Они сволочи!
— А что же она тогда уехала с молодым мужиком в деревню и вас с Маринкой бросила? И вы сейчас живете у дяди Кости.
Оксана побагровела. Это было уж слишком. Всё! Это что за такое?
Они ей больше ни подруги. Будет жить одна и ни с кем больше не будет дружить. Особенно с этими дурами. Но последнее слово нужно было оставить за собой. Повернулась злая к Полине и спросила:
— А что же твой папка не живет с вами? А?
— Мамка прогнала его, потому что он бабник и алкаш. Зачем он ей такой?
Такая прямота поразила Оксану. Щеки ее стали сдуваться и бледнеть. Она уже позабыла о том, что только что хотела перестать считать их своими подругами. Оксана тяжело вздохнула:
— Все мужики — сволочи! Ой, девочки!
ГЛАВА ПЯТАЯ
ВОЗЛЕ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ БОЛЬНИЦЫ
Они подходили к железнодорожной больнице. Это было длинное трехэтажное здание с зарешеченными окнами на первом этаже. За ним санаторий «Локомотив», где лежали и отдыхали железнодорожники и члены их семей. Их городок был крупным железнодорожным узлом.
— Девчонки! Вспомнила! — вскричала Полина. — У нас же сегодня новая учительница. Как я такое могла забыть? Не рассказала вам.
— Кто такая? Мы ее видели?
— Биологичка. Верой Сергеевной зовут. Сегодня в нашем классе у нее был первый урок. Прикиньте! Классно же?
— Молодая? — спросила Даша. — Красивая?
— Только закончила университет. Совсем молоденькая. Симпатичная! Не то, что Альбина Петровна. Мымра! Только детей пугать! Вот представьте! Заходит директор, а с ним симпатичная девушка. Мы переглядываемся, кто такая, зачем. «Дети! — говорит Иван Степанович, — это ваша новая учительница биологии. Альбина Петровна больше не будет работать у нас. Вера Сергеевна только начинает работать. Я прошу вас быть дисциплинированными, учить биологию и радовать ее своими ответами. Поможем Вере Сергеевне?» Мы, конечно, хором вопим: «Поможем!» Тогда директор и говорит: «Успеха вам, Вера Сергеевна!» и выходим из класса. Сидим тихо, глядим на нее во все глаза и ждем, что дальше будет. Она говорит: «Ребята! Это у меня первый урок в вашей школе. Вообще не первый, потому что я на практике уже вела уроки, но в другой школе. Позавчера я устроилась на работу в вашу школу. Теперь я влилась в ваш коллектив. У меня в вашем классе первый урок в этой школе». Тогда Женька Прокопьев тянет руку. Ну, вы знаете его. «Можно спросить? Почему вы не с первого сентября работаете у нас?» «Не с первого сентября. Я хотела первого сентября выйти на работу. У меня умерла мама. Вот!» Она замолчала и повернулась к окну. Мы тоже молчим. Долго молчали. Тишина такая, даже дыхание слышно. Стулом никто не скрипнет. Вот как тихо сидели.
— И что дальше? — спросила Оксана. — Ну, рассказывай же!
— Ничего. А чего должно быть дальше?
— Как ничего? Совсем ничего?
— Ну, она дальше начала рассказывать про ботанику. Как это интересно! Что мы узнаем столько нового.
— Интересно рассказывала? — спросила Даша. — Мне нравится, когда интересно рассказывают. Я тогда обо всем забываю.
— Как… Ну, слушали. Мы хотели, чтобы она о себе рассказала, ведь мы про нее ничего не знаем. Как-то… ну, мы не то, что ее боялись… мы ее нисколько не боялись. Ни капельки! Но не спросили. Постеснялись, наверно.
— А если учительницу не боятся, то у нее на уроках балуются, — сказала Оксана. — Учитель должен быть строгим.
Полина согласилась с подругой.
— Вера Сергеевна стеснительная какая-то. Учительнице нельзя быть стеснительной. Она должна быть твердой. Тогда ей на шею не сядут. А так она наплачется с нами. Ох, и наплачется!
— Мне жалко учительницу, когда она плачет, — сказала Даша. — Ведь она старается ради нас, чтобы мы много знали, были умными, а не какими-то бомжами. А мы балуемся и не слушаем. И некоторые учительницы плачут. Им обидно становится, что их не слушают.
Полина, размахивая руками, воскликнула:
— Я видела, как Нина Викторовна плакала. Она сидела в кабинете и плакала. А я заглянула и увидела, как она плачет.
— Она, может, по другому плакала, — сказала Оксана. — Мало ли что.
— По какому другому она плакала? Тоже скажешь! Что попало!
— Может, у нее ребенок болел, и она плакала. Может, муж ее побил.
— Если бы у нее ребенок болел, она взяла бы больничный и сидела дома. А если мужик побьет, то будут синяки.
Оксана не нашла сначала, что ответить, но потом вспомнила и обрадовалась.
— Ага! Когда я ходила в садик и заболела, то мама не брала больничный, а ходила на работу. Вот так! А я одна сидела.
— Потому что с тобой сидела бабушка, поэтому мама не брала больничный. За больничный же меньше платят.
Всё-таки вредная она, Оксанка. Ее не переспоришь. Ей вообще бы только спорить. Что ни скажешь, она начинает спорить. Она не может, чтобы не спорить. Будто самая умная. А Дашка умнее ее и лучше учится, а не спорит. А Оксанке бы только спорить. Полина обратилась за помощью к Даше. Остановилась и повернулась к ней.
— Ведь плачут же учительницы? Так же, Даша?
— Еще как! — кивнула Даша. — Они же тоже люди!
— Вот! — сказала Полина, повернувшись к Оксане. — А ты споришь.
— Ведь она же тебе не сказала, что плакала, что потому, что ее ученики обидели. Откуда ты знаешь, почему она плакала.?
— Если она в школе плакала, значит из-за учеников. Из-за чего еще в школе плакать? Только из-за нас.
— Может, ее директор выругал, — не сдавалась Оксана. — Она расстроилась и заплакала. Женщины, когда их обижают, плачут. Вот!
— Когда поплачешь, становится легче, — сказала Даша. — Когда меня обидят, я поплачу, потом быстрее забываю про обиду. Ну, конечно, помню, но уже не так обидно. Обида уходит со слезами.
— Мужики вот не плачут. Значит, они обиду держат в себе? — спросила Оксана. И подумала: «Вот как я вас!»
— Нельзя мужику плакать. Тогда над ним будут смеяться, — проговорила Полина. — Мужик, когда хочет плакать, он начинает злиться. И обычно матерится.
— Когда женщина плачет, над ней не смеются. Ее бросаются успокаивать. Жалеют. Только женщины плачут так, что их жалеют.
— А я иногда просто так плачу, — сказала Даша. — Сижу и плачу. Настроение просто плохое.
— Это как? — удивились подружки. — Как это так просто плакать?
— Ну, мне иногда становится грустно-прегрустно. Сама не знаю почему, и слезы сами собой катятся. В общем, как дура, реву. И сама не понимаю зачем.
Оксана долго вздохнула.
— Пацаны всё время хохочут. Ха-ха-ха-ха! Как дураки. И толкаются еще. А девочки плачут. Я тоже часто
