уже хотела убежать со сцены, как вдруг раздался голос одной из женщин — членов жюри:
— Произошла ошибка! Мы сейчас просмотрели заявки на участие в конкурсе и выяснилось, что Альма проживает в Москве, а у нас конкурс, как вы знаете, только тех, кто проживает в нашем Истринском районе!
Зрители зашумели. Старичок подошёл к столу жюри, стал что-то говорить женщинам. Они явно с ним не соглашались. Наконец одна из женщин решительно подошла к Альме, сняла с неё ошейник и надела его на колли, а в зал отчеканила:
Вбежав за кулисы, Альма забилась в угол и, обхватив голову лапами, заплакала. Она расстроилась не на шутку, слёзы ручьём текли по её мордахе. Я успокаивал её как мог, говорил, что всё равно она лучше всех, и это доказали зрители, что конкурсы проводятся и в Москве и там-то она победит обязательно…
— Это нечестно! Это нечестно! — всхлипывая, бормотала моя несчастная подружка.
Внезапно за кулисами появился член жюри — доброжелательный старичок.
— Понимаете, дорогие мои, — начал он предельно вежливо, даже сердечно, — вне всякого сомнения, Альма — самая красивая и самая талантливая из всех, кого мы просмотрели. Она заслужила первую премию. Но такая штука… Правила есть правила. Так что извините нас…ъ
Глава тридцать третья
Мы спасаем Вову, и не только его
Однажды рано утром нас с Альмой разбудили Гришка с Мишкой:
— Дядь Лёнь! — кричали они. — Вову забрали собаколовы!
Пока я одевался и заводил машину, Гришка с Мишкой наперебой рассказывали, что обо всём узнали от алёхновских ребят — те ребята видели, как на Вову набросили петлю из проволоки, затащили его в зелёный фургон и куда-то увезли.
Я знал, что бездомных собак привозят на станцию по борьбе с бродячими животными, и догадывался, что такие станции имеются в каждом районном центре. Действительно, как только мы с Альмой примчали в Истру, первый же постовой указал нам на окраину, где начиналось Пятницкое шоссе.
На станции нас встретил сторож, тщедушный мужичок с лиловым носом. Оставив Альму в машине, я подошёл к нему.
— Слушай, мне сказали, что собаколовы забрали моего друга, — в двух словах я описал Вову.
— Вроде есть один долговязый с бельмом на глазу, — нетвёрдо протянул Лиловый Нос. — Но без начальства отдать тебе, дед, не могу.
— А где начальство?
— Уехали на отлов.
— Когда будут?
— Кто ж их знает… Приезжай к вечеру. Ты, дед, того… Не суетись. Собак тут держат по три дня.
— А потом?
— Потом… Ежели хозяин не объявляется, больных усыпляют, а здоровых отправляют на опыты.
— Вот что, давай я тебе заплачу за своего друга, — я достал сто рублей.
— Ну это того… С этого бы и начинал. Пойдём! — Лиловый Нос кивнул на дверь в обшарпанном строении.
Мы спустились в тёмный подвал, где в большой железной клетке находились четыре собаки и среди них… Вова. Сокамерники Вовы, низкорослые дворняжки, нервно бегали по клетке, тяжело дышали, скулили. Вова сидел неподвижно и понуро смотрел себе под лапы. Когда мы подошли к клетке, дворняжки с лаем бросились на железные прутья, они жадно смотрели на меня, смотрели, как на спасителя, прямо умоляли выпустить их на свободу. Вова, увидев меня, вскочил, отряхнулся и, завиляв хвостом, прохрипел: — У-у! Наконец-то!
— Этот кобель? — спросил Лиловый Нос.
Я кивнул.
Открыв клетку, Лиловый Нос отогнал дворняжек от выхода, а Вове скомандовал:
— Иди, за тобой пришли!
Вова вышел, привстал на задние лапы и лизнул меня в лицо.
Поднимаясь по ступеням подвала, я обернулся. Прижавшись друг к другу, дворняжки смотрели мне вслед, в их глазах была безнадёжная тоска.
— Слушай! — обратился я к сторожу. — Выпусти и этих собак, хорошо тебе заплачу! — я протянул ему все деньги, какие были.
— Ну, дед, не знаю… — Лиловый Нос почесал затылок. — Мне ж за это того… Влетит… Ежели только с начальством поделиться…
Он открыл клетку и выпустил дворняжек, а мне пробубнил:
— Зря, дед, стараешься… Их всё одно — отловят.
Выскочив из подвала, дворняжки понеслись по шоссе в сторону дальних посёлков, и я подумал: "Может быть, судьба смилуется над ними, и их больше не поймают, ведь теперь они будут осмотрительней и постараются спрятаться, завидев зелёный фургон".
Мы с Вовой подошли к машине, и он запрыгнул к Альме на заднее сиденье, чмокнул её в ухо, а когда я сел за руль, положил мне лапу на плечо и пробасил: — Я знал, что вы не оставите меня в беде…
Весь путь до посёлка Вова с Альмой не отрывали взгляда друг от друга.
Но в жизни всё рядом: радость и печаль, смех и слёзы, счастье и несчастье. Особенно мы это почувствовали осенью, когда в очередной раз приехали в посёлок Альма, Маркиза и я. Осень была необыкновенно яркой. В посёлке на деревьях зелёные листья соседствовали с красными и даже с бордовыми. Представляете это буйство цвета?! И вот в эти красочные дни мы узнали, какие события произошли в наше отсутствие.
Рахманов всё-таки перелетел водохранилище и благополучно вернулся в посёлок, даже приземлился на своём участке.
Нежданова перевели на другой приход в Спасскую церковь Солнечногорска, но он по-прежнему приезжал на велосипеде к Рахманову.
А вот Вова, наш дорогой Вова, погиб. В тот день он, как обычно, сидел на берегу водохранилища и вдруг увидел тонущего мальчишку и бросился его спасать. Он проплыл метров двадцать, как в него на полном ходу врезался гидроцикл. Всё произошло нелепо. Во-первых, мальчишка и не тонул вовсе, а дурачился — вскидывал руки и переворачивался в воде. На пляже было много отдыхающих, но они сразу поняли, что к чему. А простодушный, доверчивый Вова бросился на выручку. Во-вторых, парень
