мы спасемся.
Наступил вечер, но мои надежды на маяк не оправдались: одни только звезды сверкали на небе. Маяка нигде не было видно.
Вместе с пистолетами я захватил из каюты и теплый плащ. Теперь я надел его, решив всю ночь не смыкать глаз и не терять горизонт из виду.
Долго я сидел так, вперив глаза в темноту, бесполезно стараясь найти там хоть что-нибудь. Турок лежал у моих ног и спал. Ветер улегся. Корабль равномерно покачивался на легких волнах, и ничто ему не угрожало. Около десяти или одиннадцати часов взошла луна и осветила кругом спокойное море, которое тихо струилось и отражало лунный свет. Незаметно тишина меня успокоила. Похрапывание пса подействовало заразительно, и я, несмотря на свое намерение бодрствовать всю ночь, уснул.
Но тишина на море вовсе не означает конец непогоды. К утру я проснулся от свежего ветра. Тучи бежали низко, и море вновь начало волноваться.
Ветер свежел. Я посмотрел на компас. Он показывал северо-восточный ветер. Я повернул руль, чтобы стать по ветру, хотя и не знал, где я, но мне казалось, что ветер попутный, чтобы идти к Бретани или Нормандии.
Меньше чем через час море уже снова бурлило, как накануне. Волны перехлестывали через борт «Ориноко», и вода обливала палубу с одного конца до другого.
Фок-мачта от ветра дрожала и зловеще трещала, ванты и веревки ослабевали от каждого нового порыва шквала. «Мачта может сломаться, – подумал я, – тогда “Ориноко” конец».
Я не терял из виду мачту, и вдруг мне показалось, что я вижу вдали темную полосу. Несмотря на опасность, я влез на ванты. Да, это была земля!
Я подбежал к румпелю и повернул корабль носом на эту полосу. Ноги дрожали у меня от волнения, глаза наполнились слезами. Спасен! Но спасен ли я?
Полоса уже стала видна ясно, но дойдет ли туда «Ориноко»? Выдержит ли мачта? Я провел, пожалуй, целый час в ужасном томлении. Ветер крепчал, мачта трещала, и сердце мое сжималось. Турок сидел у моих ног и смотрел мне в глаза, не отрываясь. Казалось, он хотел прочесть в них нашу судьбу.
Берег, к которому мы приближались, был низкий. На некотором расстоянии от кромки воды были видны холмы, но нигде не было видно ни деревни, ни порта.
Понятно, что я и не надеялся войти в порт, если бы даже он и был прямо предо мной. Это было выше моих сил. Я думаю, что с таким кораблем, каков был теперь наш «Ориноко», и хороший моряк не мог бы справиться. Я мечтал дойти хотя бы до отмели и пуститься вплавь.
Но можно ли подойти к берегу? А вдруг тут есть подводные камни, и они сокрушат мой корабль окончательно.
Я собрал на свой плот все, что мне казалось необходимым, и разложил все вокруг себя, чтобы в случае опасности легко дотянуться до любого предмета. С себя я снял все, кроме панталон, и стал ждать. Берег казался все ближе и ближе, скоро уже можно было рассмотреть его очертания. Я видел, как волны, разбиваясь о камни, уходили назад в море, оставляя полосу пены. Начинался отлив.
Еще четверть часа, еще десять минут, и судьба моя решится. О, мама! О, Дьелетта!
Именно в этот момент, когда я предавался столь сладким мечтам, корабль вдруг высоко поднялся, я услышал жуткий треск. Румпель вырвало, потом несколько раз ударил колокол. Мачта свалилась, а я упал животом вниз и распластался по палубе. «Ориноко» наскочил на камни.
Я встал, но не удержался на ногах и снова упал. Весь корабль трещал. Он остановился и стал валиться на бок. Я хотел встать на ноги, цепляясь за что попало, но не успел: огромный вал налетел на корабль, и он был захвачен водоворотом.
Неподалеку от меня плыла испуганная собака, я старался ободрить ее своим голосом.
Когда я, наконец, выплыл наверх, я был в пятнадцати или двадцати метрах от корабля. Неподалеку от меня плыла испуганная собака. Я старался ободрить ее словами.
Мы были не больше чем в двухстах метрах от берега, и в тихое время я проплыл бы их без особого труда, но теперь, когда приходилось бороться с водяными горами, это был страшный труд.
Не теряя мужества, я плыл медленно, стараясь держаться поверх волны, но ветер и пена мешали мне дышать: я едва успевал вдохнуть между двумя волнами. На берегу по-прежнему никого не было видно, так что помощи ждать не приходилось. К счастью, и море, и ветер гнали нас к берегу. И вот, наконец, когда большая волна перевалила через мою голову, я почувствовал под ногой землю.
Это была решительная минута: следующая волна подхватила меня и выбросила на берег, как кучу водорослей. Я вцепился пальцами в песок, но прибой опять подхватил меня, и я не смог удержаться. Мне стало понятно, что если продолжать бороться с волнами, то гибель неминуема. Я мог спастись только одним способом, о котором мне как-то рассказывал отец: в тот момент, когда меня выбросило на берег, а прибой еще не догнал меня, я вынул свой нож, открыл его и вонзил в песок. Прибой нахлынул, но я удержался на берегу. Когда волна ушла, я продвинулся вперед и опять вонзил нож в песок, стараясь загнать его как можно глубже. На этот раз волна покрыла только мои ноги. Я прополз еще немного и растянулся на песке.
Когда я пришел в себя, Турок лизал мне лицо, его глаза блестели от радости
Я был спасен, но силы покинули меня: я потерял сознание. Когда я пришел в себя, Турок лизал мне лицо. Его глаза блестели от радости и, казалось, говорили: «Успокойся, беда миновала». Я сел на песок и увидел таможенного сторожа и крестьян, которые бежали к нам со всех ног.
Глава XIV
Благополучное возвращение
Нас выбросило у мыса Леви, в четырех или пяти лье от Шербура.
Крестьяне, прибежавшие ко мне на помощь, отвели меня в ближайшую деревню Фарманвиль, в дом учителя, и уложили в постель.
Я был так утомлен пережитыми волнениями и борьбой с волнами, что проспал двадцать часов кряду. Я думаю, что мы с Турком проспали бы и сто лет, как в сказке, если бы не морской комиссар и не страховые агенты, которые пришли нас допрашивать.
Я должен был рассказать им все, что произошло с тех пор,
