Я долго сидел на краю каменного обрыва. Внизу, на покатой поляне, зеленевшей свежей травою, паслись легкие серны. Они казались тенями, скользившими среди кустов и каменных обломков.
Солнце скрылось за острый гребень хребта, и над горами быстро опустилась ночная лиловая тень. Тотчас внизу, близко, из накрытого тенью ущелья послышался звук трубы. Невидимый влюбленный рыцарь трубил, созывая соперников на поединок.
Удивительное чувство в сердце охотника порождает этот призывный и страстный звук. Чуются в этом звуке гордая сила, и страстный призыв к возлюбленной, и угроза сопернику.
Широкая расходившаяся котловина усиливала звук, эхо далеко повторило голос ревущего оленя. Тогда на склонах горы ответили трубачу голоса соперников. Казалось, вокруг охотника ожили вдруг леса и раскрылась лесная сказочная тайна…
Ночью, лежа у дымившего костра, я не спал. Я поднимал голову, прислушиваясь к раздававшимся в горах трубным звукам. Звезды наполняли ночное черное небо. Не в силах заснуть, я смотрел на звезды, слушал треск костра, далекий рев оленей, трубивших радостную песню своей любви.
Живя в горах, мы еще долго слышали победный рев оленя. Это ликовал олень-победитель. Рев победителя отражался в горах, и ему отвечали другие. В звуках трубы была воинственная угроза. Среди многих голосов мы узнали робкие голоса молодых. Один олень трубил особенно печально. Наверное, это был старый одинокий самец, из года в год ревевший на облюбованном месте. Наш провожатый — опытный охотник — по голосу знал старого оленя. В голосе старика слышался звук разбитого металла, печаль утраченного. Нам этот старый олень представлялся печальным рыцарем, замкнувшимся в своем одиночестве…
* * *
На Кавказ мы приехали в октябре. Рев оленей еще продолжался. Закованные в бронзу, стояли леса. Сверху мы видели чудесный ковер осеннего раскраса, лиловую шубу буковых лесов, червонное золото горных кленов.
Разумеется, нам очень хотелось ближе увидеть турнир лесных благородных рыцарей, но редкому охотнику выпадает такая удача.
Опытные люди, близко наблюдавшие ревущего самца-оленя, рассказывают, что каждый олень в пору игры облюбовывает место, свой маленький «точок». Здесь он проводит осенние ночи, чутко слушая голоса соперников и трубя. Осторожному охотнику удается иногда подойти близко к оленю, увлекшемуся любовной игрой. Редкое удовольствие испытывает такой счастливец. Он видит влюбленного рыцаря, гордо поднявшего голову, украшенную ветвистыми рогами. Ожидая возлюбленную, олень трепещет. Горе сопернику, осмелившемуся приблизиться! Рука не поднимается у охотника стрелять в прекрасное животное, объятое страстью любви…
Бродя в горах, мы открыли несколько «точкой», выбитых оленями во время рева. Видеть лесной турнир близко нам, однако, не посчастливилось. Все же воспоминание о ночах, проведенных в горном лесу в пору рева, осталось драгоценнейшим воспоминанием, которым может похвастать не каждый охотник.
Ранним утром я вылез из дощатого пастушьего балагана. Восходившее солнце ярко блистало на пелене снега. Выпавший ночью снег покрывал широкое пастбище Абаго.
Сделав несколько шагов, я увидел на снегу следы двух оленей. Животные ночью подходили к самому балагану. След русака вытягивался длинной петлею.
Выпавший снег раскрывал перед нами тайны ночной жизни зверей. Нам интересно было воспользоваться первой выпавшей порошей, и, наскоро напившись чаю, отправились мы в дальнее путешествие.
Шагая по таявшему снегу, подвигались мы набитой оленями тропинкой.
Приятная встреча ожидала нас в пути. Спустившись в лощину, мы увидели медведя.
На ярком фоне снега отчетливо была видна его черная туша. Зверь стоял как бы задумавшись. Малейшего движения было достаточно, чтобы испугать зверя. С необычайной легкостью медведь метнулся в сторону и, вытягиваясь, быстро умчался. Несколько мгновений мы наблюдали, как улепетывает по снегу перепуганный топтыгин, и, довольные приятной встречей, бодро двинулись дальше.
Путешественник и охотник, привыкший бродить по полям и лесам обширной страны нашей, в горном лесу чувствует себя неуютно. Здесь нет привычных уголков родной нашему глазу природы — нет тихих речек, заросших зелеными лопухами, таинственных заводей, манящих сердце охотника-рыболова.
