Белый Волхв остановился у дуба, повелительно ударил в землю посохом.
— Иди сюда, Хорив! Хочешь — сядь, отдохни. А хочешь — стой. И внимай. Здесь убил ты Урса?
— Здесь.
— Один был?
— Один… Нет, конь еще был со мной. И меч.
— А Урс один пришел?
— Без коня. С мечом и секирой.
— Коня через топь не проведешь… А ведал ли ты, что с Урсом четыре его брата приходили?
— Не ведал.
— Не ведал, так… Оборонила тебя сила небесная, Хорив! Вон в тех кустах сидели братья. Наследили там изрядно, я сам видел.
— Отчего же… отчего же не помогли они Урсу? Да ежели бы Кия или Щека кто вот так… да я бы!..
— Ты бы! — усмехнулся старик невесело. — То ты, а то они. Да ведь ты удружил им, убив Урса. Теперь они третью часть его добра себе возьмут. А старшего вместо Урса князем на сходке назовут. Для чего же им было мешать тебе и помогать Урсу? А ты говоришь, родная кровь…
— Но я избавил от него Милану! — воскликнул Хорив, ничего пока не разумея. — Я отомстил за нее!
— Избавил… Отомстил… — Белый Волхв глядел своими светлыми мудрыми очами из-под седых бровей, глядел отчего-то со строгой жалостью. — А ежели старший брат Урса возьмет себе в жены Милану? Легче ей будет?.. Не дергайся, не возьмет. Никто не возьмет теперь… Эх, Хорив! Много надо терпения, чтобы что-то сделать. Ты терпеливо ждал Урса три дня… Но еще больше требуется порой терпения, чтобы чего-то не делать!
— Не разумею…
— Сейчас уразумеешь, милый. Внимай и молчи. И не шевельнись… Замри…
Будто связали Хорива. Дуб на поляне скорее мог бы пошевельнуться, а он не мог. Старик же начал рассказывать, что после того, как Хорив убил Урса, дикие соседи заболотные на тризне своего князя лишили жизни Милану — погибла бедняжка в великих муках. Он рассказывал долго-долго, ничего не упуская. И каждое его слово было, как тупой нож под сердце.
И тут будто бы развязали Хорива, он вскрикнул тоненько, как младенец, сорвал с себя плащ и шапку, оттолкнулся всею силой от земли, распластался над травой и — как брошенное мощною рукой тяжелое копье — ткнулся головой в неколебимый ствол дуба! Отпрянул и снова — головой вперед, к стволу!..
Кто ведает, сколько лет живут волхвы? Кто ведает, откуда вдруг берутся не свойственные старикам быстрота и сила в их высохших руках? Эта быстрота и сила спасли теперь Хорива: не успела его голова во второй и, надо полагать, последний раз достигнуть ствола, как Белый Волхв перехватил старыми руками молодое тело, прижал к траве. Хорив бился, изгибался, ронял пену, как заарканенный конь, пытался грянуться затылком о землю, но старик придерживал обезумевшую голову несчастного, не допускал до земли. И все бормотал, бормотал что-то… Бормотал, бормотал…
Очнувшись, Хорив встал молча, без суеты. Белый Волхв, тоже не говоря более ни слова, подал ему шапку и плащ. Хорив надвинул шапку и натянул на плечи плащ. Поискал у пояса, спросил глухо:
— Меч где?
— Мне на память оставишь. У тебя другой найдется, а у меня ни одного. Не жалко для меня?
Хорив молча помотал головой: нет, не жалко. Ничего для Белого Волхва не жалко. А старик положил ему невесомую руку на плечо и, глядя в глаза, тихо, неторопливо молвил:
— Пойдешь один, без меча. Никто тебя не тронет в пути, добрая сила оборонит тебя. Ступай же!..
И Хорив, все так же молча, пошел. Обратно. К своей горе, на которой — его двор. На которой — Майдан и капище, и над капищем — боги… Лицо Хорива было теперь будто из дерева вытесано, как у тех богов на Майдане. И под серыми глазами чернота.
Как только собрали урожай — а был он в то погожее лето немалый, — Кий тотчас поднял дружины и, не дожидаясь первых белых мух, торопясь до ледостава воротиться, затеял великое осеннее полюдье. На сей раз решил пройти челнами и верхоконно все полуночные лесные земли, сколько окажется возможным. Начать с древлян — навсегда сбить спесь и озорство. И далее — к ненадежным дреговичам и до самых кривичей добраться. От них повернуть обратно и по пути прихватить радимичей с вятичами, до которых никак руки не дотягиваются. К покладистым северянам прежде тоже сворачивал на обратном пути, теперь же послал всего три тысячи во челе с разумным Гораздом, строго наказав ему много дани не брать, чтобы осталась северянскому князю Вовкобию его доля, и никакой обиды не чинить. На Горах оставил Щека с тысячью молодшей дружины — отроков, а также воев и ратников. Всю прочую силу повел сам, прихватив с собой Хорива и Воислава да позвав к тому же Усана с его россичами. Всего набралось без малого две тьмы. Держитесь же, древляне и прочие непокорные! Не желали добром встать под Киев стяг, когда звал он вас, дабы совместно с недругами совладать, теперь придется вам откупиться великой данью. Берегитесь же силы князя Полянского! Принеся жертвы богам, выступили.
