Первые северные рассказы были опубликованы в 1899 году – после возвращения с Аляски. А в 1900-м уже издана первая книга – сборник рассказов «Сын волка». Но не только книги, а все, что он делал, он делал профессионально – от строительства парусника и дома до устройства молочной фермы или собственной семьи.
«В его короткую 40-летнюю жизнь вместились занятия сельским хозяйством на ранчо в Калифорнии; работа в качестве корреспондента во время русско-японской войны, сан-францисского землетрясения 1906 и мексиканской революции; чтение лекций в Гарвардском (Harvard University) и Йельском (Yale University) университетах; постройка парусной яхты "Снарк" (The Snark) и попытка обогнуть на ней земной шар; несколько тяжелых болезней – от цинги до тропической лихорадки – и две женитьбы» (Англо-русский лингвострановедческий словарь «Американа»).
3
Когда читаешь биографии великих писателей, часто возникает вопрос: что лучше – когда писатель ни в чем не нуждается, имеет «ренту» и пишет, не думая о куске хлеба, или когда его постоянно подгоняет сначала забота о том, чтобы просто выжить, прокормить семью, а затем – истекающие сроки закладных за велосипед, часы, макинтош и зимний костюм, а потом уже и за дом?
Замечательный исследователь литературы Виктор Шкловский, цитируя Достоевского, сетовавшего, что если б его не подгоняли долги и он имел бы имение, как Тургенев, то писал бы не хуже Тургенева, заключил лаконично: «Писал он лучше».
Рассказывая, как Джек Лондон путем колоссальных усилий выбился из нищеты, автор лучшей его биографии «Моряк в седле» Ирвинг Стоун описывает 1907 год, когда у Джека Лондона вышли четыре книги – а писателю всего тридцать один год! – и размышляет об этом так: «Все это было написано ради денег, которые требовалось вложить в "Снарк" (знаменитый парусник писателя, построенный по его проекту и с его участием).
Высокое совершенство этих произведений свидетельствует о том, что иные пишут лишь во имя литературы, не помышляя о такой скверне, как деньги, и получается чепуха, в то время как другие пишут ради денег и творят подлинную литературу. Определяющим фактором здесь служит талант, а не то, как человек намерен распорядиться вознаграждением за этот талант. Джеку Лондону были свойственны любовь к правде, смелость говорить то, что он чувствовал и думал, и он был образованным человеком. Это сочеталось в нем с даром прирожденного рассказчика, созревшим в результате неустанной работы. То обстоятельство, что он нуждался в деньгах, не заставило его снизить требовательность к себе – он всегда был уверен в том, что хорошая работа стоит хороших денег».
Но иногда достигнувшего славы писателя сторожит опасность, с которой трудно бороться: разочарование.
Нечто автобиографическое сквозит в словах едва ли не центрального героя Джека Лондона Мартина Идена, когда к нему, известному и богатому, приходит Руфь, отвергнувшая его, когда он был беден:
« – Отчего же вы раньше на это не решились? – спросил он сурово. – Когда я жил в каморке. Когда я голодал. Ведь тогда я был тем же самым Мартином Иденом – и как человек и как писатель... Я тот же! У меня та же голова, плечи, те же десять пальцев на руках и ногах. Никакими новыми талантами или добродетелями я не могу похвалиться... Ценность моей личности не увеличилась с тех пор, как я жил безвестным и одиноким. Так почему же теперь я вдруг стал всюду желанным гостем? Несомненно, что нужен людям не я сам по себе... Значит, они ценят во мне нечто иное (...) – то, что я получил всеобщее признание. Но ведь это признание вне меня. Оно существует в чужих умах. Кроме того, меня уважают за деньги (...) Но и деньги эти тоже вне меня. Они лежат в банках, в карманах всяких Джонов, томов и Джеков. Так что же, вам я тоже стал нужен из-за этого, из-за славы и денег?..»
4
Ирвинг Стоун пишет:
«Он всегда говорил: "Хочу пожить недолго, но весело". Сверкнуть по небесному своду двадцатого века слепяшей кометой так, чтобы отблеск его идей сохранился в каждой человеческой душе. Гореть ярким, высоким пламенем, сгореть дотла, чтобы смерть не застала его врасплох, пока не истрачен хотя бы медный грош, не доведена до конца последняя мысль. Не засиживайся в обществе собственного трупа; дело сделано, жизнь кончилась – раскланивайся и уходи».
Таковы и его герои – живут не всегда долго, но жизнь эта полна событий.
С какого-то момента Джек Лондон мечтал о своем доме. И выстроил его. Он так много написал про волков и собак, что его друг Джордж Стеринг дал ему прозвище «Волк». И когда стал строиться в 1911 году дом его мечты, соседи называли его Домом Волка.
