Ну и ладно, для Нелли обиды нету. Люди из далекой Белой Крепости живут по закону: не говори поверх необходимого. Если Филипп знает что об отце Модесте, стало быть, отцу Модесту чего-то от Филиппа бывало надобно. Воинство не делится секретами единственно из доверия. А иначе б давно в России про них узнали.
А Филипп не зряшно, поди, ездил за эти годы три раза в столицы.
— Нелли! Чего ты окаменела, ровно Галатея! Уж минут десять на тебя гляжу из окна! — Филипп спускался по ступеням в сад.
— Галатея не каменела, но напротив ожила, — ответила Елена, покидая воротца, в которые так и не прошла.
В простом гриперлевом сюртуке, Филипп глядел куда изящней любого столичного петиметра. Парика он не носил, но при этом не походил на новомодного франта, ибо небрежно собранные пряжкою волоса не пудрил и не умащивал парфюмерным салом. Постоянное пребывание на открытом воздухе сделало их забавно двуцветными: выгоревшие почти до Неллиной золотистости сверху, изнутри они оставались темнорусы. Но солнце сыграло и худшую штуку, в который раз вздохнула Нелли. Лицо мужа было безнадежно загорелым — не помогали даже растертые с лимонным соком яичные белки, а вить говорят лучшего средства нету. (По совету Параши мазать лицо сметаною Филипп решительно отказывался, говаривая, что он не торт и в печку не полезет!) Ну и пусть, все одно для Нелли Филипп краше всех! И на загорелом лице веселей обаятельная его белозубая улыбка, светлей блеск серых глаз!
Встретившись у клумбы с туберозами, супруги взялись за руки и засмеялись.
— Куда ты шла, покуда Прасковия тебя не сбила?
— Да хотела было сказать, чтоб цыплят посадили на вертелы к обеду.
— Цыпленка по кличке Карп да цыпленка по кличке Окунь! — Росков глянул на жену с веселой укоризною. — Сегодни середа! Ах, Нелли, Нелли!
— Опять я запамятовала, — Нелли не смутилась. Коли проживешь до шестнадцати годов в дому, где безобразники Вольтеры с Дидеротами едва не заместо икон, так трудно приобвыкнуть к нормальному порядку даже и за несколько лет. — Ну ты-то хоть распорядился тельное стряпать?
— Я-то распорядился, — Филипп усмехнулся. — Как оно пожарище?
— Беда невелика.
— Знаю, уж все Роман рассказал.
— Ох уж Роман… — Нелли вздохнула.
И было отчего вздыхать. К обеду братец вышел хоть и переодетым в белый костюмчик с огромным воротником из свежих кружав ришелье, однако ж с несомненно подбитою скулою. Как пить дать, дрался с деревенскими мальчишками!
Хорош пример для Платона, думала Нелли, с улыбкою глядя, как малютка, которого только начали сажать за обеденный стол, ворочается в своем высоком креслице. Круглоглазая его рожица следовала за юным дядею ровно цветок подсолнечника за светилом.
По случаю постного дня засели после обеда не за карты, но за новомодную игру. Сосед по имению вывез ее из путешествия по Швейцарии, хотя, надобно признаться, у чинных швейцаров игра выглядела несколько иначе. На листах бумаги, разрезанных на длинные полоски, надлежало одному писать вопрос, и другому отвечать, и так вкруговую. После все листочки зачитывались. Но умные вопросы вскоре надоели, и оказалось вдруг, что куда веселей коли отвечающий вопроса не знает. Препотешно выходило, коли закрутить вопрос в трубочку, а другому игроку сказать только относящееся до него местоимение.
Играли втроем: Платон бродил промеж ног играющих, путаясь в подоле своего платьица.
— «Где живет сочинитель Клопшток?» — торжественно зачел Филипп, первый размотавший свиток. — «В погребе, между бочками с груздями».
Платон, не вполне уловивший гумор, радостно загукал вовслед за Нелли и Романом.
— «Отчего у губернаторши нрав сплетницы?» — Филипп читал пресериозно. — «Оттого, что водные приливы и отливы зависимость имеют к лунному магнетизму». «Что было зарыто давеча Пахомом на грядке с картофелями?» — «Сахарная голова».
— Мой черед! — подпрыгивал из-за стола Роман. — «Кто всех лучше готовит бланманже?» — «Царь Черногории». «Где клад сокрыт разбойника Лихтвейса?» — «В сахарнице с отбитою ручкой». «Что надобно прятать от воров?» — «Поломанные салазки».
