Тщательное расследование позволило мне разрешить загадку. Шестью-семью годами раньше, когда жирафа только привезли, он простудился. Решили, что теплая вода ему будет приятнее холодной, отдали соответствующее распоряжение, а отменить его забыли. И семь лет жираф безо всякой нужды пил теплую воду. Хотя Берт очень любил своих подопечных и гордился ими, ему ни разу не пришло в голову выяснить, так ли уж необходима для блага жирафа теплая вода.
Недостаточный интерес или недостаточные знания отражаются на качестве наблюдений, а при уходе за дикими животными внимательное наблюдение чрезвычайно важно хотя бы потому, что дикие животные – великие мастера скрывать свои недуги, и если вы не изучили основательно своих питомцев и не следите за ними самым внимательным образом, то непременно пропустите нюансы, по которым можно определить, в чем дело.
А еще я понял в Уипснейде следующее: в корне ошибочно считать, будто, чем больше клетка или вольер, тем лучше чувствует себя животное. "Такой зоопарк, как Уипснейд, я признаю", – эти слова я часто слышал от доброжелательных и мало сведущих любителей животных. Ответ очень прост: "А вы попробовали бы там поработать, попробовали бы ежедневно следить за стадом в загоне площадью пятнадцать гектаров, чтобы точно знать, что никто не болеет, никто не голодает из-за притеснения сородичами, что все стадо в целом получает достаточно кормов".
Допустим, кому-то в стаде нужна помощь – надо еще погоняться за ним по всем этим гектарам; когда же наконец поймаешь (дай бог, чтобы животное раньше не поломало себе ногу или не погибло от разрыва сердца), то приходится лечить не только от исходного недуга, но и от шока, вызванного погоней. Конечно, теперь задача упрощается такими приспособлениями, как стрелы с транквилизатором, но когда я работал в Уипснейде, чрезмерно большой загон в конечном счете только вредил животным. Единственным его плюсом было то, что он ублажал антропоморфные души, восстающие против "заточения" животных. К сожалению, такой взгляд на зоопарки по-прежнему распространен среди доброжелательных, но совершенно невежественных людей, которые упорно судят о матушке Природе как о милостивой старой даме, хотя на самом деле она – жестокое, неумолимое и предельно хищное чудовище.
Трудно спорить с такими людьми, они пребывают в блаженном неведении, полагая, что в зоопарке животное томится, словно в тюрьме, а дикая природа – райские кущи, где барашек лежит рядом со львом, не опасаясь, что тот им поужинает. Вы можете сколько угодно говорить о непрерывных повседневных поисках пищи в естественных условиях, о постоянном нервном напряжении из-за необходимости избегать врагов, о борьбе с с болезнями и паразитами, о том, что для некоторых смертность потомства в первые шесть месяцев превышает пятьдесят процентов. "Ну и что, – ответит пребывающий в плену иллюзий любитель животных, выслушав все ваши доводы, – зато они свободны". Вы объясняете, что у животных есть свои, четко ограниченные территории, которые определяются тремя факторами: пища, вода и пол. Обеспечьте их всем этим на ограниченном участке, и животные никуда не уйдут. Но люди словно одержимы словом "свобода", особенно в приложении к животным. Их нисколько не заботит степень свободы банковского клерка, шахтера, рабочего, плотника, официанта, а ведь если изучить как следует эти и другие человеческие разновидности, окажется, что работа и обычаи ставят их в такие же узкие рамки, какие ограничивают любого обитателя зоопарка.
На другое утро я запасся гостинцами и совершил прощальный обход. На душе было грустно, ведь работа в Уипснейде доставляла мне радость, но, с другой стороны, каждое животное сейчас воплощало для меня край, который я мечтал посетить, служило как бы ободряющим географическим указателем. Вомбат Питер, хрумкающий земляными орехами, представлял континент антиподов – Австралию с ее диковинными красными пустынями и еще более диковинной фауной, с прыгающим и скачущим зверьем, с млекопитающими, которые откладывают яйца, и с прочими чудесами. Оранжевые, будто солнечный закат, тигры Поль и Морин (они получили по яйцу) – Азия, слоны в наряде из драгоценных камней, могучие носороги в доспехах, лучезарные бастионы Гималаев, покрытые сонмами диких баранов. Белые медведи Бэбс и Сэм, с радостным шипением уплетающие мороженое, воплощали изрезанные, молочно-белые снежные поля и холодное глубокое море – суровое море цвета вороньего крыла. Ослепительные черно-белые зебры и закутанный в гриву Альберт – Африка, черный континент, где в ярко-зеленых влажных лесах бродит плечистая горилла, где степи гудят под миллионами скачущих копыт, где розовые фламинго превращают озера в цветущие сады.
