будет, когда родители узнают о грядках?»
Но мгновение спустя, позабыв обо всем на свете, мы вылетели за ворота, держа в руках велосипед. Посмотреть на новую машину сбежалось пол-улицы. Первым взгромоздился в седло Керкусь. Под ликующие крики мальчишек, он медленно и важно покатил по улице. Я поддерживал его за седло.
Обучаясь езде, мы гоняли на велосипеде до позднего вечера. Мама несколько раз выходила звать на ужин, но мы только отмахивались. К концу дня Керкусь научился садиться и метров пять ехать самостоятельно. Я проезжал немного дальше. Ребята липли к нам как осы, наперебой упрашивали дать покататься, но Керкусь был неумолим. Он не давал никому к велосипеду прикоснуться. Мои просьбы тоже не действовали. Он грозился немедленно пожаловаться отцу. Пришлось моим друзьям отступиться. Как Коркуся не дразнили, он не обращал на это ровно никакого внимания.
Вечером, дома, усталые и счастливые, мы улеглись спать. Но долго не могли успокоиться. Разговору и спорам о велосипеде не было конца. В это время в избу вошла мама и сказала отцу:
— А ребята ухаживали за огородом! Поливали его, пропололи. Ты обратил внимание?
Мы враз присмирели и затаили дыхание. Отец помолчал, потом ответил маме.
— Обратил… Уж больно он ухожен, как мне показалось!
Керкусь громко захрапел. Я понял, что он не спит, и сразу догадался, что храпит он нарочно, чтобы избежать неприятного разговора. Я мгновенно последовал его примеру. И, кажется, начисто заглушил жалкий храп Керкуся.
Теперь каждое утро мы бежали с Керкусем к грядкам и с нетерпением ожидали: появятся на них всходы или нет? Земля на грядках была уныло голой. Страх не на шутку терзал нас.
Но вот пошли теплые летние дожди. Они-то и сделали свое дело. Поначалу неуверенно, но все чаще и больше зазеленели на грядках росточки. Как мы радовались им! Кажется, дела наши не так уж плохи! Но время шло и наша радость угасала. Всходы поднимались недружно, неравномерно. Иные грядки наполовину пустовали, зато пышно шли в рост сорняки. Особенно печально выглядели огуречные посадки. «Неужели, куры поклевали все семена?» — тревожились мы. Наверное, так и было. Когда всходы хорошенько проросли, мама позвала нас в огород и спросила:
— Дети мои! Вы от меня что-то скрываете. Что тут было в наше отсутствие?
Лицо мое вспыхнуло, но, ничего не ответив, я опустил голову. А Керкусь немедленно залился слезами.
— Я говорил… Говорил Михасю, не надо ходить… А он… Он не послушался… И меня они заманили! Я не хотел! А они… они, говорят, пошли! Я и пошел!..
— Куда пошел? Кто заманил? —недоумевала мама.
Керкусь перескакивая с пятое на десятое начал объяснять. Услыхав имена Симуша и Тимуша, мама рассердилась.
— Не виноваты они,— вступился я за своих друзей.— Мы Хураську оставили сторожить. Понадеялись, кур не пустят. Думали, охранять станет. А он… он… — сбился я.
— Хураську говоришь? — всплеснула руками мама.— Вот я, глупая, не догадалась! Нужно было Хураську оставить за старшего! Довольно! — оборвала меня мама, пытавшегося ей что-то объяснить.— Я сыта вашими проделками! Выходит, выполнили мое поручение? Хороши же у меня сыновья! Ну что ж, что заслужили, то и получите!
Она вернулась во двор, подхватила наш велосипед, прислоненный к стенке у крыльца и, затащив его в сарай, заперла на замок.
Мы едва не разревелись. Лишь сознание собственной вины удержало нас.
Отец Симуша — дядя Савась — работает на пасеке. Он — искусный пчеловод. Его уважают жители не только всех окрестных деревень, но даже в городе знают. Да и как его не уважать? Заслужил. Зря что ли пишут о нем хвалебные статьи в газетах и журналах? И по радио его имя вспоминают частенько.
По труду и честь.
Многие зовут дядю Савася «хозяином меда». В этом есть большая доля правды. Пасека приносит немалый доход колхозу. Нет, наверное, на земле человека, который бы не отведал его пахучего медку.
Славный человек дядя Савась. Кто бы не пришел на пасеку — всех встретит с доброй улыбкой, поговорит, пошутит, познакомит со своим хозяйством, медком угостит. Поэтому и ходить к нему приятно.
Пасека расположена недалеко от деревни, в молодой роще за лугом. Ну, роща-то уж и не так молодая, как говорят. Она высоко вытянулась к небу, и стволы у некоторых деревьев потолще тощего Тимуша. Лесок этот очень красивый, частый, какой-то даже опрятный. В нем растут самые разные деревья: дуб, клен, береза, орешник, осина, вяз, ольха, рябина и калина, черемуха, липа, яблони… Особенно много здесь лип и черемухи. Когда они начинают цвести, лес так заполняется звоном пчел, что невольно думаешь: где-то тут, рядом, играет какой-то прекрасный оркестр. Даже птичьи голоса не могут перекрыть пчелиный звон. Всюду залетают эти маленькие трудяги в поисках нектара. Куда не ткнись — там они.
— Не надо бояться! укуса пчел — они полезны,— вразумляет нас дядя Савась. И, видимо, для того, чтобы его слова звучали убедительнее, ловит подвернувшуюся пчелку и силком сажает себе на руку — заставляет ужалить. А сам даже глазом не моргнет, словно кожа у него вообще не чувствует никакой боли. Удивительно!
И между ульями дядя Савась ходит свободно, похоже, что пчелы его и не замечают,— не трогают совсем. То ли привыкли, то ли сам он так уж хорошо знает пчелиные секреты… Не понятно.
Зато чужого человека на пасеке пчелы каким-то чудом чуют издалека. И тут же начинают кружиться вокруг головы. Словно встречают долгожданных гостей и не таят никакого зла Но так кажется только сначала. Если пчелы начинают летать вокруг тебя, рассекая воздух как пули, то это не к добру — они собираются напасть всерьез. В таких случаях лучше и не пытайся отбиваться, втяни голову в плечи и ныряй в чащу. Не то зажалят.
— Перед тем, как идти на пасеку, не ешьте лук или чеснок, не душитесь одеколоном — пчелы не любят резкого запаха,— учит нас отец Симуша, посмеиваясь так светло, словно радуясь, что пчелы у него такие умные. Потом гордо добавляет: — Пчелы
