кончились. Уж очень тяжело ходить пешком. Ты ведь сам всегда учишь — время надо беречь. Там, где на велосипеде за десять минут обернуться можно, час уходит. А потом нас же самих и ругаете, горемык.
Папа, тронутый словами Керкуся, перемигнулся с мамой. Мама, улыбаясь, едва заметно кивнула головой.
— Ладно, коли увидим в магазине — привезем. Только, чур, всегда слушаться нас, идет? — погрозил нам папа пальцем.
— Идет! — вытянувшись, как солдат, отдал честь Керкусь.
Папа весело рассмеялся, похлопал Керкуся по спине и пошел догонять маму. Вот они вышли за ворота околицы и пошли по дороге через ржаное поле. Чем дальше они удалялись, тем меньше и меньше становились их фигуры, пока совсем не утонули в зеленом море, по которому бежали серебристые гребни волн.
Мы любовались красотой родного поля и так увлеклись, что и не заметили, как подошли к нам Симуш и Тимуш.
— Чего это вы так вытаращились на поле? Что-нибудь смешное заметили? — спросил Симуш.
— Тебе бы только смеяться. Только и знаешь — рыскать за смешным,— недовольно пробормотал Керкусь.— А у нас, вон, большое горе, папа с мамой уехали в город.
— Эй, есть из-за чего горевать! У меня родителей третий день дома нет. И то я не горюю и не теряюсь. Не навечно же они уехали,— сказал скороговоркой Тимуш.— Мой отец часто поговаривает: кто много горюет, тот быстро стареет. Не горюй! А то с юных лет борода вырастет. Лучше пойдемте купаться! За одно и порыбачим, вот, у нас и удочки наготове.
Предложение Тимуша мне приглянулось.
Пока я запирал дверь, гремя засовом, мой братишка уже успел сцепиться с Тимушом. Ругань между ними так и полыхала жаром.
— Никуда мы не пойдем,— кричал Керкусь, размахивая руками.— Мы слово с Михасем дали: со двора ни шагу!
Я сразу понял: спорить с братом — бесполезно. Его никогда не переговоришь. Надо действовать решительно. И с независимым видом зашагал вслед за Симушом и Тимушом.
У Керкуся от удивления округлились глаза:
— Куда идешь, Михась? — закричал он тоненьким голосом.— Забыл данное папе слово?
— Не забыл,— отрезал я спокойно.— Надо правильно толковать указания старших. Он нам на посевы не велел ходить, это точно, а о пруде речи не было!
— Кто за пахчой8 следить будет? Ты же старший? С тебя первого и спрос! — скулил Керкусь.— Я вот маме расскажу…
Тут я остановился. Тимуш и Симуш ушли вперед. Я же — встал столбом и ни туда, и ни сюда. Да, данное слово надо держать. Об этом и дома, и в школе говорят. Но и ябед тоже никто не уважает.
Тут Симуш обернулся и крикнул:
— Кто у вас старший? Ты или Керкусь?
И я, махнув рукой на брата, зашагал вслед за друзьями. Мое самолюбие было здорово задето: подумаешь, нашелся командир — Керкусь!
«Куда они сбегут — дом и хозяйство? Не лягушки, в воду не прыгнут! За пахчой можно и по очереди присматривать. А еще лучше — посадить на цепь нашего Хураську. Бедняга измаялся от безделия. Пусть себе сидит да лает дни и ночи. Хоть польза будет от него! А то бесцельно бродит по селу…» — подумал я.
Свою идею я тут же изложил ребятам. Они ее одобрили. Особенно им понравилась мысль на счет Хураськи. Мы тотчас же повернули обратно, и ввели в курс дела Керкуся.
Тот снисходительно сдался: кому охота одному торчать дома.
Мы вчетвером ворвались во двор, выманили Хураську из-под амбара куском хлеба и завели его в пахчу. Пахча у нас прямо за амбарами. Вдоль забора отец посадил вишни, мама разбила грядки и ежегодно выращивает огурцы, морковь, репу, лук, чеснок, помидоры. Как только начинают вызревать плоды, мы весь день пасемся на пахче. Заодно охраняем грядки от кур. Уж очень они настырно лезут за ограду. Не уследишь — все грядки перероют. Особенно настойчиво куры лезут на пахчу, когда огурцы наливаются величиной с ручку кочедыка. Хоть сиди неотлучно у грядок. То через ограду перелетят разбойницы, то найдут потайную лазейку — и, прорвавшись, начинают хозяйничать.
Мы втащили упиравшегося и повизгивающего Хураську. Тимуш предложил привязать его за ближайший столб ограды:
— Пусть сидит и караулит до нашего возвращения.
— Нет, привязывать не следует. Собаке нужен оперативный простор. Ограда высокая, он и так не уйдет отсюда. А рассвирепев, Хураська не только кур, но и самого слона не пустит,— возразил Симуш, широко вышагивая по пахче.
— Привяжи его, он обидется и не только кур, но и мышей пугать не станет. Куры же не дуры, чтобы подходить к привязанному псу. Подберутся они издалека. И хоть лопни Хураська от лая, они на него даже плевать не станут. Свое будут гнуть. После них и грядок не разыщешь.
— Куры не плюют, ты не ври на главах,— ответил ему Керкусь.
— Плюют, не спорь! Отчего, ты думаешь, озеро на лугу Анаткасов названо Куриным озером? — настаивал Симуш.
— Ладно, не будем ссориться попусту,— примирил я Керкуся с Симушом.— Пускай Хураська без привязи бегает. Так ему, и правда, здесь будет повольней. И курам он ходу не даст, к лазейкам не допустит. Куры они и вправду — не дуры, на рожон не полезут.
Стоило нам кинуться в воду, как мы позабыли о времени. Плескались до тех пор, пока губы не посинели. Зуб на зуб не попадал! Выскочив на берег, Симуш, Тимуш и я с наслаждением растянулись на горячем песке. Тела у всех на ветру мгновенно покрывались «гусиной» кожей. Долго не могли согреться. Симуша колотило так, что даже заикался.
— Н-ннадо… у-у-уд-дочки… н-наладить,— с трудом выговорил он.
А вот Керкусю — хоть бы хны! Он бродил у берега по пояс в воде и выворачивал коряги. Вдруг он торжествующе закричал. В руках у брата, сверкая, билась рыба.
— Смотрите! Пардаса9 поймал! Во — какой!
Мы со всех ног бросились к нему. И в самом
