Нечего говорить, что не прошло и десяти минут, как в подземелье влетел сам герцог Брабантский со своими придворными и десятком стражников.
Видно, герцога оторвали от завтрака, потому что он еще что-то жевал. В одной руке у него был кубок, а в другой - недоеденная ножка жареного гуся, румяная и сочная. Его губы и три подбородка жирно блестели.
- Ваша светлость, я исполнил то, что вы требовали! - торжественно заявил мой алхимик. - Но так как золото добыто волшебным путем, то и золото получилось, к моему великому сожалению, чуть-чуть волшебным.
- Покажи мне золото! Скорее! - в нетерпении потребовал герцог.
Тут мой алхимик показал герцогу большую колбу, на дне которой лежал я, свернувшись калачиком. Лежал тихо, скромненько, подтянув коленки к подбородку, совершенно не шевелясь.
- Но здесь его слишком мало! - разочарованно сморщил нос герцог.
- Вы забыли, ваша светлость, что оно волшебное. Этот кусочек золота обладает способностью расти и увеличиваться...
Тут в глазах герцога Брабантского засветился алчный красноватый огонек.
- Но я должен предупредить вас, господин герцог, - тихо сказал мой алхимик. - Это золото умеет летать.
- Черт побери! - герцог злобно сжал кулаки. - Мне вовсе не нужно золото, которое умеет летать. Мне нужно золото, которое умеет лежать. Причем, заметь, не где-нибудь, а в моих сундуках.
- Успокойтесь, ваша светлость, - улыбнулся мой алхимик. - Это золото совсем ручное. Оно привязчиво, как какая-нибудь бездомная собачонка. Того, кто коснется его первым, оно будет считать своим повелителем. И тогда вы можете кричать ему: "Пошло прочь, золото! Марш отсюда в чужой карман!" Вы можете гнать его от себя, пинать ногами, все равно золото вернется к вам снова. Да, это золото будет во всем послушно тому, кто первый его коснется!
- Так первым его коснусь я! Я буду его повелителем! - взревел герцог Брабантский и зубами вытянул затычку из колбы.
Я тут же быстренько вылетел на волю и принялся носиться по всему подземелью, как угорелый.
Но можешь себе представить, что тут началось! Со всех сторон ко мне потянулись дрожащие от жадности руки. Каждый старался поймать меня, схватить. Никто не разбирался, где тут герцог, а где простой слуга.
Все толкались, отпихивали друг друга. Одному из стражников удалось вскарабкаться на шаткий табурет, самый проворный вскочил на стол. Посыпались на каменные плиты колбы и реторты.
Отовсюду неслись проклятия, злобное сопенье, тонкий звон и хруст битого стекла.
Серебряный кубок герцога нашелся потом сплющенным в лепешку где-то в углу, а жареная гусиная ножка вообще так и не отыскалась.
- Летающее золото! Оно мое!
- Золотце, миленькое, иди ко мне!
- Нет, ко мне!
- Ты будешь расти у меня в замке!
- А я на тебя куплю замок!
Герцогу Брабантскому в суматохе изрядно намяли бока. Он так тяжело пыхтел и отдувался, что факелы на стенах шатались и чадили.
Тут я убедился: хоть он и герцог, но малый не промах и, если уж дело дошло до золота, постоять за себя он сумеет. В конце концов он всех расшвырял в стороны и чуть было не схватил меня.
Ясное дело, в этой неразберихе никто не обращал внимания на моего алхимика и на дверь, ведущую из подземелья.
А если имеется дверь и имеется тот, кто хочет удрать в эту дверь, и если к тому же на них никто не смотрит, то они быстренько договорятся. Ну-ка, реши задачу!
Катя даже вздрогнула от неожиданности, с удивлением посмотрела на Веснушку.
- Если из двери вычесть алхимика, кто останется? - спросил Веснушка, строго и холодно глядя на Катю. Маленькие ручки с важным видом заложил за спину.
- Не знаю, - растерялась Катя.
- Остался алхимик, - назидательно сказал Веснушка. - Как ты не понимаешь? Алхимик остался в живых. Герцог так его и не казнил. А дверь не может остаться в живых. Ведь она и так неживая, поняла?
- Поняла...
- Ну, повтори!
- Остался алхимик, - послушно повторила Катя.
- И ничего не остался! - ликуя, воскликнул Веснушка. - Не остался он у герцога Брабантского. Он в тот же день укатил далеко-далеко. Да, я вижу, математику ты совсем запустила. Неплохо было бы тебе со мной хоть немного подзаняться. Ну, конечно, - Веснушка обиженно выпятил нижнюю губу. - Ты считаешь, что я всего-навсего обыкновенный солнечный луч, каких много. Считаешь, что я и математикой с тобой недостоин заниматься. Хотя сама не можешь решить простейшей задачи. Ну?
Катя в полной растерянности не знала, что ответить.