Подавленным и одиноким чувствует себя на первых порах поднявшийся в высокие горы охотник. Незнакомый, головокружительный он видит простор. Здесь все величественно и грандиозно. Вершины гор уходят в небо. Точно золотистое пустынное озеро, распластался внизу туман. Как одинокие сверкающие острова, встают над туманом обнаженные ледяные вершины. Обманчива величественная тишина гор. Тысячекратно отражается в глубокой теснине звонкое эхо. Жутко взглянуть на головокружительную глубину, где, седая от пены, ревет и мчится река.
Прекрасны, стремительны горные реки. Как бы разгневавшись, в седой злобной пене бьются они о каменное русло. Необычайная сила выражается в сокрушительном их потоке. Кружится голова, когда стоишь возле такой реки. Кажется, все проносится мимо с бешеной быстротою, и, осыпаемый брызгами, ты один стоишь, укрепившись на камне. Разноцветная радуга висит над рекою…
Вот упало с кручи огромное дерево и мгновенно скрылось в пенящемся потоке. Как пустую соломинку, понесла его седая от пены река. Долго следим, как кувыркается, ныряет в клубящейся пене растерзанный труп лесного гиганта.
Поздним вечером — уже смеркалось — мы останавливаемся на ночлег в горах. У сочащегося из земли родничка растут старые пихты, тянутся корявые березки. Яркая звезда загорелась над горами.
Летом под высокими пихтами жили пастухи-имеретины. Когда-то здесь стоял сделанный из пихтовых дранок балаган. Ветер и непогода давно разметали легкое пастушеское жилище.
Мы тотчас взялись за восстановление разрушенного балагана. Под умелыми руками охотников быстро возникло походное жилище.
Среди охотников и путешественников есть особенно неоценимые в путешествиях люди. Друг и спутник мой обладал драгоценнейшим талантом. С ним можно смело пускаться в самые тяжелые путешествия. На войне, в трудных походах и путешествиях особенно драгоценны эти умелые, деятельные люди…
Склонившись на колени, приятель раздувает костер. Лицо его освещают вспышки огня. Красные искры уносятся в небо и остывают.
В чертах друга я узнаю давно знакомое. В детстве мы были товарищами. Охота и любовь к путешествиям опять нас соединили.
Здесь, у охотничьего костра, мы будем чувствовать себя молодыми счастливцами, для которых раскрылась прекрасная дверь Природы. Разве когда-нибудь состарится человек, силы свои черпающий в скитаниях и охоте?
Мы, охотники, счастье свое находим у огня в лесу. Здесь мы слушаем дыхание земли, а сердца наши крепко и радостно бьются. Искры улетают в небо, и как ладно, легко течет наша беседа…
Ночью, разбуженные холодом, необычайностью ночлега, мы будем вставать, чтобы подкинуть топлива в костер. Вот я кладу в огонь заготовленные дрова. Пламя принимается жарко лизать сухие поленья.
Как хороша, как чудесна над горами звездная ночь!..
И мы опять лежим у огня, вглядываясь, как танцует жаркое пламя, как в ночном черном небе плывут и мигают над нами ясные звезды.
Есть поэтическое, привлекательное в охотничьем ночлеге. Смутные возникают воспоминания. Тысячи лет назад на берегах полноводных рек жили у костров наши предки — лесные охотники. Радостнейшим воспоминанием деревенского детства остались костер, ночное. Тревожными огнями светились во времена войны лагери бойцов. У бивуачных костров складывались сказки, слагались звучные песни. Недаром счастливая молодежь — советские пионеры знаком своего счастья избрала высокий, весело полыхающий костер…
Золотой осенью довелось мне первый раз побывать на Севере в лесах Чуны, богатых глухариной охотой. Вместе с московскими охотниками, приехавшими на побывку, мы плыли через большое и бурное озеро на «Росомахе». Звериное имя нашей парусной лодки невольно обращало нас в куперовских героев.
Весело и свободно было бежать по волнам чудесного озера. Перед нами широко открывалось кипевшее волнами седое пространство. Сидя в лодке, раскачиваясь, любовались мы проходившими мимо лесистыми берегами.
Как полагается в куперовских романах, первое путешествие не обошлось без приключений. Пройдя добрую половину пути, поздней ночью остановились мы ночевать на берегу пустынного острова, носившего мрачное имя Могильный. Название это осталось за островом от времен прошлых, когда кочевавшие по берегам озера лесные жители — лопари-саами — в лодках привозили своих покойников хоронить на устроенное на острове кладбище. Памятником древнего лопарского погоста (немало связано с этим островом легенд и сказаний!) остались большие голые камни, высокие, шумевшие на ветру сосны, росшие на могилах.
