- А мне-то что с того?! - воскликнул Гедрюс. - Я вижу, а другие мне не верят, вруном обзывают!
- Всем нам будет наука... - еще раз пробормотал Мудрик и снова углубился в книгу.
Гедрюс почувствовал себя неуютно, закрыл улей и посмотрел на солнце. Поскорей бы пробило двенадцать!
Двенадцать пробило раньше, чем Гедрюс управился с делами. Ему еще оставалось подать завтрак соне Расяле, а чего она не съест отнести курам и Кудлатику. Надо было нарвать свекольной ботвы и подбросить в корыто свиньям, привязать на другом месте выгона корову, начистить на обед картошки и снять с веревки белье, - но только если начнет моросить.
Небо заволакивали тучи, и Гедрюс, долго не ожидая, стащил с веревки белье, упросил Расяле начистить картошки, а сам помчался к волшебному колодцу.
Когда-то здесь была усадьба. Судя по каменному фундаменту, посреди сада стоял просторный дом, в шесть комнат, с террасой. В саду росли не только фруктовые деревья, но и серебристые ели, туи, высоченные тополи. Но в войну людей не стало, избу снесли, яблони перемерзли, и остался только глубокий колодец, несколько вишен, которые каждый год обрывали дети со всей деревни; туи, обломанные для кладбищенских венков, прибывшие издалека серебристые ели и красавцы тополи, пустившие побеги у самой земли.
Януте он увидел еще издали - она умостилась на верхушке тощей вишенки, стараясь достать последние, изъеденные осами, ягодки.
- Ты совсем как белка! - похвалил Гедрюс, с завистью глядя на ее ковбойские джинсы. - У колодца была?
- Была, - ответила она. - А ты насочинял. Он совсем не отвечает, как ты говорил.
- Да, - согласился Гедрюс. - Он не всегда и не каждому отвечает... Сейчас попробуем вместе!
Януте выплюнула косточки, одна из которых угодила Гедрюсу за шиворот, не торопясь, слезла с дерева, отряхивая испачканные джинсы, и пошла за Гедрюсом к позеленевшему срубу.
В жутковатой глубине, как живой, сверкнул водяной глаз. Гедрюс почему-то застеснялся крикнуть имя Януте и, наклонясь, укнул:
- У!
- У! - ответил колодец.
- Ну-у... - разочарованно протянула Януте. - А ты говорил - и длинные слова, даже несколько слов повторяет...
- Януте! - расхрабрившись, крикнул Гедрюс.
- ...уте! - откликнулось в глубине.
- Гед-рюс вру-нишка! Гед-рюс вру-нишка! - запела в колодец Януте.
- ...нишка, нишка, - подтвердил колодец.
- Вот видишь! - обрадовался Гедрюс. Он откашлялся, чтоб голос звучал басовитей, попросил Януте подержать его за ремень и, перевесившись через край сруба, заревел:
- Януте!
- Януте... - ответил колодец.
- Ты... - продолжал Гедрюс.
- ...Ты...
- Очень, очень!
- ...чень, чень... - гремело в колодце.
- Хорошая! - кое-как закончил он.
- ...ошая!.. - откликнулся водяной глаз, и в тот же миг что-то булькнуло.
- Очки уронил... - как о большом несчастье сообщил Гедрюс.
- Что ж теперь будет? Ты, правда, без них не видишь?
- Вижу, но... Ты понимаешь, я гнома поймал! А теперь все...
- Ну так пойдем, покажешь. Почему все?
- Без очков ты его не увидишь, вот и все...
- Он такой малюсенький?
- Он не малюсенький, - все мрачнел Гедрюс. - Понимаешь, тут такое дело... Эти гномы любому не показываются. Нужны особые очки...
- Ну, знаешь!.. Все-то ты врешь.
- Честное слово! - бил себя в грудь Гедрюс. - Увидеть, может, и не увидишь, но хоть услышишь, как я с ним разговариваю. Пошли, а?
И он повел сомневающуюся Януте на свой хутор.
Возможно, Мудрик и не стал счастливее от того, что весь свой век корпел над книгами, но знания, которые он почерпнул, помогали ему одолевать страх и никогда не лишаться присутствия духа. И на веселом пиру весны, и в мрачную осеннюю слякоть ученый был одинаково невозмутим. Вот и теперь, угодив в ловушку, Мудрик ничуть не растерялся...
"Если б я растерялся, - трезво рассудил узник, - то мне от этого было бы только хуже..." Он огляделся, поискал, нет ли какой-нибудь дыры или щели. Вроде не видать... Какого-нибудь инструмента, чтоб продолбить стенку улья, тоже нет. Что же остается делать? Ждать товарищей и, не тратя зря время, читать свою книгу. Вот, пожалуй, и все.
Нет, не все. "Мудрик, поразмысли!.." - сказал себе ученый и принялся мыслить.
В улье были еще мышь, несколько личинок моли и толстая, упитанная гусеница, полосатая, как кошачий хвост, с черными, красными и желтыми ворсинками. Такой яркой расцветке самый что ни на есть полосатый позавидовал бы. Но гусеница была на диво унылой, она ползла по раме улья и все вздыхала:
- Умру... Вот чувствую, умру! Успеть бы напрясть себе ниток...