- Самолет! Самолет! - внезапно закричал Веснушка и вскочил на подоконник. - Как раз Москва-Ленинград, то, что мне надо. Зацеплюсь за него и через сорок минут - на месте!
- А когда прилетишь? - поспешно спросила Катя.
- Через две-три темноты. В крайнем случае через четыре!
Это значило на Веснушкином языке: "Через два-три дня. В крайнем случае через четыре".
- Честное рыжее?
- Честное рыжее! - он произнес эти слова торжественно, как клятву.
- Осторожней, не промахнись! И не лети с собственной скоростью! - с тревогой воскликнула Катя. - Слышишь, что тебе говорят?
- Что я, маленький, - весело откликнулся Веснушка. - Ты только не забудь: оставь окно открытым!
Катя с тревогой проводила глазами сверкнувшего в форточке Веснушку. Солнечный свет ласково принял его, растворил в себе. "Бедняги, у них, оказывается, тоже не такая уж легкая жизнь, у этих лучей!" - с жалостью думала Катя.
Она посмотрела в окно на молодую, еще молочно-зеленую траву. Из травы торчали желтые бархатные беретики одуванчиков. Лаковые, клейкие листья тополя были неподвижны. Солнце свило в их просветах слепящие золотые гнезда.
Как хорошо, что она попала на эту землю!
Не пролетела мимо, не промахнулась, не летит в Темноту, которой нет конца, не плутает между звездами...
И Веснушка вернется. Обязательно вернется. Раз уж он дал "честное рыжее"...
Глава 24. Ученый Петя и ночной разговор
Веснушка вернулся из Ленинграда на четвертый день. Усталый, но довольный.
- Ну, как там твой ученый? - спросила Катя.
- В двух словах не расскажешь. Это целая история, - с важностью сказал Веснушка. - Он - рыжий, этот ученый Петя. В этом нет сомнения, Это я сразу понял... Сначала мне понравилось, что у него во всех склянках-пробирках что-то светится. А потом мне понравилось, что он по ночам не спит.
- Как не спит? Совсем? - удивилась Катя.
- Так, не спит. Одну ночь не спит, вторую ночь не спит, третью ночь... Совсем, как я... Все сидит за столом и смотрит на свои пробирки. Я даже подумал: уж не родственник ли он мне, право? Ведь мы, солнечные лучи, тоже не спим по ночам.
А тут как раз звонит по телефону его жена Наташа и говорит:
- Петя, я тебя умоляю. Ты себя просто вконец измотаешь этими опытами. Приди домой, отоспись хоть одну ночь.
А он ей отвечает:
- Это совершенно невозможно, Наташенька. Я же ни на минуту не могу отлучиться. Это для меня так важно. Я столько ждал. Ты же знаешь. И потом у нас в лаборатории есть чудесный диван.
- Ты, наверное, на нем не умещаешься, - сомневается Наташа. - У тебя ноги такие чересчур длинные.
- Прекрасно умещаюсь, Наташенька. Просто замечательно умещаюсь, успокаивает ее Петя.
На самом деле, какое там. Когда Петя на диван ложится, ему приходится к дивану подставлять еще табуретку и стул.
Но он все равно не спит. Руки за голову закинет и смотрит на свои склянки-пробирки. А под ними скачет синенький огонек, их подогревает. Полежит немного Петя - и опять за стол. Зачем-то книжки читает, пишет разные закорючки и следит, чтоб не погас синий огонек.
На четвертую ночь... Тут понял я: нет, не родственник мне Петя. Сидел он, сидел, тер глаза кулаками. И вдруг уронил голову на руки и уснул.
А я пристроился у него на плече и любуюсь, как славно пробирки светятся.
Только смотрю: все ниже и ниже синий огонек. Совсем обленился, гореть не желает. То поднимется, то книзу прижмется. Вот-вот погаснет.
Уж я его и так и эдак: и стыдил, и уговаривал. А он мигнул еще разок напоследок и погас.
Хотел я было разбудить моего ученого Петю, потом пожалел.
"Пускай, - думаю, - поспит. Все-таки не луч он, а человек. С этим же делом я и сам справлюсь. Подумаешь, важность, под пробирками прыгать. Триста-четыреста градусов - это для меня пара пустяков!"
Однако прошло немного времени, и я вижу: что-то не то у меня получается. А почему, не пойму. Вроде я все правильно делаю, температуру держу ровно: не выше, не ниже. Но почему-то мои пробирки вдруг перестали светиться, и во всех них что-то забулькало, зашипело, забурлило.
Тут я решил, что все испортил, и чуть не погас с перепугу. Заорал во весь голос. Петя вскочил, глазами спросонья хлопает, ничего не понимает. Потом посмотрел на пробирки, да как схватит их и давай скакать по комнате. Радуется чему-то, смеется.
И Наташе своей позвонил по телефону. Кричит в трубку:
- Получилось! Понимаешь ты это, Наташенька? Я все рассчитал и все-таки до конца не был уверен. Сомневался! Понимаешь, это же открытие! Это же новое слово в науке.
