Разбитого нуля сгоревшее крыло.
Страх!.. Кто-то подошел к нему. Или подъехал.
Склонился. Тронул за плечо слегка.
Хотелось пить. Гранат разрезала рука!..
Гранат! Не может быть! Вот номер, вот потеха!
И вдруг, захохотав каким-то новым смехом,
Принц подбежал к Гордынычу и обнял старика.
- Так это вы тогда? Гранат?..
- Конечно я!
- Спасибо! Вы!.. Вот вам рука моя.
Наслышан много был о вашей я гордыне
И, каюсь, думал... Но сегодня! Но отныне!..
Так дружба их возникла. Так в душе Магистра
Опять воскресла жажда жить. И стой поры.
Но двинем дальше.
Где-то грянул выстрел,
Второй, шестой... И по команде лесобойного министра
Запели пилы, застучали топоры.
Глава одиннадцатая
Триста! Не считаю лесников и егерей я.
Триста рубчих рот Дуплет-Гирея
Плюс дренажный полк и пилобатарея
Ничего поделать не могли.
Это были странные деревья
Чем поспешней их рубили, тем скорее,
Расползаясь вширь, они росли.*
* Сверхрегенерации секрет!
Помните, секрет, который Колли
Выведал еще в начальной школе
У отца - Чинителя Планет.
Говоря научно, каждый пень
В час отстреливал три генетических решетки
И они наклонно, методом двойной проходки
Зарывались в грунт, а равно через день
Каждая давала Дерево Веселья.
Ветки гнул агав тяжелый груз,
Слева сливы, персики висели,
Справа вишня, тыква и арбуз.
На плоды строжайший был запрет,
Но поскольку плод запретный сладок,
То довольно скоро на планете Зет,
Грубо говоря, примерно каждый сотый
Нездоровым остроумием блистал,
А из тех, кто слушал их остроты,
Каждый пятый заходился от икоты,
Повторяя Надо же! Да что ты?!,
Каждый третий просто хохотал,
А второй сочувствие питал.
Словом, отравлений мрачное число
Не по дням, а по часам росло,
И еще уместно здесь сказать:
У вкусивших - так их стали называть
В результате хохотального накала
Странное единство возникало.
И единство это их толкало
Дикие поступки совершать.
Так они порой, блуждая по болотам,
Грохоча в Тут-тут (такой большой Там-там)
Издевались над священным Гегемотом,
Говоря ему в лицо: Эй, ты, Месопотам!...
Более того,
Поправши статус Истинной Печали,
То, что надо посещать они не посещали,
Игнорируя трубу, а иногда и выстрел из пищали.
И так далее, и так далье, и так далье!
В общем, резко измененная природа
Породила расслоение народа.
Докатилось до того, что производственная сеть
У вкусивших, как это ни глупо
Заменилась вдруг системой клубов,
Где наполовину, где на треть,
Тут бы им, казалось, и сгореть.
Но, коль зетские источники не врут,
Всюду там, где весом измеряется работа
Сократились вдруг расходы пота
До неполной капли на погонный пуд.
Процветали клубы: Рыцарь вторсырья,
Крекинг-клуб Святая Керросина,
Клуб столярной мысли Древесина,
Клуб любителей чугунного литья...
В этих клубах днем и но ночам
(Видно члены никогда не уставали)
Все одной рукою пили чай,
А другою делали детали
И при этом громко хохотали.
Вряд ли те детали были хороши.
Но поскольку делать было их не потно,
То в продажу их пускали за гроши
И на рынке брали их охотно.
Конкуренция себя давала знать:
Потогонная финансовая знать,
Рожами вкусивших именуя,
Срочно наняла писанта Несосбруя.
И писант, забросив все дела,
В том числе кормящую работу,
Сел строгать двенадцать гимнов поту,
Закусив до крови удила.
Но бедняга, видно, сам вкусил,
Так как выпустив из-под контроля лиру,
До того метафоры сгустил,
Что все гимны превратил в сатиру.
Словом страсти накалялися и вот!..
Впрочем, пусть и вот через главу пойдет.
А в главе, что продолжает эту,
Уделим вниманье дяде Зету.
Глава двенадцатая
Вкусил ли дядя Зет таинственных плодов?
Нет, трижды нет! Я душу прозакладывать готов.
А впрочем, что ж закладывать!
Судите сами,
Вот труд его последний перед вами,
Пространный и внушительный весьма
Куризм-баллада под названием Зима
Он начинался так:
Ха-ха!
Какая стать у петуха!
Как будто он не суп грядущий,
А знатный мистик из Дубовой Тишины!
Как будто вовсе не на ужин,
А для великих дел он нужен,
Для процветания страны
Иль пробуждения весны.
Как будто этот снег
И этот смех,
И эти куры!..
