— Верно ты говоришь. Какое дело сверчку, куда я миски свои ставлю.
А сверчок опять в углу затиррикал:
«Тиррик... Тиррик...»
И опять Лиса уши навострила, будто слушает.
— Что, что?.. Ну и что? На то и миска, чтобы в ней держать что-то.
— О чём это ты? — насторожился медведь.
— Да всё сверчок этот. Говорит, что у тебя в миске мёд. А я ему и говорю: ну и что? На то и миска, чтобы в ней держать что-то.
- Верно говоришь. Какое дело сверчку, что я держу в своих мисках.
И опять сверчок в углу затиррикал Навострила Лиса уши:
Что, что?.. Ну, это ты брось. Не такой Михайло Иваныч медведь, чтобы скряжничать. У него натура широкая. Он каждого пригреть и приласкать норовит.
— О чём он там ещё? — громыхнул медведь басом.
— Да говорит, что ты это от меня мёд спрятал, чтобы не потчевать меня.
Вот брехун! — возмутился медведь и грохнул на стол миску с мёдом. — Да у меня и в мыслях никогда не было такого. Садись, угощайся, будь гостем.
Сидела Лиса за большим медвежьим столом, ела большой медвежьей ложкой из большой миски мёд, а сверчок тир- рикал себе в углу свою всегдашнюю песенку:
«Тиррик... Тиррик...»
Слушал его медведь и горько думал: «А, в моей берлоге живёт, моим теплом греется и выдаёт мои же тайны! Какие квартиранты бывают!..»
ХИТРОСТЬ МЕДВЕДИЦЫ
МАТРЁНЫ
Ничему не хотел учиться у медведицы Авдотьи медвежонок Ивашка. Бранит, бывало, его медведица, а Ивашка сердится, отбрёхивается воркотливо:
И как это ты всё видишь? Это, наверное, потому, что я у тебя один. Надоел тебе, как соринка в глазу.
И тут заболела медведица Авдотья и пригорюнилась — куда Ивашку девать. А соседка её, медведица Матрёна, и говорит:
- Давай его ко мне. У меня своих медвежат двое, а где двое есть, там третий не помешает.
Обрадовался Ивашка — среди Матрёниных ребят его незаметно будет. Не делай ничего — и слова никто не скажет.
Переспали ночь. Собралась медведица завтраком медвежат кормить, смотрит- -её Мишук и Машута заправили постели, а Ивашка и не подумал. Как была она у него разбрыкана с ночи, так и осталась.
Задумалась медведица: как быть ей? Как сказать Ивашке об этом? Пожурить ещё обидится. Скажет: если мать заболела, то уж и ругают меня.
И тогда кликнула медведица сына своего и ну его виноватить:
- Ты что же это, Мишка, как постель плохо убрал? Погляди, куда у тебя подушка углом смотрит?
К окошку, — прогудел медвежонок.
- А куда нужно, чтобы она глядела?
К двери, прогудел медвежонок.
. — Так что же, выходит, я тебя зря учила? Да я вот
тебя, неслуха, за вихор сейчас! Убирай всё сызнова.
Раза три Мишук пропотел, пока его мать бранить перестала. Мишука перестала, Машуту начала:
А у тебя, Машка, что это одеяло морщится? Разве я тебя, срамница, так учила постели убирать? И не хмурься, не опускай бровей. Нашкодила, так гляди прямо. Ишь наёжилась.
Уж она её, уж она её!
«У... натопорщил Ивашка уши. — У Мишука с Машу- хой всё-таки заправлены койки, и то она их вон как куделит, а что же будет, когда до меня очередь дойдёт?..»
Подбежал к своей кровати, заправил её скорее, одеяло разгладил, чтобы ни одной сборники не было. Подушку углом к двери поставил, сделал всё как надо.
Похвалила его медведица:
- Вот у кого учитесь постели убирать, у гостя нашего.
И ещё своих медвежат поругала.
Стали за стол садиться. Смотрит медведица — её Мишук и Машута умылись, а Ивашка и не подумал даже. Он у себя дома никогда не умывался.
— Всё равно, — говорит, — к завтрему опять испачкаюсь, грязный буду. Зачем же тогда сегодня умываться?
И в гостях неумойкой за стол полез. Провёл сухой лапой по роже, и хорош!
И задумалась медведица: как быть? Пристыдить Ивашку? Ещё обидится медвежонок. Скажет: если мать заболела, то уж и стыдят меня. И напустилась тогда медведица на сына своего, зашумела:
Что же это ты, Мишка, умылся как? Щёки потёр, а под носом кто мыть будет? Разве я тебя, озорника, так умываться учила?
— Нет, — прогудел медвежонок.
- А что же ты, ослушник, позоришь меня перед гостем? Полотенце новёхонькое грязью затираешь. Плутовством отойти задумал? Зашелудиветь хочешь?
Уж она его, уж она его!