На каждом шагу животные кивали мне, утверждая меня в моем решении. В последний раз шлепая тапиров по ягодицам и засовывая бананы в пасть под тугим носом, я представлял себе, как отправлюсь на их родину, в Южную Америку: огромные деревья с гроздьями обезьян, похожих на эльфов, могучие, неторопливые кофейно-коричневые реки – обитель острозубых рыб и мирных черепах. При мысли о том, сколько мест надо посетить, сколько животных увидеть, меня обуревало нетерпение. Волки и бурые медведи представляли шелестящие северные леса; жираф Питер в плетеном одеянии указывал мне на коричневатые равнины Африки с хрусткой травой под сенью причудливых фигурных крон акации; бизоны в косматых накидках звали меня на могучие волнистые просторы североамериканских прерий.
Товарищи по работе по-разному восприняли весть о моем уходе.
– Помни, дружище, чему я тебя учил, – сказал Джеси, цыкая зубом и пристально глядя на меня. – И не зевай. Одно дело лев за решеткой, совсем другое, когда эта зверюга подкрадывается к тебе сзади, ясно? Будь осмотрительным, парень.
– Не представляю себе, как ты справишься, – заметил Джо, поджимая губы и качая головой. – Я бы ни за что не взялся, хоть сто фунтов предложи. В общем, действуй, как Джеси говорит, и будь поосторожнее.
– В Африку собираемся? – сказал мистер Коул. – Тоже мне исследователь нашелся.
– Всего доброго, мальчуган, – пробурчал старина Том, крепко стискивая мою руку своими красными лапищами в ознобышах. – Не забудь открыточку прислать, ладно? Береги себя.
– Счастливо, старина, – сказал Гарри с веселой искоркой в глазах. – Да я уверен: у тебя и без моих пожеланий все будет в порядке. Погонится кто за тобой, так ведь ты не хуже моего скорость развиваешь. Не пропадешь.
– Всего доброго, парень, – произнес Берт, выныривая из-под длинной шеи жирафа, чтобы пожать мне руку. И добавил, словно мне предстояла свадьба: – Желаю тебе большого, большого счастья.
– Понадобится помощь – пиши, – серьезно сказал смуглолицый Фил Бейтс. – Уверен, капитан тебе всегда поможет. А надумаешь вернуться – что-нибудь изобретем для тебя.
Он улыбнулся, пожал мне руку и зашагал, монотонно насвистывая, через расцвеченный россыпями нарциссов ЗЕленый лес, и кенгуру с павлинами не спеша расходились, пропуская его.
Я взял чемодан и вышел из зоопарка.
За что я благодарен Уипснейду, так это за то, что там я пуще прежнего пристрастился к чтению. Меня окружали тысячи вопросов и окружали люди, которые не могли на них ответить, поэтому я обращался к книгам. Не без удивления вычитал я, что зоологические сады отнюдь не новое изобретение. Так, у царя Соломона был свой зверинец в 794 году до нашей эры, а еще раньше, в 2900 году до нашей эры, процветали зоопарки в Саккаре, в Древнем Египте. Тутмос III содержал зверинец в 1501 году до нашей эры, а его мачеха Хатшепсут (по всему видно – выдающаяся женщина) снарядила экспедицию за животными в Пунт (нынешнее Сомали). У Рамсеса II была завидная коллекция, включавшая, в частности, жирафов. Далее в ряду венценосных любителей зверей мы видим китайцев: император Вань Вэнь учредил на площади в 600 гектаров парк, который назвал Линь-ю, то есть Парк разума, вполне подходящее имя для надлежащим образом организованного зоопарка. Много зоопарков было у ассирийцев, в том числе у таких известных, как царица Семирамида (она особенно любила леопардов), ее сын Ниниа (он предпочитал львов) и царь Ашшурбанипал, специалист по львам и верблюдам. Птолемей I основал огромный зверинец в Александрии, расширенный затем Птолемеем II. О его масштабах можно судить по тому, что во время праздника Диониса через александрийский стадион целый день проходила процессия, в которой участвовали восемь пар страусов в упряжи, павлины, цесарки, 96 слонов, 24 льва, 14 леопардов, 16 пантер, 6 пар дромадеров, жираф, огромная змея и носорог, не говоря уже о сотнях домашних животных. Мало какой современный зоопарк сумел бы организовать такое шествие.
В Европе первые зверинцы принадлежали древним грекам и римлянам; они частью служили для исследований, частью обслуживали цирки. Вплоть до прошлого века зоологические сады выполняли две функции – позволяли ближе изучать животных и способствовали просвещению и развлечению людей чудесами, которые господь сотворил для своего ближайшего родственника. К сожалению, развлекательные цели постепенно взяли верх над исследовательскими; исключение составляли очень немногие зоопарки. Животных держали только для увеселения публики; англичане шли в зоопарк, движимые примерно тем же любопытство, какое побуждало их прадедов посещать Бедлам – знаменитый дом для умалишенных. И поныне, увы, многие ходят в зоопарк с такими же запросами, однако интерес к экологии и поведению животных растет, а это здоровый признак. Быть может, в старые времена, когда мир представлялся бездонным рогом изобилия, доверху набитым животными, естественно было смотреть на зоологические коллекции всего лишь как на занимательное зрелище. И ведь никто не пытался всерьез размножать животных: умрет какой-нибудь зверь – на его место везут другого из неистощимых, как тогда казалось, кладовых матери Природы. В наши дни такой подход представляется непозволительным.