Ах, как не совпадают две фактуры,
Как портится повествованья лад!
А может и т.д. и никаких баллад?
Ведь вспомните, Компилий Бороде,
Любитель и знаток чужого текста,
Тем и прославился на Зете, как известно,
Что как никто умел предельно неуместно
В цитате важной вдруг поставить и т.д..
Поступим так и мы, чтоб не губить сюжета
И скажем так:
Сей опус дяди Зета
(Он зимний был, а на планете лето)
Запрятала наждачная газета
На сто четвертой, посезонной полосе.
Но все ж его нашли и прочитали все.
За исключеньем, впрочем, Тез Ядяда.
Он что-то был не в духе в этот день.
- Прочли бы! - принц сказал. - Прекрасная баллада.
- Нет настроения. Да и, признаться, лень.
- Могу вам вслух прочесть. Хотите?
- Нет, не надо!..
Принц с удивленьем глянул на врача
И снова стал читать балладу, бормоча:
- Похоже, да... Весьма, весьма похоже,
В отдельных строчках юмор есть. Вы слышите?
- Допустим. Ну и что же?
- А то, что дядя Зет вкусил плодов.
- О боже!
Какой нелепо-примитивный взгляд.
С каким-то вызовом вдруг молвил Тез Ядяд.
Там, где вам юмор чудится, там грусть, и только грусть.
Возьмите это место. Или это!..
И вдруг, закрыв Наждачную газету,
Целитель отошел в сторонку, стал спиною к свету
И... прочитал балладу наизусть.
Не знаю, можно ль говорить об удивленье принца,
Пожалуй, здесь уместней было б слово шок.
Поскольку нервы в нем,
Свершив какой-то фантастический прыжок,
На место прежнее уж не сумели приземлиться
Шесть раз (подобный шок довольно долго длится)
Принц воздух ртом ловил
И, наконец, сказал:
- Смешно!..
А дядя Зет, он что?.. Вы может с ним знакомы?
- Не важно, принц. Но я скажу одно:
На свете есть поэзии законы.
И основной из них я изложил бы так:
Чтобы создать любых параметров творенье,
Поэту нужды нет вкушать какие-то плоды или коренья.
Всю гамму чувств таит в себе высокий плод прозренья,
Как суть всех солнц - вселенский черный мрак.
А вы... Вы, принц, ужасны с юмором своим.
И если существом души своей иль плоти
Ему противовес вы не найдете,
То я боюсь, что так и не поймете,
Чего мы стоим и на чем стоим.
И высшая приязнь вовек вас не встревожит,
Тот, кто смеется, тот любить не может.
Ну, а теперь!..
Целитель снял парик,
Отклеил элегантную бородку.
И вырвался у принца изумленья крик
И чувство странное ему сдавило глотку.
... Она еще похорошела, честно говоря,
Глаза смотрели смело и открыто.
Принц что-то лепетал,
Так словно заклинания творя...
Пред ним стояла девушка-заря.
Да, да, вы правы, то была Тазитта.
- Ну вот и все! - она сказала. - Кончен маскарад.
Прощайте, принц. Сегодня я уеду.
- Куда? - невольно принц спросил.
- К больному деду.
Я думаю, бедняга будет рад.
А наша дружба... От нее не отрекусь.
И если, как сказал великий Тетий,
Вас жажда встречи осенит,
Как осеняет грусть,
В сторожке дальней вы меня найдете.
- Но я сейчас, сейчас уже грущу!
Воскликнул принц. - Я вас не отпущу
Я запереть ворота дам приказ.
- Ах бросьте, принц. Ведь я сильнее вас.
Я мистикант, целитель. И поэт!
Ведь кроме прочего я...
- Кто?
- Я дядя Зет.
Вы имя помните мое? Так вот,
Прочтите Тез Ядяд наоборот.
Сказавши так, Тазитта вышла прочь
В огромную, зияющую ночь.
А принц стоял, как громом пораженный,
Держась за стенку и открывши рот,
Не то растерянный, не то уже влюбленный.
Какой-то свет неведомо бездонный
Входил в него. И он душою потрясенной...
Но к делу! К делу! Время нам сказать И вот!
Глава тринадцатая
И вот на разговории закрытом
Довольно сипло (он болел когда-то мытом)
Хранитель Синей Глины вдруг спросил:
- Когда же, господа, прибегнем к примененью сил?
Когда же грохнем шоковым копытом
По мерзким рожам сих хохочущих верзил?
Иль так и будем ждать в бездействии,
Чтоб гром их поразил?!
В ответ послышалось:
- Чего?
- Куда?!
- Кому?!!
- Погромче повтори, осел, да пояснее!!!
Когда на разговории так страстно просят пояснений,
Понять уже не трудно, что к чему.
И свой вопрос не повторил спросивший.