Раза три пропотел Мишук, пока его мать бранила. Побежал скорее к умывальнику. А медведица дочь свою отчитывать принялась:
— А ты, Машка, что же, срамница? Шею вымыла, а про уши забыла. Я тебя разве так учила умываться? И что это ты супишься? Ты уж не дерзить ли мне собираешься? Прикуси язык, грязнушка.
Уж она её, уж она её!
«У-у-у... — поползли у Ивашки к потолку уши.—Мишук и Машута всё-таки умылись, и то она их вон как бранит, а что же будет, когда она увидит, что я совсем неумытый за столом сижу...»
Съёрзнул со скамейки — и к умывальнику. Морду вымыл, из ушей всё выгреб, шею чисто-начисто продрал.
Похвалила его медведица:
— Учитесь, — говорит, — у Ивашки, как умываться надо.
Так и повелось с той поры: увидит медведица у Ивашки непорядок какой, своих медвежат винить начинает, а
Ивашка догадывается и, пока до него очередь дойдёт, приведёт себя в порядок. Похваливает его медведица. Ивашка тоже доволен.
— Хорошо, — говорит, — что я ей чужой: не сразу она меня замечает. Пока своих отбранит, меня уж и бранить не за что. Вот как.
Поймал медведь Спиридон в речке пять раков, несёт домой. Думает — позавтракаю сейчас. Навстречу ему Лисёнок. Увидел раков и заморгал глазёнками — морг, морг.
— Что, — говорит медведь Спиридон, — хочется небось рака отведать?
— Хочется, — признался Лисёнок.
— Ну, так и быть, на тебе одного. Мне на завтрак и четырёх хватит.
Потянулся было Лисёнок лапкой за раком, но тут же отдёрнул её.
— Нет, — говорит, — дядя Спиридон, не возьму.
— Почему это?
— Принесу домой, спросит мать: где взял?
— Скажешь, что я дал.
— Нет, спасибо, дядя Спиридон, но не возьму.
— Да почему же?
— Не поверит мать. Скажет: не может быть, чтобы такой добрый медведь и дал только тебе рака, а мне—нет.
— Кха, — крякнул медведь Спиридон и достал из лукошка ещё одного рака: — Бери, коль, двух тогда. На завтрак мне и трёх хватит.
Потянулся было Лисёнок за раками, но тут же отдёрнул лапку.
— Нет, — говорит, — дядя Спиридон, не возьму.
— Почему это?
— Принесу домой, спросит мать: где взял?
— Скажешь, что я дал.
- Нет, спасибо, дядя Спиридон, но не возьму.
— Да почему же?
— Не поверит мать. Скажет: не может быть, чтобы такой добрый медведь тебе рака дал, мне дал, а братишку позабыл. Не поверит.
Крякнул медведь Спиридон и достал из лукошка ещё одного рака.
— Бери, — говорит, — трёх тогда. До обеда я как-нибудь и двумя обойдусь, а там ещё поймаю.
Потянулся было Лисёнок за раками, но тут же отдёрнул лапку.
— Нет, — говорит, — дядя Спиридон, не возьму.
— Почему это?
— Принесу домой, спросит мать: где взял?
— Скажешь, что я дал.
— Нет, спасибо, дядя Спиридон, но не возьму.
— Да почему же?
— Не поверит мать. Скажет: не может быть, чтобы такой добрый медведь тебе рака дал, мне дал, брату твоему дал, а сестрёнку малую позабыл. Не поверит.
Крякнул медведь Спиридон и достал из лукошка ещё одного рака.
- Бери, — говорит, — и четвёртого, коль, тогда.
Потом посмотрел в лукошко и последнего достал.
- И этого, — говорит, — бери! Может, у тебя дед есть или бабка какая... Бери уж заодно и лукошко, а то не поверит твоя мать, что такой добрый, как я, медведь мог тебе дать раков без лукошка.
Сунул медведь Спиридон Лисёнку лукошко с раками и пошёл к речке: надо же чем-то завтракать. Шёл и бранился:
- Вот племя плутовское! Угостил меня, так не забудь угостить и всех моих сродничков. Сатанёнок.
А Лисёнок бежал вприпрыжку домой и радовался:
- Добыл раков! А день только ещё начался, к вечеру ещё чего-нибудь добуду. Проживу!
Прибегает заяц с Лысой горы к зайцу Длинные Уши и говорит:
- Ты знаешь, заяц Рваный Бок вчера волка в капкан поймал и оприколил у своего дома.
У зайца Длинные Уши и глаза сразу округлились.
Ну?!
- Да. Поставил хитрец на волчьей тропе капкан огромаднейший. Волк шёл и попался. Рваный Бок посадил его на цепь у крылечка, и теперь волк его охраняет за вилок капусты в месяц.
- Эх, — вздохнул заяц Длинные Уши, — мне бы поймать. Я бы тогда никого не боялся. Пошёл бы на прогулку, волка на ремешок — и с собой: тронь меня попробуй. А сейчас к моему носу каждый старается кулак поднести поближе и припугнуть пострашнее.
