— Эх, зря мы у Горыныча про венец не спросили! Его племя в волшебных вещицах получше нашего разбирается. Глядишь, разгадал бы загадку.
— Что ты так прицепился к этой безделушке? Да не смотри ты волком. Сам знаю, что венец этот непростой. Но, раз мы ничего не смогли выяснить, я бы его выбросил. Или разломал. А лучше сразу: и разломал, и выбросил.
Но Радосвет отмахнулся:
— Перестань! Чует моё сердце, в этом венце кроется ключ к нашей победе. Не смейся. Хоть я и плохой чародей, но теперь — царь. А царю, говорят, сама земля откровения даёт.
— Может, и так. Но всё равно лучше не трожь. Пусть пока в сокровищнице под семью замками полежит. Тебе себя беречь надобно. Ты у нас один, наследников нет.
— Вообще-то есть. Об Аннушке ты забыл?
— Дивий народ ни за что не признает полукровку. Даже я, твой друг, не признаю. Мы же не ведаем, что из твоей дочери вырастет. Может, второй Лютогор?
Радосвет сперва сам зашипел, как змей, но потом взял себя в руки и очень спокойно сказал:
— Про дочь мою такие слова говорить боле не смей. В одном соглашусь: люди будут недовольны. Это посеет новую смуту.
— Дык я о том и толкую. Случись чего с тобой, осиротеет царство. Может, останешься в столице? Тут, слава богам, пока безопасно.
И тут Радосвет не выдержал, затопал ногами:
— Ты чего несёшь?! Не посмотрю, что ты мне друг, и врежу в самую маковку! Нешто я, как мой отец, за высокими стенами буду отсиживаться, пока мой народ воюет, живота своего не жалея? Вместе на войну пойдём. Как прежде: плечо к плечу, спина к спине. Вот только силы ко мне вернутся, сразу же велю седлать коней!
— Как скажешь, — склонил голову Яромир. — Ты теперь царь. Пообещай только, что не будешь рисковать собой почём зря.
Он понимал: удержать Радосвета вдали от битвы не получится. Не из того теста он сделан.
— Обещаю, — кивнул Радосвет. — Я прекрасно помню, что моё царство — моя забота. Не нужно мне об этом всякий раз напоминать.
— Прости. Конечно, ты должен вести за собой людей и воодушевлять их. А прикрывать тебя — моё дело. Я просто тревожусь, что теперь это станет намного сложнее…
— Так собери новый отряд. Ещё придёт пора оплакать всех погибших, но сейчас нам надо двигаться дальше, чтобы их жертва не стала напрасной.
— Да наберу, куда я денусь. А воеводой по-прежнему будет Веледар? Может, ты, как новый царь, подумаешь насчёт Радмилы? — Яромир очень болел за сестру. Да и Радосвет, помнится, говорил, что, будь его воля, ни за что не назначил бы Веледара на эту должность. Но тогда решал Ратибор.
Тем удивительнее было услышать отказ:
— Пусть пока всё остаётся как есть. У нас мало воинов. Те, кого пощадил лёд, — по большей части желторотые юнцы, которых ещё учить и учить. А Веледар, мне докладывали, неплохо справляется. Наверное, я его недооценивал. Но могу назначить Радмилу его правой рукой и советницей.
— Она ни за что не согласится. Разве ты не знаешь? У них с Веледаром давняя неприязнь.
Радосвет очень внимательно посмотрел на Яромира и тихо, но веско заключил:
— Значит, она ещё не готова. Мы все должны быть заодно. Война — не время для свар между дивьими. А Радмиле неплохо бы больше слушаться приказов и меньше своевольничать.
Ох, и хотелось поспорить, да крыть было нечем. Яромир мысленно сделал себе зарубку на памяти — при случае поговорить с сестрой. Напомнить ей о разнице между гордостью и гордыней. История с Горностайкой живо встала перед глазами, но царю он решил об этом не напоминать. Может, ещё всё обойдётся?
Чтобы заглушить вызванную отказом досаду, Яромир предложил:
— Хочешь, велю принести карту? Вместе подумаем, откуда сподручнее достать Кощеевича.
— Прости, друг, я устал. Боюсь, сейчас от меня мало толку, — виновато улыбнулся Радосвет. — Но завтра — непременно подумаем, и я выслушаю твои предложения.
— Конечно, отдыхай! — спохватился Яромир. — Тебе нужно набираться сил.
Попрощавшись, он широким шагом вышел из царской опочивальни — и чуть не налетел на рослую румяную служанку. Девица, охнув, отпрянула и только чудом не получила дверью прямо в лоб. Яромир насторожился: а ну как подслушивала? Уж не навья ли это соглядатайка?
Девица бросилась прочь, и Яромир, недолго думая, ухватил её за косу. Не нарочно: просто за первое, что под руку подвернулось.
— А ну стой! Кто такая?
— Ай, отпусти, больна! — служанка наморщила нос: вот-вот заревёт. — Любава я, Жаворонкова дочь.
— Это царского писаря, что ли?
— Угу.
— А что же ты, Любава, Жаворонкова дочь, возле царской опочивальни трёшься, уши греешь?
Яромир косу отпустил, но путь девице загородил. На всякий случай.
— Дык я тута мимо шла. Наверх. Шоб простыни снять. Высохли небось ужо. А случайно, поди ж ты, услыхала беседу вашу… Возьми меня на войну!
Любава вдруг бухнулась ему в ноги, и Яромир от неожиданности остолбенел. Не услышав возражений, девица затараторила:
— Я много шо умею: и одёжу стирать-латать, и кушанья готовить зело пользительные. А там мал-помалу обучусь и меч держать. Страсть как воительницей стать мечтаю! Шоб как госпожа Северница — на коне да в броне — и, ух, надавать всем навьим супостатам по хребтине!
— А ну-ка встань! — Яромир поднял Любаву и всмотрелся в её веснушчатое лицо. Какая там девица! Девчонка ещё. Из-за того, что рослая, старше кажется. — Рано тебе, деточка, на войну.
— Я ужо большая, — шмыгнула носом Любава, — И очень сильная — даже сильнее папки.
— Сказал, рано — значит, рано! Так. Только не реви. Не реви, кому говорят! Не ровен час, царя разбудишь, а ему отдыхать надо. Вот подрастёшь, тогда посмотрим, какая из тебя воительница.
