы и тропки. Мы сумеем обойти охранение. Мы с Филиппом попытаемся убрать конвой и завладеть пулемётами. А вы не зевайте. Делитесь на эскадроны… на шесть эскадронов.
— Как это — на шесть эскадронов? — спросил Андрей.
— А вот как. Ты, Андрей, будешь первым эскадроном. Скачи и кричи что есть силы: «Первый эскадрон, за мной в атаку марш!» Понял?
— Понял.
— Ты, Фёдор, будешь вторым эскадроном. Стреляй из винтовки и ори во всю глотку: «Второй эскадрон, сыны революции, в атаку!» Понятно?
— Понятно.
— Ты, Афанасий, будешь третьим эскадроном, ты, Кузьма, четвёртым, ты — пятым, ты — шестым. А как вооружим арестованных — ударим по белякам! Смелость, хлопцы, она города берёт. По коням!
Оврагом конники обошли заставы белых и очутились в станице.
Будённый и Филипп спешились и, оставив коней, согнувшись, пробрались к станичному правлению, скрывавшемуся во тьме.
Ветер раскачивал фонарь, как маятник, и тусклый луч света бегал по мёрзлой земле.
Кругом была тишина, какая бывает в последние минуты перед рассветом.
Будённый и Филипп притаились. В окнах правления промелькнул свет. Чу! На крыльце появились чёрные тени. Друзья услышали приглушённый говор.
Белогвардейцы выводили первую партию осуждённых.
Станичники поёживались от холода и, казалось, не понимали, куда их ведут. Они шли покорно. Мысль о нападении на вооружённый конвой не приходила им в голову.
И тут в темноте Будённый скомандовал:
— Вперёд, бойцы, в атаку! Сдавайтесь, гады, вы окружены!
Фонарь потух, пробитый пулей. Упал как подкошенный начальник конвоя.
— Разоружай конвой, станичники! Бери винтовки, кричи «ура!» — командовал Семён Михайлович.
И сразу всё закричало, зашумело, кругом застреляли. Послышался грозный топот копыт.
Со всех сторон посыпались команды:
— Первый эскадрон, в атаку марш!
— Второй эскадрон, сыны революции, в атаку на белых гадов! Ура!
— Шестой эскадрон! Ура-а-а!
— Урра! — неистово кричали станичники, ещё не поняв как следует, в чём дело, но поняв одно: пришло спасение, пришла жизнь!
Они кидались на конвойных и отбирали винтовки.
Двери, ставни и окна правления подались под напором хлынувших оттуда станичников.
Кто-то радостно крикнул, узнав Семёна:
— Будённый!
И этот крик был подхвачен и понёсся по всей станице.
— Будённый! — орали прыгавшие в одних подштанниках из окон и убегавшие через сады, точно полоумные, офицеры.
— Будённый! — кричали солдаты, кидая оружие. Им слышался топот тысяч копыт, рёв тысяч голосов, кричавших «ура».
Успевший сбежать хорунжий Герасимов докладывал белогвардейскому генералу Гнилорыбову:
— Этот Будённый прекрасно вооружён. У него целых шесть эскадронов. Мы понесли потери убитыми, ранеными и пленными. Всё наше оружие досталось Будённому.
А к Семёну шли партизаны. Просили принять их в отряд. Так зарождалась Первая Конная армия…
Это было ещё в царской армии.
На германском фронте под местечком Бжезины Семён Будённый лихой атакой отбил у противника обоз, забрал в плен солдат, офицеров.
Начальник Будённого вахмистр Хестанов перед каждой атакой «заболевал» — он был трусом. Георгиевские кресты получили, однако, оба.
Перешли на турецкий фронт. В полку появился норовистый конь, по кличке Испанец. Сам эскадронный командир Крым-Шамхалов, лучший в полку наездник, обуздать Испанца не смог. А Семён Будённый Испанца объездил.
Теперь Хестанов не знал ни минуты покоя. Ему чудилось, что Будённый хочет занять его место…
Лагерь сторожили высокие горы. На дне ущелья шумела и пенилась горная речка.
Зов трубы поднимал драгун с коек. В горах эхо повторяло сигнал. Драгуны бежали к речке, умывались ледяной водой и шли на занятия.
Иногда вместо стрельб и ружейных приёмов вахмистр обучал драгун пению.
— От песни, — говорил Хестанов, — за версту лихостью должно нести. Уразумели?
— Так точно, — отвечали драгуны.
— От русской песни турок штаны должон потерять. Уразумели?
— Так точно, уразумели, господин вахмистр!
— Запевай! Фронтовую!
Запевала начинал:
Из-под. кочек, из-под пней
Лезет враг оравой.
Гей, драгуны, на коней
И айда за славой!
— Всем петь! Ну! — командовал вахмистр, и все драгуны подхватывали:
Гей, драгуны, на коней
И айда за славой!
И снова затягивал запевала:
На врагов, чертям назло,
Налетим мы бурей,
Это наше ремесло —
Целоваться с пулей.
— Всем петь. Ну! — приказывал вахмистр.
И все пели:
Это наше ремесло —
Целоваться с пулей.
В это утро Хестанов проснулся в плохом настроении. Накануне он выпил лишнего, и надо было опохмелиться. Денег не было и негде было достать. Он приказал Будённому доучить с драгунами фронтовую песню, а сам напился чаю и пошёл на коновязь.
Дневалил по коновязи тихий солдат Кузьменко.
Хестанов вспомнил, что вчера просил у Кузьменко денег на табак и тот сказал, что у него денег нет.
Кони мирно жевали овёс. Только Испанец, повернув голову к вахмистру, сердито на него покосился.
Вахмистр отскочил:
— Чего глазищи вылупил, чёрт испанский? — Он споткнулся и чуть было не упал. — Накидали всякой дряни на дороге! — выругался он. И заорал на дневального: — Ты нарочно мне под ноги накидал всякой дряни?
— Никак нет, господин вахмистр, — испуганно ответил Кузьменко. — Как можно нарочно…
— Ах, не нарочно? Не нарочно? Не нарочно? — Усики вахмистра поднялись как стрелки. — Я тебе покажу!
И, размахнувшись, Хестанов ударил Кузьменко.
Тот закрыл руками лицо и заплакал.
Это ещё больше распалило Хестанова, и он ударил дневального со всей силы.
Вдруг Испанец заржал. С опаской от него отшатнувшись, Хестанов ушёл с коновязи.
Драгуны лихо чеканили:
Ты судьбине не перечь,
Не кручинься слёзно,
Всем придётся в землю лечь
Рано или поздно…
Кузьменко вбежал в палатку и упал на койку ничком. Все услышали, как он плачет.
Будённый оборвал песню, подошёл к драгуну, тронул за плечо:
— Кто тебя, Кузьменко? Говори, не бойся.
— Жить не даёт, денег просит. А у меня денег нет, где я возьму? — бормотал солдат.
— Так тебя, значит, вахмистр? — спросил Будённый.
— Конь Испанец его покалечил, — услышал Будённый скрипучий голос и увидел неслышно подошедшего вахмистра. — Кузьменко — неосторожный солдат. К Испанцу подошёл на близкое расстояние. Не раз я его упреждал — не подходи.
— Конь Испанец? — переспросил Будённый.
— А ты,
