по мосту, огромная), и тетя, наконец, обретает дар речи:
— Варьк, нам в центр не надо, у Тамарки гостиница прям на окраине.
— Где точно?
— А возле прям стадиона. Прям где стадион, там и она…
— Илья, найди на навигаторе стадион, — вздыхаю я.
Илья находит, и навигатор втаскивает нас в настоящие дебри. Сначала исчезают широкие дороги, а потом — дороги вообще, и остается одно покрытое ямами издевательство. Мы долго катаемся в темноте по крутым холмам и резким поворотам между какими-то деревенскими домами, а низкие ветки деревьев бьют нас по стеклу. Несмотря на ночную прохладу, я начинаю потеть.
Наконец мы доезжаем до стадиона: круглого, высокого и хорошо освещенного прожекторами. Никакой гостиницы рядом с ним нет. Тетя Лена говорит, что надо поискать вокруг. Я пытаюсь завернуть за угол, утыкаюсь в сетчатый забор и подаю назад. Илья собирается выскочить в темноту и искать гостиницу «ногами», но я не пускаю: несмотря на дальнобойщиков, так далеко мое доверие к людям не заходит. Вырулив обратно, мы делаем несколько квадратов по улицам вокруг проклятого стадиона, иногда погружаясь в какие-то прямо-таки лесные дебри, но гостиница никак не появляется.
— Тетя Лена, позвоните своей подруге! — наконец устало говорю я. — У меня уже сил нет искать! Два часа ночи!
— А у меня ее телефона нет. Раньше был, теперь потерялся, — безмятежно выдает тетя.
— Так, — не удивляясь, отвечаю я. — Еще раз проедем, и, если не найдем, ищем другую гостиницу.
Как будто по волшебству, эти мои слова как-то смещают странную расплывчатую реальность, которая царит вокруг: при последнем проезде через подозрительную лесную чащу Илья замечает проблеск света. Я торможу, подаю назад и вижу узкую дорогу, которая уходит еще дальше в лес, а в конце ее светится ряд желтых окошек. Не очень охотно я веду Ласточку к этому домику Бабы-яги, и вдруг попадаю на стоянку, куда тесно-тесно напихано несколько машин. Над стоянкой нависает наклонный забор, а над забором — длинный двухэтажный деревянный дом, похожий на вагон поезда. Под крышей я вижу окруженную мигающей гирляндой белую табличку: «Частный мотель «Отдыхастик». Название, конечно, дурацкое, но я так устала, что у меня нет сил даже рассмеяться.
Мы выходим из Ласточки в сырое тепло, запах зелени и чириканье. Калитка «Отдыхастика» приоткрыта, и мы, чавкая по невидимой мокрой траве, идем к дому.
Дом начинается обычными светлыми сенями. На полу — линолеум с рисунком паркета, а вдоль стены — что-то вроде школьной парты, крашенной белой краской. За партой дремлет девчонка лет 14, утонувшая в огромной, ярко-зеленой шерстяной кофте.
— Здравствуйте, — говорю я.
— Здрасьте, — бормочет она, моргая красными глазами.
— Тамарка-то где? — спрашивает тетя Лена.
— Спи-ит, — тянет девчонка. — Вам комнату? Одна осталася. Отсюда направо по коридору. Нате ключ. Три тыщи рублей.
— Сколько?! А ну буди мне Тамарку!
— Тетя Лена, да ладно, я заплачу, — поспешно прерываю я тетин визг.
— Распишитеся, — зевает во весь рот девчонка и подсовывает нам какие-то листочки, — что заселилися. И бахиллы оденьте!
— Что? — удивляюсь я.
— Бахиллы! Ливень же был. Грязно на улице. Оденьте бахиллы.
— А где они?
Девчонка кивает на стоящее у двери ведро. Там лежат обычные прозрачные пакеты для упаковки. Мы как-то натягиваем их поверх обуви и сразу же начинаем ужасно скользить на линолеуме. Илья все-таки шлепается, тетя приседает, я удерживаюсь, ухватившись за стенку. Девчонка одобрительно глядит, как мы, подняв друг друга, потихоньку уходим осторожной походкой балерин.
В длиной стене сеней — несколько закрытых, немного покосившихся, белых дверей с нарисованными краской номерами. Которые из комнат заняты, в общем-то, слышно: по храпу. Наша — самая последняя, в углу. Она тесненькая, с крошечным окошком, в ней стоят двухэтажная кровать, раскладушка и столик с ночником. Но нам после полного приключений дня не хочется придираться. Илья молча вскакивает на второй этаж кровати, я бухаюсь на первый, а тетя Лена взвизгивает раскладушкой. И уже через минуту мы все крепко спим.
Я просыпаюсь в шесть утра. Сна ни в одном глазу, хотя сколько там я успела проспать: от силы часа четыре… Может быть, дело в том, что к нам в незанавешенное пыльное окно бьет восходящее солнце. С ним даже пыль, спускающаяся с оклеенного обоями потолка номера, похожа на искорки… И вообще, я чувствую, что у меня необычно много сил и отличное настроение. Все кажется интересным и симпатичным: и храпящая на раскладушке тетя Лена с растрепанным гнездом волос и потекшей черной косметикой, и коричневый плед с вылезшими нитками, которым укрывается отвернувшийся к стенке Илья, и полосатый матрас под ним, из которого торчат клочья свалявшейся ваты… «И за что ты заплатила три тысячи? За эту жуткую каморку?» — говорит внутри меня мамин голос, но сейчас я с ним, кажется, не согласна. Потому что я-то понимаю, за что их заплатила. За вчерашний день, который, несмотря на все проблемы, стал одним из лучших дней в моей жизни.
Не в силах спокойно сидеть, я вскакиваю с нижнего этажа кровати, чудом не треснувшись головой, и, запоздало пригибаясь, выхожу в сени.
Там полутемно и прохладно: за белой партой никого нет, под линолеумом пронзительно скрипят невидимые доски. Входная дверь немного приоткрыта, и на полу вырисовывается яркая солнечная «палочка» в форме неровной дверной щели.
Я быстро выхожу во двор и оглядываюсь. Сегодня, на свету, все выглядит по-другому: вовсе не таким дремучим, как мне вчера показалось, хотя перед домом и возвышается стена темных внушительных лип, бросая на двор «Отдыхастика» густую тень с редкими просветами от невысоко стоящего солнца… Когда я произношу про себя название гостиницы, оно вдруг кажется мне таким милым, что у меня чуть не наворачиваются слезы. Я трясу головой (косы бьют меня по спине) и смеюсь сама над собой. Глупости, я же никогда не была сентиментальной… Или была?
Неожиданно я понимаю, что не знаю этого. То, что я всегда думала о себе — это были не мои выводы, а мамы, папы, бабушки… Даже учителей! А сама-то я, по-настоящему, какой человек?
От этой неожиданной мысли я поскальзываюсь на раскисшей тропке и падаю боком в плотный и мокрый куст сирени. Выбравшись оттуда с оцарапанным локтем и полными черных жучков волосами, я быстро добегаю до высокой калитки и, распахнув ее, выхожу на автостоянку, которая сейчас, при свете утра, оказывается неровным пятаком разбитого асфальта посреди покрытой клевером полянки. Еще прохладно, кое-где досыхают лужи от вчерашнего ливня, а трава отмыта до яркого желто-зеленого цвета. Пока я
