Ложка, ехавшая впереди меня, оглянулась и крикнула:
— А ничего погуляли! Губан этот здорово отплясывал! — она засмеялась.
— «Березничек кустовой, осинничек листовой…»
Я сильнее сжал коленями своего тунца. Тунец рванулся вперед, обогнал Ложку, Солдатика и стал приближаться к большому тунцу Торопуна-Карапуна.
Торопун-Карапун заметил это слишком поздно. Я вырвался вперед.
— Догоняй! — крикнул я.
Мне стало весело. Глаза Торопуна-Карапуна заблестели.
— Алеро! Алеро! — крикнул он на языке, который только что придумал.
И тунец его понял. И прибавил скорость. И начались гонки.
Дж-ж-ж-жжжих! — это в вихре промчался мимо меня Солдатик.
— Ха-ха! Счастливо оставаться! — мимо пронеслась Ложка, обдав меня волной.
Дж-ж-жх-жих! — промчался мимо меня Торопун-Карапун.
— Эй-эй! Поднажми! — подбадривал я своего тунца.
Но что это? Меня обгонял Цыпленок. Даже Цыпленок обгонял меня.
— Э-эй! Прибавь хоть чуточку скорости! Мы ведь почти ползем!
Мой тунец все отставал и отставал. И я понял. Я вдруг понял: ведь я тяжелее их! Ведь я дяденька. И мне ли угнаться за ними…
— Тише! Прошу вас, потише! — простонал, задыхаясь, Морской Конек. Он с трудом поспевал за нами.
— Действительно, зачем нам спешить? — сказал я, притормаживая своего тунца. — А далеко ли еще до городка?
— До ночи не успеем, — сказал Морской Конек. — Придется переночевать в пути.
Мы мчались на своих тунцах в полной тишине. В поле, мимо которого мы ехали, беззвучно покачивались водоросли. Неподалеку был лес, но оттуда не слышно было птиц.
— Глуховато у вас, — сказал я Морскому Коньку, невольно переходя на шепот.
— Такое время года.
В этих лесах, подумал я, нет рыжих белочек. Они не раскачиваются на ветках, не строят домиков, не собирают шишек. Зайцы не оставляют следов на дорожках. Потому что нет зайцев в этих лесах, нет птиц. Вот и тихо.
Мы проехали мимо деревни, где жили морские звезды. Но и здесь не слышалось ни звука. Звезды молча открывали двери своих маленьких домов и удивленно смотрели нам вслед. Сразу за деревней дорога свернула к болоту — бесконечному и унылому. Впереди виднелась черная туча. Мой тунец сильно отстал.
— Эй! Подождите-е-е! — крикнул я.
И эхо глухо ответило: «Ите… ите…»
Двигался я совсем уж медленно. Хвост моего тунца вяз в черной трясине. Дороги не было видно…
— Не отставайте! — прохрипел Морской Конек.
Говорить мне было трудно, и я только молча кивнул.
— Поднажмите еще немножко, — сипел Морской Конек. — Они нас подождут.
И правда, скоро я увидел Торопуна-Карапуна. Он сидел на своем тунце и ждал. «Какой заботливый наш капитан, — подумал я. — С таким не пропадешь».
Когда мы остановились, было уж совсем темно. Над лесом поднялась рыба-луна.
— Тут недалеко тропинка, — сказал Морской Конек. — Она ведет в ущелье. А там речка, пресная вода. Можно напиться вдосталь и отдохнуть. Только туда очень страшно спускаться.
— Как это — страшно? — удивился Торопун-Карапун. — Раз надо, значит, спустимся.
Мы отпустили своих тунцов, они махнули нам хвостами и поплыли назад, а мы все заскользили по тропинке вниз и скользили все быстрее и быстрее, пока не полетели куда-то в темноту и шлепнулись на что-то мягкое.
— Приехали! — сказал Морской Конек.
При свете рыбы-луны мы увидели, что находимся на полянке среди белых цветов. Одних только белых цветов. И вдруг что-то знакомое, страшно знакомое пахнуло на меня из моего детства. Я задрожал от волнения.
— Здесь, здесь! — закричал я. — Я помню эту поляну…
Глава, написанная только для храбрых маленьких ребят (те, кто боятся, не должны ее читать)
— Я помню эту поляну, — закричал я, — и эти белые цветы!
В то давнее, давнее время — это было еще задолго до войны — я жил в маленьком городке. Городок наш был такой маленький, что каждое утро кузнечики будили его своим звоном. Просыпаясь, я тут же бежал через овраг к старой колокольне. Крыша на колокольне была наполовину сорвана. И когда дул ветер, железо на крыше скрипело и стучало. На камнях разрушенной ограды росла трава.
В то лето было очень жарко. Я жил тогда у бабушки на самом краю города. По оврагу можно было выйти к кладбищу. Но я никогда не ходил — боялся. А ночами иногда шумели ливни. И мы плохо спали. Где-то рядом хлопало, и я догадывался, что, наверно, моя бабушка тоже боится. Самое страшное — это филин. Он жил на кладбище и прилетал оттуда. Садился на забор возле нашего дома и ухал.
