прошивал облака, а входные двери, которые венчали широкую лестницу, сверкали от золотого декора так, что смотреть становилось больно.
– Закрой, будь так любезна, рот, – без всякого выражения бросил мне ли’Бронах. – И пойдем.
Я уже набрала воздуха, чтобы разразиться новой тирадой, но встретила его взгляд – такой холодный, что даже глаза заслезились. Желание говорить и правда отпало.
В автомобиле было прохладно, а вот улица уже раскалилась. Асфальт дышал жаром, проспект плавал в мареве, и ступеньки нагрелись так, что я ощущала тепло камня даже сквозь подошвы туфель. Ли’Бронах двигался быстро и так же непринужденно, как вел автомобиль. Преодолев все двадцать ступенек, я немного запыхалась. Ли’Бронах – нет.
Он прикоснулся коммом к сканеру у входа и распахнул дверь. Обычно такие панели ставили на турникетах, на дверях кабинетов и на входах в общественные здания, посещение которых вознаграждалось баллами или, как в лазарете, требовало их снятия. Не мог же ли’Бронах платить за то, чтобы попасть к себе домой? Или такой сканер считывал вовсе не баллы, а личную информацию владельца комма? Какие предосторожности. Интересно, все члены Сената живут вот так?
Передняя встретила меня прохладой и тенью. Из затемненных окон-арок, оформленных геометрическим узором, свет лился приглушенный, будто кто-то прикрутил выключатель. После яркой улицы глаза привыкли не сразу, но то, что стены не перекрашены, я заметила сразу. Ни в серый, ни в мутнозеленый, вообще ни в какой. Передняя представала передо мной, сверкая стеклом и золотом во всем своем имперском великолепии. Над головой, теряясь в вышине, мягко поблескивала гранеными стеклышками-каплями люстра. Под ногами шуршал темно-бордовый ковер. По кромке зала, как молчаливый караул, вытянулась шеренга вазонов с растениями. С живыми растениями, сразу поняла я: они протягивали к нам свои гигантские листья, и с них то и дело капала на мраморный пол свежая влага.
В глубине зала блестели покрытые золотыми пластинами двери лифта. Сверху, по обе стороны от дверей, смотрели светильники, щедро украшенные золотыми чешуйками, так что напоминали морды каких-то чудовищных животных. Все это великолепие и пугало, и восхищало, и сейчас мне только и хотелось, что встать столбом посреди этого зала и смотреть вокруг с раскрытым ртом.
Я и подумать не могла, что под краской в высотках скрывается такое. Такое… избыточное, такое грандиозное, такое жутко красивое. Значил ли замок на дверях этого здания то, что внутренность этой высотки прятали от глаз досужего обывателя?
– Идем.
Ли’Бронах коснулся коммом пластины у лифта, и двери бесшумно разъехались.
Работающие лифты я, к счастью, видела. На авеню ли’Фош лифт, конечно, иногда ломался – после нескольких дней затяжной облачности солнечные купола и шпили давали маловато энергии, – но чаще все-таки работал. Но кабина в этом здании отличалась от привычной мне тесной коробки, выкрашенной в жирный слой серой краски.
Здесь могло поместиться человек десять, не меньше. Стены были собраны из затемненных зеркальных панелей, а обрамляли и декорировали их геометричным имперским узором полоски золота. На панели с номерами этажей ли’Бронах выбрал последнюю кнопку, и у меня захватило дух.
Когда я выходила из лифта, я думала, что упаду. Уши заложило, а перед глазами плясали черные точки. Может, от быстрого подъема, но скорее всего, от волнения.
Забудь, что этот человек – лжец и предатель. Он живет в небесных апартаментах…
Мы оказались на просторной площадке, застеленной абсолютно чистым бежевым ковром. Все те же светильники-морды из золотых чешуек охраняли единственную дверь.
– Заходи.
Проведя коммом по сканеру, ли’Бронах распахнул передо мной дверь.
– Твоя спальня налево и до конца. Твоя ванная там же. На кухне найдешь еду, можешь брать что хочешь. Постарайся показываться мне на глаза как можно реже. Если что-то нужно, напиши записку.
Он хлопнул по блокноту, оставленному на угловом столике у входа. Бумага – для каких-то там заметок? Какое расточительство…
Огромная комната, убранная гигантскими окнами в тонких рамах, будто парила в облаках. Без занавесок, даже самых легких, казалось, что у этой комнаты вообще нет стен. Бежевый ковер, бежевые же мягкие диваны и кресла, легкие стеклянные столики – декор здесь вторил имперскому духу, но не пытался ничего перекричать. Легкий и ненавязчивый, он все равно поблескивал тонкими полосками золота, но поражал скорее не помпезностью, а воздушностью.
– Дай комм, добавлю тебе ключи доступа.
Ли’Бронах протянул мне руку, и я уставилась на его браслет. Экран был зажжен, и под циферблатом я мельком увидела балльный счет ли’Бронаха. Цифры заплясали у меня перед глазами, и я тут же потерялась в десятках и сотнях тысяч. Сколько же зарабатывают члены Сената?
– Нет, штрафовать, даже в качестве превентивной меры, я тебя не буду, – скривился он, неправильно истолковав мое замешательство. – Побыстрее, будь так любезна. У меня очень много дел в Сенате, а на тебя я и так целое утро потратил.
Я осторожно протянула ему руку, и он коснулся моего комма своим.
– Теперь сможешь уходить отсюда и приходить в любое время. Сканеры слева от дверей. Звонком не пользуйся. Чем меньше я тебя слышу и вижу, тем лучше.
Я открыла было рот, но ли’Бронах меня опередил:
– Да, в любое время. Мне все равно, чем ты занимаешься и во сколько. Мое первое и единственное для тебя правило – сделай так, чтобы твое присутствие я замечал как можно меньше. Увы, против закона Циона даже я пойти никак не могу, и от тебя отделаться тоже. Мне пришлось согласиться с ультиматумом опеки и забрать тебя из приюта. По документам ты моя дочь, и с этим ничего не сделать. Но документы и жизнь – вещи разные, и я очень хочу, чтобы ты поняла, что семьи я тебе здесь предложить не могу. Зато могу предложить свое невмешательство. Ты живешь как хочешь, но и меня не тревожишь. Согласна? Отлично. Терпеть нам с тобой друг друга всего несколько месяцев, а там уж полетишь куда хочешь, как вольная птичка. На этом все.
Он сверился со своим коммом и, встряхнув браслетом, чтобы экран потух, развернулся и вышел. Входная дверь за ним хлопнула.
Я не успела и слова сказать. И это все? У меня было столько вопросов, а ли’Бронах просто взял и ушел. «Потратил на меня утро»… Надо же, какая незадача! А то, что я его родная дочь, которую он не видел семнадцать лет?
«Документы, которые уже давно не имели никакого смысла…» Так он определил свою связь с моей мамой? Значит, он взял маму в жены только ради галочки? Чтобы ее не заставили избавиться от меня еще до