В жаркую летнюю ночь августа 1913-го соседний фермер увидел красный отблеск на небе в той стороне. А Лондоны спали в коттедже в полумиле от дома. Они вскочили на коней и поскакали к дому. Но он уже догорал. Хозяин хотел восстановить дом. Но Судьба не выделила ему на это жизненного времени.
...Однако лучше все-таки кончить не на этой печальной ноте, а на романе, написанном в последний год жизни писателя и до сих пор волнующем читательские сердца – загляните в интернет, и вы сами убедитесь в этом. Роман называется «Маленькая хозяйка большого дома».
« – Где же мой мальчик? – кричал Дик, топая и звеня шпорами по всему Большому дому в поисках его маленькой хозяйки.
Наконец он дошел до двери, которая вела во флигель Паолы.
...Дверь распахнулась.
– Где мой мальчик? – крикнул он опять и затопал по длинному коридору.
... – Где мой мальчик? – кричал он, проходя под воротами как раз в ту минуту, когда, огибая кусты сирени, подъехал лимузин.
– Черт меня побери, если я знаю, – ответил сидевший в машине высокий белокурый человек в светлом летнем костюме; и через мгновение Дик Форрест и Иван Грэхем пожимали друг другу руки».
И далее на наших глазах лепится внешний облик настоящего американца – в формировании его Джек Лондон (включая его собственную внешность), на мой взгляд, сыграл не последнюю роль:
«Грехэм был почти одного роста с Форрестом, может быть, выше на какой-нибудь дюйм, но зато уже в плечах и груди, и волосы светлее; глаза у обоих были почти одинаковые – серые, с голубоватым белком, и лица их покрывал одинаковый здоровый бронзовый загар. Черты лица у Грэхема казались несколько крупнее, чем у Форреста, разрез глаз чуть удлиненнее, что, однако, скрадывалось более тяжелыми веками. И нос его был как будто прямее и крупнее, чем у Дика, и губы алее и точно слегка припухли.
Волосы у Форреста были ровного светло-каштанового оттенка, а волосы Грэхема, без сомнения, отливали бы золотом, если бы они так не выгорели на солнце, что казались песочного цвета. Скулы у обоих слегка выступали, но впадины на щеках Форреста обозначались резче; носы были с широкими нервными ноздрями, рты крупные, по-женски красивые и чисто очерченные; вместе с тем в них чувствовались затаенная сила воли и суровость, так же как и в крепких, крутых подбородках».
А вот и та, кого искал хозяин дома.
«Они выехали на залитую ярким солнцем лужайку, и Грэхему открылось необыкновенное зрелище.
Середину обсаженной деревьями лужайки занимал большой квадратный бетонированный бассейн». И в нем, «как раз посередине, огромный гнедой жеребец, мокрый и блестящий, взвившись на дыбы, бил над водой копытами, и мокрая сталь подков блестела в солнечных лучах. А на его хребте, соскальзывая и едва держась, белела фигура, которую Грэхем в первую минуту принял за прекрасного юношу. И только когда жеребец, вдруг опустившийся в воду, снова вынырнул благодаря мощным ударам своих копыт, Грехэм понял, что на нем сидит женщина в белом шелковом купальном костюме, облегавшем ее так плотно, что она казалась изваянной из мрамора. Мраморной казалась ее спина, и только тонкие крепкие мышцы, натягивая шелк, извивались и двигались при ее усилиях держать голову над водой. Ее стройные руки зарылись в длинные пряди намокшей лошадиной гривы, белые округлые колени скользили по атласному мокрому крупу, а пальцами белых ног она сжимала мягкие бока животного, тщетно стараясь опереться на его ребра.
...Когда она, чтобы не сползти со спины жеребца, прижалась щекой к его выгнутой шее, ее распустившиеся мокрые золотисто-каштановые волосы переплелись и смешались с его черной гривой. Но больше всего поразило Грэхема ее лицо: это было лицо мальчика-подростка – и лицо женщины, серьезное и вместе с тем возбужденное и довольное игрой с опасностью...»
С этого все и начинается...
В книге использована графика
В Полке первой – графика Ю. Петрова (к повести Л. Толстого «Кавказский пленник»), Э. Кембла и Т. Вильямса (к «Приключениям Тома Сойера» Марка Твена), Ф. Меррила (к «Принцу и нищему» Марка Твена), Э. Сетона-Томпсона (к собственным сочинениям), В. Фаворского (иллюстрации к новеллам П. Мериме), И. Гринштейна (к «Приключениям Травки» С. Розанова), Ю. Анненкова (портрет М. Зощенко), М. Лермонтова (к главе «О войнах и любви»), Г. Доре (к Рабле – «Гаргантюа и Пантагрюэль»), Ж. Гранвиля (к повести Д. Дефо «Приключения Робинзона Крузо») и других. На контртитуле – рисунок Тани Мишиной; над оглавлением – заставка А. Ермолаева к повести А. Гайдара «Судьба барабанщика».