«Бабушка, — шептал я, — я боюсь…»
Я забирался к ней в постель, а она гладила меня, приговаривая: «Ну чего ты… Поспи до кузнечиков».
Но я не спал. Я всматривался в темноту, пока не уставали глаза. Было тихо. Ни один звук не нарушал тишины. Но я-то знал, что на кладбище, неподалеку от нас, есть черный дом с одним окном. Спиной к двери, скрючившись, сидит сам хозяин дома в очках на крючковатом носу и старыми, жилистыми руками перелистывает железные, ржавые страницы книга, и они стучат и скрипят, стучат и скрипят. А когда поднимается луна и желтый ее свет проникает в окошко, старик с треском захлопывает книгу и страшно так вздыхает: «Ух! Ух!» Я знал, кто этот старик. Филин. Он полетит к нашему дому.
«Бабушка! — звал я. — Бабушка!»
Однажды утром бабушка принесла мне большой холщовый мешок. Мешок хранил запах зерна и пыли.
«Вот, — сказала бабушка. — Спрячь в него все свои страхи».
«А скрипучие можно?»
«Все страхи спрячь: и ползучие, и летучие, и скрипучие тоже… Вот тебе завязочка. — И бабушка протянула мне толстую веревку. — Завяжи покрепче. Чтоб ни один страх не убежал».
Ночью я не спал.
Трам-чам! Трам-чам!..
Это калитка проскрипела или кто-то еще. Я схватил мешок и спрятал в него скрип.
«Ам-м-м! Бегурчимбо! Бегурчимбо! И у-уч-ч!» — раздался в саду чей-то крик.
И его я тоже спрятал в мешок.
«Ха-ха-ха! Мяо-ох-ох! Охо-хо-хо!»
Я держал мешок, и руки у меня дрожали.
«Ух-ух!.. Ух-ух!..»
Это филин стонет. Я спрятал и его сгон. Мешок сразу стал тяжелым. Я взвалил мешок на плечи и вышел из дома. Я хотел его закопать в огороде. Но это было слишком близко от дома. И я решил унести подальше.
Я почему-то не пошел в калитку, а перелез через забор и с мешком за плечами побежал по оврагу. Я решил пойти на кладбище и похоронить свой мешок. А когда я поднялся из оврага, то увидел поляну с белыми цветами.
— И вы бросили мешок на этой поляне? — спросил Торопун-Карапун, и глаза его стали большими и темными.
— Да. Я хорошо помню эти белые цветы. Здесь должен быть камень. Я спрятал мешок под камень. Но прежде чем хорошенько его завязать, я нашептал гуда все свои страхи, которые знал. Потом крепко-накрепко завязал мешок. А сам пустился бежать домой. И тогда первую ночь я спал спокойно. Даже кузнечики не разбудили меня.
— Вспомнил! — закричал Морской Конек. — Тут недалеко лежит один камень. Только он очень большой и тяжелый. Может, это тот камень? Я могу показать.
Но никто не тронулся с места. Тогда вперед выступил Торопун-Карапун.
— Пойдемте посмотрим, там ли он. У нас на карте есть мешок со страхами.
— А ты не боишься? — спросил я. — Вдруг мешок продырявился?
— Потому-то и надо посмотреть, — сказал Торопун-Карапун и шагнул в темноту.
Мы находим мешок со страхами
Торопун-Карапун шагнул в темноту и не оглянулся. Он был уверен, что мы пойдем за ним. И мы пошли.
Мы шли без дороги. Вокруг нас, как мошки, вились рыбки-светлячки.
— Вот он, здесь! — крикнул Морской Конек.
Мы увидели огромный камень, поросший мхом. Торопун-Карапун с удивлением посмотрел на меня.
— Как же вы подняли тогда этот камень? — спросил он.
— Наверно, со страху, — сказал я.
Торопун-Карапун потер руки и подступил к камню. Мы все попятились. Вдруг сейчас с воем и визгом вырвутся страхи? Торопун-Карапун чуть побледнел, шумно вздохнул и навалился на камень плечом.
— Э-э-э-э! Тащите, если там что-нибудь есть! — прохрипел он. — Не бойтесь, я удержу.
Мы заглянули под камень. И ничего не увидели. Да и в темноте трудно было что-либо разглядеть.
— Ищите! — крикнул Торопун-Карапун глухим от натуга голосом.
Мы залезли под камень. Я стал щупать рукой. Стенки камня, мокрые и скользкие, нависли надо мной. Морской Конек нырнул под камень и тут же выскочил.
— Есть! Нашел! — крикнул он, размахивая маленьким мешочком.
Я удивился: такой маленький! А тогда, давно, в те давние времена, он мне казался большим и тяжелым.
