Ознакомительная версия.
"БОЖЕ, ЦАРЯ..." ПЕРЕДАЙ ДАЛЬШЕ"
Утром Аннушка будит меня и Оську на этот раз так - она поет: - Вставай, подымайся, рабочий народ... В гимнастию пора! Рабочий народ (я и Оська) вскакивает. За завтраком я вспоминаю о невыученных латинских местоимениях: хик, хек, хок... Выходим вместе с Оськой. Тепло. Оттепель. Извозчичьи лошади машут торбами. Оська, как всегда, воображает, что это лошади кивают ему. Ося - очень вежливый мальчик. Он останавливается около каждой лошади и, кивая головой, говорит: - Лошадка, здравствуйте! Лошади молчат. Извозчики, которые уже знают Оську, здороваются за них. Одна лошадь пьет из подставленного ведра. Оська спрашивает извозчика: - Ваша лошадка тоже какао пьет? Да? Бегу, мчусь в гимназию. Они ведь еще не знают. Я ведь первый. Раздевшись, влетаю в класс и, размахивая на ремнях ранцем, ору: - Ребята! Царя свергнули!!! - !!!!!! Цап-Царапыч, которого я не заметил, закашлявшись и краснея, кричит: - Ты что? С ума сошел? Я с тобой поговорю. Ну, живо! На молитву! В пары. Но меня окружают, меня толкают, расспрашивают. Коридор гулко и ритмично шаркает. Классы становятся на молитву. Директор, сухой, выутюженный и торжественный, как всегда, промерял коридор выутюженными ногами. Зазвякали латунные бляхи. Стихли. Батюшка, черный, как клякса в чистописании, надел епитрахиль. Молитва началась. Мы стоим и шепчемся. Неспокойно в маренговых рядах, шепот: - А в Питере-то революция. - Это наверху, где Балтийское на карте нарисовано? - Ну да, здоровый кружок: на немой карте - и то сразу найдешь.
- А там, историк рассказывал, Петр Великий на лошади и домищи больше церкви. - А как это, интересно, революция? - Это как в пятом году. Тогда с японцами война была. Народ и студенты по улицам ходили с красными флагами, а казаки и крючки их нагайками. И стреляли. - Вот собаки, негодяи! - Эх! Сегодня письменная... Опять пару влепит. Плевать! - ...Иже еси на небеси! - Вот тебе и царь... Поперли. Так и надо! Зачем войну сделал? - Тише вы!... А уроков меньше задавать будут? - ...Во веки веков. Аминь. - Наследник-то в каком классе учится? Небось, кругом на пятках... Ему чего! Учителя не придираются. - Ну, теперь ему не того будет. Наловит двоек да колов. Узнает! - Стоп! Как же генитив плюраль будет?.. Ну ладно. Сдуем. По рядам пошла записка. Записку эту написал Степка Атлантида. (Потом эта записка вместе с Атлантидой попала в кондуит.) На записке было: "Не пой "Боже, царя..." Передай дальше". - ...От Луки святого евангелия чтение... Робкий веснушчатый третьеклассник прочел, спотыкаясь, притчу. Инспектор подсказывал, глядя в книгу через его плечо. Последняя молитва: - ...Родителям на утешение, церкви и отечеству на пользу. Сейчас, сейчас! Мы насторожились. "Господствующие классы" прокашлялись. Мм-да! Маленький длинноволосый регент из Троицкой высморкался торжественно и трубно. На дряблой шее регента извилась похожая на дождевого червя сизо-багровая жила. Нам всегда казалось, что вот-вот она лопнет. Регент левой рукой засовывает цветной платок сзади, в разрез фалд лоснящегося сюртука. Взвивается правая рука с камертоном. Тонкий металлический "зум" расплывается в духоте коридора. Регент поправляет засаленный крахмальный воротничок, выуживает из него тонкую, будто ощипанную шею, сдвигает в козлы бровки и томно, вполголоса дает тон: - Ля-аа... Ля...а - а... Мы ждем. Регент вскидывается на цыпочки. Руки его взмахивают подымающе. Дребезжащим, словно палец об оконное стекло, голосом он запевает: - Боже, царя храни... Гимназисты молчат. Два-три неуверенных дисканта попробовали подхватить. Сзади Биндюг спокойно сказал, как бы записывая на память: - Та-а-ак... Дисканты завяли. А регент неистово машет руками перед молчащим хором. Наканифоленный его голос скрипит кобзой: - ...Сильный... державный, царствуй... И тут мы не в силах сдерживаться больше. Нарастающий смех становится непередыхаемым. Учителя давятся от смеха. Через секунду весь коридор во власти хохота. Коридор грохочет. Усмехается инспектор. Трясет животом Цап-Царапыч. Заливаются первоклассники. Ревут великовозрастные. Хихикает сторож Петр. Ха-ха... Гы-ги... Ох-хо... Хи-хи... Хе-хе-хе... Ах-ха-ха-ха... Только директор строг и прям, как всегда. Но еще бледнее. - Тихо! - говорит директор и топает ногой. Под его начищенными штиблетами все будто расплющилось в тишину. Тогда Митька Ламберг, коновод старшеклассников, восьмиклассник Митька Ламберг тоже кричит: - Тихо! У меня слабый голос. И запевает "Марсельезу".
