то что ходить!
С удивлением я наблюдала, как Ханна Рудерер небрежно закинула ноги на спинку стула, стоявшего перед нами, и откинулась назад, скрестив руки за головой.
– Прекрасно, – протянула она и удовлетворённо пошевелила пальцами ног. Ногти на них были окрашены в тёмно-красный, и сразу было видно, что тут работал профессионал.
– Знаете, я так нервничаю… Вы тоже? Я всю ночь глаз не могла сомкнуть, – сказала она. – Не терпится узнать реакцию читателей. Возможно, после этого тома вы все меня возненавидите. – Она тихо рассмеялась.
Что она, спрашивается, хотела от нас услышать? Я в принципе могла открыто сказать Ханне Рудерер, что о моей реакции она может не беспокоиться, поскольку я и до этого ненавидела её истории и буду ненавидеть их до конца своей жизни. И не только потому что они нереалистичные, неизобретательные и слащавые, но ещё и потому, что состоят они из одних клише.
Но я не стала этого делать, а только мягко подтолкнула Леону локтем в бок. Пусть лучше говорит она.
– Ну… если только Эсмеральда не переключится в итоге на Винценца, – хрипло пробормотала она.
– М-м-м… – Ханна Рудерер забавно нахмурилась. – Это было бы очень плохо, не так ли? Ну что ж, посмотрим, посмотрим…
– Но… – продолжала Леона, однако не успела произнести ни слова, потому что её перебил папа.
Он беспокойно постучал по своим наручным часам.
– Ханна, ты не возражаешь, если мы потихоньку начнём? Сейчас без пяти шесть. Просто иначе твои поклонники мне витрину разобьют.
– Уже начинать? – Ханна Рудерер сбросила ноги со спинки стула и встала, разглаживая помятый жакет. – Ну хорошо, давайте. Хотелось бы, конечно, ещё немного поболтать с девушками. Тогда продолжим разговор чуть позже, хорошо? – Тут она широко улыбнулась.
Я пробормотала сдержанное «угу», которое, к счастью, никто не услышал, так как Леона заглушила меня своим громким «Да-а-а, это было бы просто замечательно!»
Ханна Рудерер кивнула.
– Вот и договорились. Ах, милые мои, никогда не надевайте на важное мероприятие обувь, которую вы до этого не носили. Иначе вас это просто убьёт. – Она покачала головой. – А мне теперь, наверное, придётся читать босиком.
Комната была заполнена людьми, их оказалось больше, чем мог вместить наш магазинчик. Многим приходилось стоять или сидеть на корточках, прямо на полу. Я даже не помню, было ли у нас когда-нибудь столько народу. Но эти непроизвольные групповые обнимашки, казалось, мало кого беспокоили.
Я чуть сползла со стула и критически осмотрела Ханну Рудерер. Под столом, за которым она сидела, можно было отчётливо различить, как она медленно покачивает босыми ногами.
В это же время она рассматривала свой маленький микрофон так, будто видела его в первый раз. Потом ей это, по-видимому, надоело, и она налила себе воды в стакан.
У папы на лбу блестели бисеринки пота. В магазине было жарко, как в сауне.
Он несколько раз промокнул лицо носовым платком, затем тоже потянулся за микрофоном, наклонился и что-то прошептал Ханне на ухо. Она улыбнулась ему и кивнула. У меня возникло странное ощущение, что при этом она на секунду покосилась на меня. Да, она смотрела в мою сторону! Конечно, в тот момент мне было уже любопытно, о чём таком важном шепчутся эти двое. Со стороны всё выглядело так таинственно, будто они что-то замышляли. Хотя на самом деле речь, скорее всего, шла о каких-нибудь скучных организационных моментах, вроде того, как отрегулировать громкость микрофона или что-нибудь в этом роде.
И вот папа наконец представил нашу дорогую гостью. Хотя это, пожалуй, было лишним. Наверняка все присутствующие и так прекрасно знали, кто такая Ханна Рудерер. Тем не менее никто, судя по всему, не возражал ещё раз послушать, каких высот писательница уже успела достичь в своей блестящей карьере.
– И для меня огромная честь иметь возможность приветствовать этого необычного человека сегодня у нас в магазине! Пожалуйста, поддержите аплодисментами уникальную, удивительную, замечательную, прекрасную Ханну Рудерер, – наконец закончил папа свой хвалебный гимн. Нас ждало ещё девяносто пять минут разглагольствований. Скука смертная.
Люди зааплодировали. Я тоже немного похлопала, но только для того, чтобы не выделяться в толпе фанатов. К тому же рядом со мной стояла Леа, которая после коротенькой личной встречи с любимым автором буквально мутировала из мегафанатки Ханны в гипер-фанатку. Хотя, казалось бы, куда уж фанатичнее…
– Ханна, конечно, пришла к нам не без повода, – продолжил свою речь папа. – Сегодня у нас особенный день…
– О да! – лучезарно улыбнулась Ханна Рудерер. И опять у меня возникло чувство, что она поглядывает на меня. Да почему она всё время смотрела в мою сторону?
Папа тоже улыбнулся аудитории.
– Сегодня мы все празднуем выход финальной части грандиозной трилогии «За двадцать минут до полуночи». Я уверен, вы все с нетерпением ждёте продолжения истории Фила и Эсмеральды, так что не смею вас больше задерживать. Итак, Ханна, тебе слово!
Ханна поблагодарила присутствующих за тёплый приём в своей обычной слащаво-приторной манере, так что звучало это примерно как «Я только пока прикидываюсь доброй и милой, но потом я вас всех уничтожу», а затем развернула лежащую перед ней книгу где-то посередине и сказала с заговорщической улыбкой:
– Вы помните, что Эсмеральда отправилась на традиционный семейный бал с таинственным парнем в мрачной венецианской маске в конце второго тома. И мы все можем догадаться, кто же это был. Эсмеральда это тоже выяснит вскоре после танца. Что именно произошло на балу, вам придётся читать самим. Но одно я могу сказать, – она понизила голос до шёпота, – Эсмеральду гложет совесть.
Я закатила глаза. Чего же ещё можно ожидать? Неужели и без этого спектакля не было ясно, что она в итоге пообжималась с тем «таинственным парнем в маске» (то есть Винценцем), и всё только для того, чтобы теперь в третьем томе, по крайней мере, на первых ста страницах, плавно и неспешно разворачивалась душераздирающая драма?
Ханна Рудерер сделала глоток воды, прежде чем начать. Впрочем, «читать» – это, пожалуй, слишком громко сказано, она скорее едва слышно шелестела. Видимо, с её точки зрения, такой тон должен был создать романтическую атмосферу. Пока она говорила, кончики её волос качались взад-вперёд и то и дело задевали подбородок. Наверняка было щекотно. Я смотрела на это, и мне казалось, что щекочут меня.
Я заметила, как Леона становится всё тише и тише. На самом деле я даже не была уверена, что она не забывает дышать.
Фил сидел напротив неё и резал на кусочки индейку в тарелке. Вот он снова поднял взгляд. Эсмеральду словно током ударило. Его прекрасные светло-голубые глаза сверкали. В голове снова промелькнули воспоминания об их купании в пруду. Боже, как же ей сейчас сказать ему, что она танцевала с Винценцем на балу? Едва ли он простит её за