Над Горами установилось бабье лето, деревья тронулись золотом и багрянцем, чисто светлело в вышине лазоревое небо. Солнце согревало и без того горячие спины гребцов, гнавших челны против течения. А лица всадников, идущих берегом, щекотала едва заметная летучая паутина.
Просмоленные челны упрямо одолевали встречную волну. Нагулявшиеся за лето кони просили повода, задорно вскидывая хвосты и головы. Здесь и там слышались плеск весел, всхрапывание и ржание коней, зычные голоса перекликавшихся дружинников.
Шли не таясь, под стягами, сотня за сотней, тысяча за тысячей. Шли уверенно, чуя свою великую силу. В иных сотнях тешились песнями. Следовавшие за князем гридни затянули свою любимую:
Сизокрылый орел
на гнездо полетел.
Гей, огей, он полете-ел!
В самом начале пути распростились с Гораздом, ушедшим со своей трехтысячной дружиной вверх по Десне к северянам. Князю Вовкобию послали с ним в подарок шелковый плащ ромейский, соболью шапку с узорчатым парчовым верхом, мешок золотых монет и посеребренную надежную броню, изготовленную привезенными с Истра рабами, — как раз по мерке, чтобы впору на великую плоть доброго соседа. Кий верил северянскому князю Вовкобию, не тревожился и за Горазда, разумнейшего своего боярина, и предполагал, что те три тысячи воротятся на Горы прежде прочих — тогда и Щеку там с ними спокойнее станет, а то мало ли кто пожалует из степей. Не приведи Дажбог, нагрянут обры! Во что бы то ни стало всем надобно воротиться до их прихода. Только вряд ли пойдут обры к Горам на зиму глядя. И все же…
В первый же день дошли до того места, где Ирпень втекает в Припять. Три тысячи повел вверх по Ирпеню Хорив, отбивая у ближайших древлян охоту переходить эту речку и вторгаться в земли Полянские.
Тем временем Кий прошел с другими выше по Припяти, до устья Тетерева и с ходу отбил у древлян обратно становище с амбарами и частоколом на валу. В прежние времена становище это было древлянским — в нем укрывались от полян и прочих соседей, да от своих же князей, тоже ходивших в полюдье за данью. Затем становище отобрал Рекс, сыну которого теперь заново отнимать пришлось… Отняли обратно. И здесь же встали на ночевку. Коней, стреножив, пустили пощипать оставшуюся травку.
С рассветом еще три тысячи, ведомые Воиславом, поднялись вверх по Тетереву, собирая у древлян зерно и пушнину, мед и воск, беря также скот и птицу. Собранную дань отправляли берегом и на челнах к становищу при устье, где сам князь распорядился, что тут же отправить к Горам, что уложить впрок на становище, а что взять с собой в поход для прокорма дружин. Груженные данью челны вниз по течению шли легко.
Через две ночевки, дождавшись воротившихся Хорива и Воислава, оставив на становище немалую сторожу, Кий повел всех далее — до другого становища, где в Принять втекает Уж — головная древлянская река. Здесь их встретило великое множество древлянских кметов во челе с боярином Младом. Сеча, однако, была недолгой. Бывалые, отменно снаряженные и обученные Полянские дружины вскоре разогнали бестолковую, хотя и великую силу древлян, невзирая на то, что рубился каждый древлянин без страха.
Во время сечи сидевший на новом своем буланом коне Кий заметил в сторонке самого Млада, под которым был коренастый и долгогривый караковый конь. Князь направил буланого туда, к древлянскому боярину. Гридни не отставали, следовали за своим князем, окружая со всех сторон и даже обгоняя его.
— Боярина — мне! — зычный голос Кия перекрыл шум сечи.
Взвились на дыбы, визжа и грызясь, озверевшие кони — буланый и караковый. Кий принял удар на перекрестье своего меча, крутанул — меч древлянского боярина тут же вылетел прочь. Теперь Млад прикрывался одним только щитом.
— Живьем берите его! — приказал Кий гридням.
Вдогон уходившим в великом расстройстве древлянам пустили Усана с россичами, дозволив взять себе всю дань, сколько сумеет собрать. Россини дошли по Ужу до самого Корста, на скалы и валы не полезли, только запалили стрелами частокол и терем князя Горислава, после чего с богатой добычей воротились к становищу. Здесь Кий отпустил их обратно на Рось, а Усану к тому же подарил снятую с Млада золотую цепь и его каракового коня. Немалую долю собранной с древлян дани Полянский князь отправил на свой двор под сторожей россичей, которым так и так по пути к себе Гор не миновать. Доверял россичам, как своим. А отчего бы и не доверять тому, кто не терял доверия ни разу?