- Не умрешь, - уверял ее Мудрик, но гусеница не слышала. А если и услышала, не поверила бы.
- И покрывала уже не наткать... - стонала полосатая гусеница. - Вот обмотаюсь потеплее и умру. И вечный мне упокой... Аминь!
- Да, ты обмотаешься своими нитками и превратишься в кокон... За зиму ты вся переменишься, а летом твой шелковый кокон лопнет, и ты возродишься вновь. И станешь прекрасным мотыльком!
- Ах, конечно, все кончено... - хныкала гусеница.
Так и не успела листья на деревьях объесть, так и не успела...
"Ничего ты не знаешь! - думал Мудрик. - Тебя еще ждет удивительное лето, цветы, сладкий нектар и всевозможные приключения. Только взберись, глупышка, повыше, чтоб тебя мышь не достала. Ну, не ленись, работай, шевелись... И постарайся напрясть побольше ниток. Зима будет холодная - а улей пустой - хорошенько закутайся..."
И ученый снова уткнулся в толстую книгу, где как раз были описаны различные стадии развития животных - от яичек до мотылька. В один прекрасный день мотылек, быть может, опустится на щеку девочки, и ей приснится такой удивительный сон, что она не забудет его всю жизнь. А через много-много лет, когда эта девочка станет взрослой, этот мотылек и этот сон, быть может, согреют ее душу именно тогда, когда это тепло будет нужно еще кому-то...
"Все, что мы видим вокруг, - вычитал в своей книге Мудрик, - все, от песчинки, камешка до зеленого листа и от листка до мотылька, от мотылька до птицы, от птицы до лисы, льва, гнома и человека - все связано между собой, переплетено и все вместе греется в лучах одного солнышка. От песчинки и букашки до человека. Получается, что камешек и гора, карлик и великан - как бы братья. Соловей или Живилёк - не такая уж большая разница... Может быть, в замечательной книге удастся найти способ, как им, шестерым, вернуть в свой отряд самого маленького и самого любимого седьмого гномика?"
Пока Мудрик размышлял, мышь-полевка, забравшаяся в улей полакомиться воском и поохотиться за ночными бабочками, и тоже попавшая в заточение, принялась катать по полу и грызть орехи, что принес Гедрюс.
Ученый поморщился - от этой мышиной возни он потерял нить рассуждений. Но истинный мыслитель всегда должен найти добро и во зле! Пусть мышь разгрызет один орех, а другой только надкусит и отдаст его Мудрику, "А потом, - мелькнула у Мудрика мысль, - пусть она лакомится медом и постепенно грызет стенку улья. Может, прогрызет. Вот и будет выход для обоих". На том они и порешили.
Ученый окончательно успокоился, съел орешек и снова углубился в свою книгу.
- Ты к улью не подходи, - шепнул Гедрюс, - стань вот тут и слушай. Сейчас я с ним заговорю.
Януте кивнула. Гедрюс снял крышку и заглянул в улей. Но теперь он ничего не увидел - только мышиный хвостик и две пустые ореховые скорлупки. Гедрюс знал, что сбежать Мудрик не мог, и, притворившись, что видит его, немного свысока спросил:
- Ну как? Орехи понравились?
Мудрик молчал.
- Что же ты не отвечаешь? Может, еще чего надо?
Снова тишина.
- Если будешь молчать, я подумаю, что ты сбежал, и не буду носить тебе еды! - мягко погрозил Гедрюс и этим выдал, что он не видит Мудрика.
Но тот и теперь не ответил.
- Эй! - рассердившись, крикнул Гедрюс. - Я тут с Януте пришел. Она хорошая девочка. Скажи ей что-нибудь!
- Где он? - не выдержав, наклонилась над ульем Януте.
- Да где-то тут... Раньше вон в том углу сидел и читал, положив на колени книгу.
- Куда же он делся?
- Я же говорил... Я бы тебе очки дал... - стал объяснять Гедрюс. - Понимаешь, эти очки были как бы волшебные...
- Опять врешь! - сказала Януте.
- Честное слово! - уверял Гедрюс. - Кому бы я орехи принес? И мед - кому?
- А вот мышь! Бр-р, боюсь!..
- Правда, мышь... - сказал Гедрюс, как будто только что ее увидел. Он хотел объяснить Януте, как мог исчезнуть гном. - Ты понимаешь... эти гномы - не простые гномы. Скорее всего они происходят от мышей. Мой дедушка так объяснял. Мыши стали работать, ходить на задних лапках и постепенно превратились в гномов. А этот посидел взаперти, без работы - р-раз! - и опять мышь...
- Да будет тебе врать-то! - не поверила Януте и даже головой покачала. - Так я и думала... Поймает он... гнома.
- Ты подожди, побудь еще... - хватал ее за руку Гедрюс. - Он еще со мной заговорит, вот увидишь! Он непременно что-нибудь скажет...
- Все мальчишки - вруны, - отняв руку, ответила Януте. - А ты врун-врунишка-завирушка!
