она. – А, да пока просто подержи, чтоб не рыпалась. – Даша хитро посмотрела на Лину, улыбнулась ей и подмигнула. – Да, и телефон забери.
Лина слегка повела локтем, но девочка еще крепче в него вцепилась. На коже остались отпечатки нестриженых ногтей. Она поняла, что бежать уже поздно, и испуганно бегала глазами, замечая все больше и больше жутких сцен. Девочка вытащила у нее из портфеля телефон и положила в карман.
Вдруг из двери вышел высокий парень лет семнадцати. У него были коротко остриженные волосы, поломанные уши и сигарета в кривых зубах. Белая майка и джинсы туго обтягивали его накачанное тело. Увидев его, все разом замолчали. Он оглядел их своими опухшими красными глазами и остановил свой взгляд на Лине.
– А это кто? – прохрипел он, указав на нее пустой бутылкой из-под пива.
Даша подбежала к нему и шепнула что-то на ухо.
– А, понял. Ну че? Че уставились, дебилоиды?
Все резко опустили взгляд. Он что-то сказал Даше, выплюнул сигарету и зашел в свой замок.
Лину повели в здание. У нее в висках застучало, а в глазах потемнело. Запахло гнилью и сыростью.
Там на камнях и кирпичах сидели подростки и играли в дурака. Среди них было два пятнадцатилетних мальчика без футболок, но в кепках, тот маргинал, с которым они шли от школы, девочка в мужской одежде и, на самом большом и комфортном камне, застеленном ковриком, сидел главарь. Даша села рядом с ним и положила ему голову на плечо. Тот оттолкнул ее и выругался. Старшеклассница, державшая Лину, толкнула ее в угол и села рядом.
Игра подходила к концу. Оставалось двое: маргинал с двумя картами и главарь с целым веером.
– Эх-х, не умеешь ты играть, – сказал главарь, отщипнул почти все свои карты и всунул их в руки соперника, после чего с довольным видом бросил козырного туза и забрал мятые купюры и погнутые монеты с земли. – Дурак ты, получается.
Все засмеялись.
Его взгляд снова попал на забитую в угол Лину.
– Та-ак, ты. Ну, и на хрена ты сюда пришла?
– Я… меня… – дрожащим голосом отвечала она.
– Ага, понятно. Ладно, пусть поваляется здесь пока. Пошлите.
Они поднялись со своих мест и вышли на улицу. Лина осталась одна на холодной земле. Окна, если так можно назвать эти дыры в стенах, были замотаны колючей проволокой. Выход был только один, и с его стороны постоянно доносились крики, смех и звон разбивающихся бутылок.
Лина боялась даже пошевелиться. Она сидела в одной странной нечеловеческой позе и смотрела в кирпичную разрисованную маркером стену, изредка моргая красными глазами.
Неизвестно, сколько так прошло времени – двадцать минут, час, пять часов – но в здание снова вломилась шумная компания. Сердце Лины забилось как в лихорадке. Многие из них были уже намного пьянее. Про Лину уже, видимо, забыли, но один худощавый мальчик случайно упал не на землю, как планировалось, а на ее синие ноги в тонких колготках, что вызвало бурю громкого смеха, который больно ударил по ушам Лины. Главарь обернулся посмотреть, что происходит, и, увидев ее забитое испуганное тело, с трудом перестроил свой маршрут и направился в ее сторону. Он взял двумя пальцами сигарету, дымившуюся в желтых зубах, и поднес ее к костлявой коленке Лины. Капрон опалился и начал тлеть, оголяя бледную кожу. Боль пронзила все ее тело, она одернула ногу и что-то прохрипела, не в силах даже закричать. Смех пронесся по всему густо наполненному помещению. Все стояли вокруг и скалили гнилые зубы, как публика, пришедшая посмотреть на цирк уродов или публичную казнь.
– Пить хочешь? – прохрипел главарь.
Лина закивала, боясь взглянуть ему в глаза. Тогда он достал откуда-то стеклянную бутылку, наполовину заполненную прозрачной жидкостью, и поднес к ее губам. Мозг Лины был слишком напряжен и, к тому же, наивен, чтобы предположить, что это далеко не вода, и она послушно прижалась губами к бутылке. Что-то горячее протекло по ее языку и деснам и опустилось в горло. Она выпучила глаза от ужаса и попыталась все выплюнуть, но кто-то зажал ей рот, и все вокруг закричали:
– Глотай, глотай! Давай, до дна!
Она проглотила мерзкую жидкость и стала жадно хватать воздух ртом. Из глаз полились слезы. Все вновь засмеялись. В голове Лины этот смех исказился в ужасные стоны, все вокруг поплыло, по конечностям пробежала неприятная дрожь. У нее что-то спрашивали, хватая за волосы, ноги и руки, но она ничего не слышала и только мотала головой с умоляющим взглядом.
– Че, плохо тебе? Ну, щас будет хог’ошо! – засмеялся рыжий мальчик. Он бережно заворачивал какую-то траву в бумажку. Закончив, он аккуратно поджег тоненькую бумажную палочку и передал ее главарю. Тот сначала сам вдохнул ее содержимое, громко выдохнул дым и поднял глаза в потолок. Затем он немного пришел в себя и поднес ее к лицу Лины. Она быстро замотала головой и плотно зажала губы.
– Та-ак, помнятном. Ты и ты, – промямлил главный, указав на кого-то из толпы, – Держи-и ее.
На Лину набросилось сразу несколько человек. Она поняла, что сопротивляться бесполезно, и, с ужасом оглядываясь, далась им в руки. Ей крепко держали руки, ноги и голову. Разжимать губы ей не пришлось: она сама поддалась.
– Молодец, хорошая-м дело… девочка, – снова промямлил главный и всунул ей в рот косяк.
Она вдохнула. По всему телу снова пробежала дрожь, только намного приятнее. Сердце забилось со страшной скоростью. Тело размякло, как и мозг. Серое здание вдруг озарилось светом. Откуда-то послышался добрый голос мамы, как в детстве. Улыбка растянулась по лицу Лины. Она уже совсем не сопротивлялась от второй затяжки. Издалека заиграла какая-то незнакомая, но очень красивая мелодия. Напряжение со всего тела ушло и как будто расплылось по этой земле, которая казалась уже не твердой и сырой, а мягкой и теплой. Все голоса сливались в одну до боли приятную мелодию. Кто-то потянул ее за ногу, кто-то дернул за волосы, но сейчас ничего не могло причинить ей боль. Она что-то говорила, но сама не слышала и не понимала, что. Каждое прикосновение оставляло на ее теле приятный теплый след. В один момент память совсем покинула ее, как будто душа вышла из тела и унеслась куда-то далеко.
Темнота. Шум в ушах. Сырость. Холод. Звук капающей воды. Ветер. Боль во всем теле. Тошнота.
Лина открыла глаза. Все вокруг было размыто. Вокруг валялись осколки бутылок и окурки. Она попыталась встать, но по голове как будто ударило тяжелым молотом. Преодолев боль, она