Странное чувство овладело вдруг душою Елены. Малая гостиная, отделенная от столовой фигурною аркой, занавешенной портьерами тяжелого белого шелка, сияла послеполуденным солнцем, лучи которого струились сквозь такой же шелк оконных занавесей. Стены, затянутые гобеленовой тканью голубых тонов, уютно замыкали пространство, сплетаясь меж собою завитушками потолочной лепнины. Гордо разгуливал в тонкой как кружево клетке лазоревый попугайчик по прозванью Кошон. Роман забрался с локтями на карточный стол, грязня башмаками сиденье стула. Филипп небрежно, словно веером, обмахивался своим уже прочитанным листком. Платон, наскучивший непонятным чтением, ползал теперь по вощеному паркету, ловя ладошкою солнечный лучик. Отчего же вдруг почудилось Нелли, будто милую эту сердцу группу видит она словно бы со стороны, как если бы была она бесплотным духом, которого они не сами не могут ни услышать, ни увидеть? Отчего вдруг этот холод в сердце?
— Лена! Лена же, твой черед!
Нелли вздрогнула, словно пробуждаясь от дремоты.
— «Что всего лучше украсит новую шляпку?» — как обыкновенно с усилием разбирая быстрый почерк мужа, прочла она, переходя затем на Романовы каракули: — «Куст терновника». «Когда подадут, наконец, шоколад?» — «Когда рак свиснет».
— Здорова ль ты, душа моя?
— Отчего ты спрашиваешь, здорова.
— Нелли, у тебя листок дрожит в руке. — Филипп, торопливо поднявшись, дернул сонетку. Вдалеке зазвенели колокольцы. — Ну ее, глупую забаву ребяческую. Выпить, вправду, шоколаду, да пользоваться погожим днем! Пойдемте-ка все гулять по болоту!
— Идем на болото! — Роман спрыгнул на пол, едва не сбив с ног лакея Фому с дымящимися на подносе чашками.
— Вот место для прогулок! Отчего ж на болото?
— А поглядим заодно, с какой стороны гать засыпать, — принимая свою сугубую высокую чашку, ответил Филипп. — Давно пора, о прошлой неделе теленок потонул у вдовы кузнеца.
Елена отхлебнула исходящего паром ароматного напитка из низенькой чашечки. Старая цыганка говорила, что только потому она, Нелли, не простыла насмерть в наводнение 1783 году, что наелись они с Катькой шоколаду в оставленном хозяевами павилиончике, что плыл, несомый бурными волнами по столичным затопленным улицам. Впрямь ли шоколад так целебен? Дорого б дал Роман, чтоб оно было правда, причем чтоб конфекты были целебнее питья. Ишь, как выгребает ложечкою остаток из своей китайской кружки.
— Дядя Филипп! Идем на гать! А Лена может дома остаться, она пешком за нами плохо поспевает!
— Вот приятные слова! Да захочет ли Филипп гулять без меня? — Елена покосилась на мужа, с трудом удерживая неуместную улыбку. — Или тебя, мой свет, тож не устроит, что я за мужчинами не угонюсь?
— Прости, Нелли… Ты говорила что? — произнес Филипп тихо. Выражение удивления либо даже тревоги проступило в осунувшемся вдруг лице его.
— Говорил, сказать по правде, больше Роман… О чем ты задумался?
— Я слушал, откуда музыка? — напряженно впившись тонкими перстами в подлокотники, Филипп подался вперед. — Целой оркестр, откуда в наших краях? Неужто это в саду?
— Какой оркестр? Где? Отчего я не слышу?! — Роман кинулся к окну.
— Свет мой, нету никакого оркестра! — Кровь отлила от щек, оставляя лицо цепенеть в непонятной испуге.
— Andante non troppo… Теперь виолончель… — Филипп продолжал словно бы прислушиваться, жестикулируя теперь одною рукою, как нередко делают меломаны. — Вещь знакома, но вспомнить не могу! Нелли, разве мы с тобою не вместе сие слушали о позапрошлую зиму?
— В саду никакого оркестра впрямь нету, — надувшийся Роман, подозревая розыгрыш, вылез из шелковой занавески. — Там только Амвроська-пьяница куда-то бежит прямо по газону!
— Филипп! — Елена, приблизясь к мужу, с силою сжала его руку в своей. — Что с тобою?
— Право сам не пойму, мой друг, — Филипп де Роскоф поднял взгляд на жену: самыми привычными были его серые глаза, и нежная забота светилась в них. — Я напугал тебя? Прости! Но право мне помнилось сейчас… Да так ясно…
— Пустое! — Нелли казалось, что грозовая туча, вроде той, что ударила недавно молоньею в сухое дерево, вдруг остановилась, не выпустив суровой своей стрелы. — Ты засиделся вчера за полночь за своими книгами. Далёко за полночь, почти до петухов, ночи-то теперь коротки.
— Так идем мы на болото? — нетерпеливо воскликнул Роман.
— Ло-ло-то! — старательно повторил Платон.
— Непременно идем, Роман Сабуров, — улыбнулся Филипп, подымаясь. Рука его, сверкнув гранатовым кольцом, на мгновение прикрыла глаза.
Нелли еле удержала в груди крик: через мгновение Филипп бессильно рухнул обратно в кресло.
