себе.
Это было чистой правдой. Вот мама умела и предсказывать судьбу по полёту птиц, и камешки раскидывать, и в чашу смотреть. Недаром она была верховной чародейкой Светелграда. Как же её не хватало… не только Яромиру — всему Дивьему царству.
— Радмила придёт вовремя, не сомневайся, — улыбнулся он.
— В ней-то я не сомневаюсь.
— А в ком тогда?
— В себе. — Радосвет вздохнул и тут же всполошился. — Только не подумай, я не трус!
— И в мыслях такого не было!
Яромир снова протянул царевичу флягу, но тот отказался:
— Сегодня мне нужна ясная голова. Знаешь, о чём я думал?
— Опять о Таисье? — Яромир не удержался от тихого смешка.
— Не угадал. О мире без войны. Я тут посчитал: в моей жизни было больше ратных дней, чем мирных. Сначала с Кощеем сражались, теперь с его сыном. Пара десятков лет передышки — это так мало.
— Но лучше, чем ничего.
— Кстати, а ты слышал сказку про Птицу-войну?
От такого внезапного перехода Яромир вздрогнул. Что творится в голове у его друга?! Мысли скачут с одного на другое, когда нужно полностью сосредоточиться.
— Я не люблю сказки, — буркнул он.
Но Радосвет, словно не слыша, продолжил:
— Говорят, она живёт в серебряной клети у самой Смерти. Клеть заперта на замок, а ключ спрятан где-то в подлунном мире. Когда кто-нибудь находит ключ, клетка открывается, и птица вылетает. Так случаются войны.
Яромир недоверчиво покачал головой:
— Будь всё так просто, можно было бы найти тот ключ и спрятать его так, чтобы никто никогда не нашёл.
— Я не говорил, что всё просто. Это ведь не амбарный ключ и даже не потайной, как у отца в сокровищнице, а зачарованный.
— И что же это за чары такие?
— Ненависть. — Радосвет помассировал виски так, будто у него начинала болеть голова. — Клеть Птицы-войны отпирается ненавистью. А закрыть её может только любовь.
Яромир в задумчивости почесал кончик уха:
— Я не понимаю… Вот я люблю Дивий край, люблю сестру и тебя, моего лучшего друга. Вьюжку тоже люблю, хотя он тот ещё балбес и по ночам гавкает. Как это поможет остановить войну?
— Наверное, твоей любви слишком мало.
Яромиру отчего-то показались обидными слова царевича. Он развёл руками:
— Ну, извини. Уж сколько есть. Когда нападают — я беру меч. Когда оскорбляют — отвечаю. Или ты хочешь, чтобы я простил Лютогора? После всего, что он сделал с моей семьёй?
Кулаки сжались сами собой. В детстве Яромир, бывало, мутузил Радосвета. Теперь он ни за что не осмелился бы поднять руку на царевича, но встряхнуть друга порой хотелось. Чтобы не говорил ерунды!
— Нет, прощать нельзя, — мотнул головой Радосвет. — А вот если бы тот раскаялся…
— Держи карман шире! — Яромир сплюнул в снег. — Готов поспорить, это не твои мысли, не твои слова. Признайся, за кем повторяешь? За своей Таисьей небось?
— Да что ты к ней прицепился, как репей? — беззлобно фыркнул царевич. — Про Птицу-войну мне Весьмир рассказывал. Он могущественный чародей и мудрый человек. Мне кажется, к его словам стоит прислушаться.
— Этот мудрый человек тебя в ученики не взял. — Яромир напомнил о больном, и Радосвет, повесив нос, пробормотал:
— Может, и правильно сделал. Не даётся мне волшба, хоть тресни.
Ну вот, опять расстроил друга…
— Будущий царь и без этого запросто может обойтись. Вон у твоего отца моя матушка при дворе чародействовала. И ты себе кого-нибудь найдёшь. Радмилу, например. С ней хоть на войну с Кощеевичем, хоть к Горынычу в пещеру. У меня самая лучшая сестра на свете!
Парень осёкся, но было уже поздно: Радосвет ещё больше помрачнел. У него тоже была сестрица Ясинка. Та ещё злодейка. Изводила младшего брата, как могла. Только когда её замуж отдали в чужедальние земли, царевич вздохнул свободно.
Яромир хлопнул друга по плечу:
— Ладно, не будем о грустном! Есть ли какие весточки из Светелграда от царя и царицы?
— Давеча прилетала от матушки птичка, — улыбнулся Радосвет. — Все держатся. Отец проследит, чтобы защитные чары подновили, да к нам вернётся.
— Он уже который месяц так говорит! — вырвалось у Яромира.
Нет, он вовсе не думал, что Ратибор отлынивает от войны и прячется за высокими стенами столицы, но предпочёл бы видеть царя во главе войска. Это воодушевило бы всех.
Царевич понял невысказанные сомнения и тихим голосом вступился за отца:
— Не может он сейчас. Матушке нездоровится. Как тут уедешь?
Яромиру показалось, что Радосвет сам не очень верит в то, что говорит. Он затруднялся сказать, когда между царём и его наследником что-то разладилось. Но былая теплота ушла. Может, Ратибор подозревал о чувствах сына к смертной девице?
— Когда вернётся — непременно поговорите, — посоветовал он.
Радосвет открыл рот, похоже, собираясь возразить, но тут рассветную тишь прорезал звук рожка. Тревога!
Друзья вскочили, выхватили мечи. За шатром мелькнула тёмная тень, и Яромир бросился следом, увлекая царевича за собой. Разделяться нельзя. Царевич должен быть всегда на виду. Яромир за него головой отвечает.
Снег пестрел следами. Кто бы там ни был, ему не уйти!
Яромир вывернул из-за угла. Из горла вырвался судорожный вздох.
— Что за… — начал было Радосвет и осёкся.
У соседнего кострища вповалку лежали их бравые ребята. Дюжина человек, может, больше. И снег под их телами пропитался алым.
В тот же миг тишину разорвали надрывный лай псов, звон мечей, стоны и крики. Вторая дюжина собиралась дорого продать свою жизнь, однако воинов в чёрных плащах было больше. Дивьи готовили ловушку, но сами в неё угодили. Наверняка не обошлось без