"НА БАРРИКАДАХ"
Я стоял на парте и ораторствовал. Из-за печки, с "Сахалина", поднялись двое; лабазник Балдин и сын пристава Лизарский. Они всегда держались парой и напоминали пароход с баржей. Впереди широкий, загребающий на ходу руками, низенький Лизарский, за ним, как на буксире, длинный черный Балдин. Лизарский подошел к парте и взял меня за шиворот. - Ты что тут звонишь? - сказал он и замахнулся. Степка Гавря, по прозвищу Атлантида, подошел к Лизарскому и отпихнул его плечом: - А ты что лезешь? Монархыст... - Твое какое дело? Балда, дай ему! Балдин безучастно грыз семечки. Кто-то сзади в восторге запел: Пароход баржу везет, Батюшки! Баржа семечки грызет, Матушки! Балдин ткнул плечом в грудь Степку. Произошел обычный негромкий разговор: - А ну, не зарывайсь! - Я не зарываюсь. - Ты легче на повороте. - А ну!.. Наверно, от искр, полетевших из глаз Балдина, вспыхнула драка. В классе нашлись еще "монархисты", и через секунду дрались все. Лишь крик дежурного "Франзель идет!" - заставил противников разойтись по партам. Было объявлено перемирие до большой перемены,
БОЛЬШАЯ ПЕРЕМЕНА
Дивный был день. Оттепель. На обсыхающих тротуарах мальчишки уже играли в бабки. И на солнце, как раз против гимназии, чесалась о забор громадная пестрая свинья. Черные пятна расплылись по ней, как чернильные кляксы по белой промокашке. Мы высыпали во двор. Солнца - пропасть. А городовых - ни одного. - Кто против царя - сюда! - закричал Степка Гавря. - Эй, монархисты! Сколько вас сушеных на фунт идет? - А кто за царя - дуй к нам! Бей голоштанников! Это завизжал Лизарский. И сейчас же замелькали снежки. Началось настоящее сражение. Вскоре мне влепили в глаз таким крепким снежком, что у меня закружилась голова и в глазах заполыхали зеленые и фиолетовые молнии... Но мы уже побеждали. "Монархистов" прижали к воротам. - Сдавайтесь! - кричали мы им. Однако они ухитрились вырваться на улицу. Увлекшись, мы вылетели за ними и попали в засаду. Дело в том, что неподалеку от гимназии помещалось ВНУ - Высшее начальное училище. С "внучками" мы издавна воевали. Они дразнили нас "сизяками" и били при каждом удобном случае. (Надо сказать, что в долгу мы не оставались.) И вот наши "монархисты", изменники, передались на сторону "внучков", которые не знали, из-за чего идет драка, и вместе с ними накинулись на нас. - Бей сизяков! Гони голубей! - засвистела эта орава, и нас "взяли в работу". - Стой! - вдруг закричал Степка Атлантида. - Стой! Все остановились. Степка влез на сугроб, провалился, снова выкарабкался и снял фуражку. - Ребята, - сказал он, - хватит драться. Повозились - и ладно. Ведь теперь будет... как это, Лелька... тождество?.. Нет... равенство! Всем гуртом, ребята. И войны не будет. Лафа! Мы теперь вместе... Он помолчал немного, не зная, что сказать. Потом спрыгнул с сугроба и решительно подошел к одному из "внучков". - Давай пять с плюсом! - сказал он и крепко пожал школьнику руку. - Ура! - закричал я неожиданно для себя и сам испугался. Но все закричали "ура" и захохотали. Мы смешались со школьниками. В это время сердито зазвонил звонок,
ЛАТИНСКОЕ ОКОНЧАНИЕ РЕВОЛЮЦИИ
- Тараканиус плывет! - закричал дежурный и кинулся за парту. Открылась дверь. Гулко встал класс. Из пустоты коридора, внося с собой его тишину, вошел учитель латыни. Сухой и желчный, он зашел на кафедру и закрутил торчком свои тонкие тараканьи усы. Золотое пенсне, пришпорив переносицу, прогалопировало по классу. Взгляд его остановился на моей распухшей скуле. - Это что за украшение? Тонкий палец уперся в меня. Я встал. Безнадежно-унылым голосом ответил: - Ушибся, Вениамин Витальевич. Упал. - Упал? Тзк-тэк -с... Бедняжка. Ну-ка, господин революционер, маршируй сюда. Тэк-с! Кррасота! Полюбуйтесь, господа!.. Ну, что сегодня у нас задано? Я стоял, вытянувшись, перед кафедрой. Я молчал. Тараканиус забарабанил пальцами по пюпитру. Я молчал тоскливо и отчаянно. - Тэк-с, - сказал Тараканиус. - Не знаешь. Некогда было. Революцию делал. Садись. Единица. Дай дневник. Класс возмущенно зашептался. Ручка, клюнув чернила, взвилась, как ястреб, над кафедрой, высмотрела сверху в журнале мою фамилию и... В клетку, как синицу, За четверть в этот год Большую единицу Поставил педагог. На "Сахалине", за печкой, они, "монархисты", злорадно хихикнули. Это было уже невыносимо; Я громко засопел. Класс демонстративно задвигал ногами. Костяшки пальцев стукнули по крышке кафедры. - Тихо! Эт-то что такое? Опять в кондуит захотелось? Распустились! Стало тихо. И тогда я упрямо и сквозь слезы сказал: - А все-таки царя свергнули...
Ознакомительная версия.
