«зарисовки» Мироновой? — спросил я у Глеба.
— Какую?
— В ней не было ничего особенного. Но она кое-что напомнила и озарила меня догадкой. Я даже запомнил ее наизусть. Там было сказано про Нинель: «Накануне, то есть в субботу, она переезжала в новый дом и простудилась…» Значит, Нинель въехала в совсем новый дом?
— Мне дежурная в школе… А потом она сама… По телефону…
— Разве в совсем новых домах бывают телефоны? Их ставят уже потом, позже. Почти всегда так бывает. Откуда же она звонила? И разрешила нам ехать сюда без нее? Или, может быть, она с температурой тридцать восемь и пять пошла к автомату?
— Я вам всё… Я сейчас же…
— Нет времени! Мотивы преступления объяснишь потом. В электричке! А сейчас смотри мне в глаза. Говори правду, одну только правду, ничего, кроме правды. Где выход отсюда? Или прикажи Племяннику! Ведь это ты его подучил?
— Я сейчас же… Я вас… Не беспокойтесь…
«Все проанализировал я, а освободителем будет он?» — полоснула меня неприятная мысль.
Глеб уже хотел броситься в темноту. Но судьбе было угодно, чтобы очередная догадка молнией озарила меня. Стремительным движением руки я остановил его.
— Наташа! — воскликнул я. — Покажи свой рукав!
— Следствию нужны вещественные доказательства? — съехидничал Покойник с видом покойника. Он все еще не верил, что мы выберемся из подвала.
Я прикоснулся к Наташиному рукаву. Сердце мое заколотилось так сильно, что это услышали все и повернулись в мою сторону. А может быть, им просто было интересно, что я обнаружил на ее рукаве? Эта мысль пришла ко мне позже. А в ту минуту вообще никаких мыслей у меня не было: я держал ее руку в своей…
— Алик, нет времени, — сказала она.
Я не хотел торопиться. Но ее слова вернули меня на землю. Решали минуты. До электрички оставалось совсем мало времени. А Наташу ждала дома больная мама…
Мысль моя вновь заработала: «Раз эта краска испачкала ее рукав, значит, слова „Опасно! Не подходить!“ были написаны кем-то незадолго до нашего прихода: краска еще не успела высохнуть!.. Так-так… И Глеб, помнится, крикнул тогда: „Не подходите!..“ Значит, надо немедленно подойти».
Я подбежал к фанерному щиту, отбросил его. Вернее сказать, оттащил… Он заслонял собой дверь. Я толкнул ее, и она нехотя заскрипела. Старая, покосившаяся, она, видно, не закрывалась. В этом было наше счастье: Племянник не смог запереть ее. Дверь с трудом поддалась, открывая нам путь к свободе.
— Пожалуйста! Выходите! — воскликнул я и взглянул на Наташу.
Она ответила мне взглядом, полным благодарности и даже… Но может быть, это мне показалось.
Покойник бросился к выходу… Еле заметным движением руки я задержал его:
— Пусть первыми выйдут женщины!
«И дети», — чуть не добавил я по привычке.
Свет робко проник в подвал. Мне казалось, что это свет нашего полного освобождения!
Но как часто жизнь ставит на пути неожиданные преграды!
Подвал не хотел выпускать нас из своих цепких сырых объятий. Старая дверь, обитая ржавым железом, не закрывалась, но и не открывалась тоже. Со скрежетом проехав чуть-чуть по каменной ступени, она словно вросла в нее и не двигалась дальше. Просвет между стеной и дверью был очень узким.
— Надо пролезть! — сказал я. — Первыми выйдут женщины…
И указал на Наташу. Она не стала спорить, уступая место другим, чтобы показать, какая она добрая и благородная. Нет, ничего и никогда она не делала напоказ!
Тонкая и стройная, она не пролезала и не протискивалась между дверью и кирпичной стеной, а как бы освободилась, вырвалась из их плена и оказалась на улице. Она сделала это изящно, не напрягаясь и не смущаясь.
— Теперь Миронова! — сказал я.
Даже тут она действовала как отличница: обдуманно, серьезно, не торопясь. Сначала измерила внимательным взглядом просвет между стеной и дверью. Потом оглядела свою фигуру. Что-то прикинула, высчитала в уме… А потом подняла руку:
— Можно мне снять пальто?
Сняла и полезла…
Миронова и здесь выполняла приказ: она аккуратно, старательно преодолевала препятствие и рапортовала мне, как начальнику:
— Осталось всего полспины… Осталось плечо! Осталась рука… Все в порядке: ничего не осталось!
Первым застрял Покойник. Он оказался самым толстым, а по его словам, самым плотным из нас.
— Много ешь, — сказал я. — А еще поэт!
— У меня неправильный обмен… Это наследственность! — сообщил Покойник. — По дядиной линии.
— Тогда скинь пальто.
Он скинул. Но и без пальто снова застрял.
— Я помогу тебе, — предложил Принц Датский. И стал осторожно проталкивать Покойника.
— Что-то хрустнуло! — вскрикнул тот. — Кажется, не пролезаю…
— Тогда я нажму на дверь, — сказал Принц.
Он сильно навалился плечом на ржавое мокрое железо.
Дверь сдвинулась с мертвой точки, но лишь еле-еле. Хотя детская застенчивость сочеталась в Принце с большой физической силой, ему ничего не удалось сделать.
— Снимай пиджак, рубашку, штаны! — приказал я Покойнику.
— Разве это возможно? — промямлил он.
— У нас нет времени рассуждать!
— Разве осенью раздеваются?
От волнения он заговорил в своей любимой манере — вопросами.
— Он простудится, — сказал заботливый Принц.
— Лучше спастись простуженным, чем погибнуть здоровым! — воскликнул я.
Покойник разделся. Девочки отвернулись.
Голый Покойник (то есть почти голый: трусы оставались на нем) пролез сквозь узкое отверстие.
— Разогрейся! — посоветовал из подвала Принц Датский. — Побегай.
Покойник забе́гал.
— Сначала оденься, а потом уж… — сказал добрый Принц.
От холода Покойник дрожал и плохо соображал. Наташа и Миронова стали натягивать на него рубашку, пиджак и пальто. Брюки он надел сам.
— Теперь Глеб! — сказал я.
— Я потом… раз из-за меня… — тихо сказал Глеб. — Ведь все это…
— Расследование закончим позже, — шепотом перебил я его, хотя мне очень хотелось спросить прямо в упор: «Зачем ты все это сделал?» — Сейчас выяснять не время, потому что дорого время!
Глеб тоже скинул пальто и протиснулся.
Принц Датский указал на просвет:
— А теперь уж ты, Алик!
— Я покину подвал последним! — сказал я так, будто был капитаном гибнущего корабля.
Принц Датский смущенно развел свои огромные руки.
— Мне ведь тоже придется… Как Покойнику…
Девочки отвернулись.
— И вы тоже, — сказал Принц мне, Глебу и Покойнику. Большая физическая сила продолжала сочетаться в нем с детской застенчивостью.
Принц не был толстым, но мышцы вздувались у него на руках, на груди, даже на животе и могли застрять в узком проходе.
Он быстро перекинул одежду на улицу, преодолел препятствие, оделся и сказал:
— Можете смотреть!
Потом он стал, по-спортивному высоко поднимая ноги, совершать пробежку по пустому мокрому саду. Вслед за ним затрусил Покойник. Они согревались. А я?..
Я остался один по ту сторону двери, в подвале. С
