class="p1">Когда накапывала много луковичек, то несла их брату и маме, но когда находила мало сараны, то домой их совсем не приносила, чтобы мама даже не знала, что мы одни бегали в лес. Мамы нас ругали, если узнавали, что мы ходили в лес без старших. Со «старшаками» отпускали в лес собирать черемшу, выкапывать сарану. Ну, а за грибами и ягодами ходили далеко и только с бабками или чьим-то дедом. Иногда и мамы наши ходили с нами, чаще всего, когда было пасмурно – дождливо и они не работали на прополке в поле.
Сижу я под навесом, смотрю на жужжащих вокруг мух. Скучно. Тоскливо.
Скрипнула калитка. Моя подружка Фенька бежит вприпрыжку, а за ней, как всегда, «хвостом» ее пятилетний братик Петька. Петька – это тоже наказание для Феньки и для меня, потому, что она моя двоюродная сестра и самая лучшая подружка. Тетка Елена, их мама, строго наказала ей смотреть за братом и ни на минуту не оставлять Петьку одного. Петька был крупным мальчиком, но когда уставал, то начинал ныть и просил взять его на руки. Мы с Фенькой, по очереди, тащили этого бутуза на своих руках или спине, а он радостно улыбался. Фенька тихо, в сердцах, чтобы не услыхала мама, называла его – клещ.
Он, как привязанный, бегал за сестрой везде. Даже тогда, когда мама была дома, он все равно бежал за Фенькой и истошно орал на всю улицу: «Феня, меня бери…а-а-а, Феня бери меня…а-а-а». Иногда он заигрывался на улице с такими же малявками, а мы срывались и убегали сломя голову, чтобы Петька даже не углядел направление в котором мы исчезли. Тогда он, плача, шел домой жаловаться маме. Вечером Феньке, конечно, попадало, за то, что Петьку не взяла, бросила на улице, но зато мы были некоторое время свободными и не опасались, что этот Петюня вечером расскажет нашим мамам, как мы бегали в лес за реку или как добывали кислый муравьиный сок на палочку, разворошив муравейник, или лазали на дерево в сорочье гнездо за яйцами. Да мало ли интересного летом вокруг!
Фенька прибежала радостная: «Пошли на речку. Мама отпустила, но с Петькой. Побежали!»
Я грустно покачала головой.
– «Сторожу огород. Мама велела. Эта Пеструха уже бегает вдоль забора, окаянная»
– Ну, давай, мы ее поймаем и запрем у вас в предбанке. Пусть до вечера сидит, а с речки придем и перекинем к Токарихи в огород. Там не видно, она подумает, что она в ее огороде день просидела».
На том и порешили. Сели в засаду на огороде, за куст смородины. Петька с нами. Сидим. Ждем. Тихонько переговариваемся:
– «Вон видишь, ходит, роет. Сейчас дороет и проскочит, как раз на грядки. Она еще может уйти вон туда, к дровяной куче, а оттуда перелететь…»
– «Ага, вот зараза! Как же ее поймать-то? Бегает шибко быстро и орет громко. Еще Такариха услышит, что мы ее тут гоняем, потом начнет ее искать…»
Мы задумались. Как тихо поймать курицу? Феньку осенило.
– «А давай я сбегаю, через покос, на берег. Наберу камней поболее, будем так в нее кидать, чтобы загнать ее в угол за баней, а? А там-то она уже никуда не выскочит…»
Решено. Фенька помчалась на речку, взяв пустой мешок. Я с Петей осталась в засаде. Петька заныл: «Пить хочу… пойдем на речку то…Чё тут сидим…»
Я его уговариваю: «Сиди тихо, сейчас Пеструху поймаем и пойдем до самого вечера. Картохи возьмем. У нас есть, мамка утром сварила.»
Фенька пришла, еле таща мешок с речными камнями. Камни набрала совсем не маленькие, а некоторые так прямо очень даже увесистые. Часть из них мы тихо высыпали недалеко от того места, где топталась Пеструха. Вторую часть взяли с собой, за куст. Петьке дали попить и опять заняли пост наблюдения.
Курочка не заставила себя долго ждать. Хоть мы старались смотреть внимательно, не отвлекаться, но все же прокараулили тот момент когда она появилась в огороде.
Увидали мы ее на грядке с луком. Она увлеченно разгребала лапами землю, разбрасывая луковички во все стороны. Мы схватили камни и стали пулять ими так, чтобы отрезать ей путь к забору и направить ее в угол, за баню.
Хотелось кричать и громко «кышкать», но мы молча кидали камни, боясь привлечь шумом бабку Токариху.
Пеструха кинулась бежать в том направлении, куда нам было нужно – за баню. Мы преследовали ее, кидая камни. Курица кудахтала, но истошно не орала.
Мы загнали ее за баню. Выхода не было. Осталось только поймать ее руками. Фенька встала в проходе, а я, раскинув руки, пошла на Пеструху. Но она ловко увернулась от меня и помчалась прямо на Феньку. Та, не долго думая, кинула в нее самый большой камень. Попала. Курица упала. Глаза ее закрылись.
Мы растерялись. Все, прибили Пеструху! Что теперь будет? А если она не очухается и издохнет? Курочка не подавала признаков жизни. Наверное, очень сильно ее зашибло камнем. Решение пришло моментально. Я сказала Феньке: «Ее надо зарубить, пока она еще дышит чуть-чуть. И сварить. Столько мяса пропадет, жалко…»
Фенька согласно кивнула.
Топор стоял в бане. Положив курицу на чурку, стоявшую тут же, я, отвернувшись, размахнулась и стукнула ее по шее. Курица дернулась, но я крепко держала ее за ноги.
Мы жили в деревне и с детства знали, как заготавливают колхозники мясо на зиму. Поздней осенью, когда наступят постоянные морозы, на деревне идет забой скота, кур, гусей. Мы, конечно, видели, как обрабатываются туши животных и тушки птиц. Для нас это был естественный процесс заготовки продуктов на долгую, холодную зиму. Такой же естественный, как сбор, варка и сушка ягод, как уборка картошки, засолка овощей, грибов.
Война. Голодно. Мясо, как не экономили, закончилось еще зимой. Сейчас, у кого еще было, доедали остатки прошлогодней картошки. Ели зелень, какая только появлялась в лесу: черемшу, ревень. Муки было мало, экономили. Стряпали вполовину с молодой лебедой, крапивой или добавляли картофельные очистки. Хотя чаще варили картошку «в мундире», отходов нет.
Мы все сделали правильно. Затопили печурку под навесом в ограде, поставили чугунок с водой. Когда вода нагрелась, мы положили нашу добычу в таз, залили водой, а потом стали выдергивать перья и пух, как говорят – теребить курицу. Оттеребили, как смогли, хоть тычки остались, но это было уже не важно. Выпотрошили внутренности. Разрезали тушку на части, сложили в большой чугунок, залили водой, поставили на печь.
Показалось что мало.
