бабушке Биби это совсем не понравится! А тетушка Сара точно рассердится – ведь это она прислала их почти все! – воскликнула Роза, отчасти напуганная, отчасти воодушевленная этими энергичными мерами.
– Теперь ты моя пациентка, так что на мне и вся ответственность. И выходит, что мое лечение все-таки эффективнее, потому что ты уже выглядишь гораздо лучше, – заявил доктор Алек и рассмеялся так заразительно, что Роза невольно последовала его примеру, а потом язвительно произнесла:
– Только если и ваши лекарства мне не понравятся, я их тоже выброшу в сад – и что вы тогда будете делать?
– Если я пропишу тебе всякую ерунду, выкидывай ее за борт при первой возможности. Так, ну и какие там еще у тебя беды?
– А я так надеялась, что вы забудете спросить.
– Так я не смогу тебе помочь, не зная сути! Ну, давай. Беда номер три.
– Это, наверное, очень нехорошо, но иногда мне хотелось бы, чтобы у меня было поменьше тетушек и бабушек. Они все очень ко мне добры, я стараюсь отвечать им тем же, но они все такие разные – мне все время кажется, что меня растаскивают на куски! – призналась Роза, пытаясь притвориться этаким потерявшимся цыпленком, над которым кудахчут шесть куриц одновременно.
Дядя Алек закинул голову назад и рассмеялся, как мальчишка, потому что прекрасно понимал, что все дивные дамы дружно взялись за весла и гребут невпопад, а в результате только мутят воду и обескураживают бедняжку Розу.
– Я попытаюсь прописать тебе курс дядюшек – посмотрим, поможет ли он исправлению твоей конституции. Беру тебя на свое личное попечение и не стану слушать никаких советов, по крайней мере непрошеных. Не существует другого способа сохранять порядок на борту, а я как-никак капитан этого суденышка, по крайней мере на какое-то время. Ну, что еще?
Но тут Роза умолкла и так сильно покраснела, что дядя сразу же догадался, в чем состоит ее беда.
– Об этой я вряд ли смогу вам рассказать. Выйдет невежливо, а кроме того, я уверена, что бедой ей оставаться недолго.
Эти слова она произнесла с запинкой и так зарделась, что доктор Алек отвел взгляд в сторону далекого моря и произнес очень серьезно и очень ласково – Роза прочувствовала каждое слово и запомнила их надолго:
– Дитя мое, я и не ждал, что смогу с первой минуты завоевать твою любовь и доверие, я просто хочу заверить тебя в том, что отдам этой новой своей обязанности все душевные силы; если я и стану совершать ошибки – а без этого вряд ли обойдется, – никто не будет горевать по этому поводу сильнее, чем я сам. В том, что я тебе чужой, только моя вина, я же хочу стать твоим лучшим другом. То, что ты мало меня знаешь, одна из моих ошибок, и я сейчас искренне в ней раскаиваюсь. Между мною и твоим отцом однажды приключилась своя беда, и я думал, что уже никогда не смогу его простить, вот и чурался его долгие годы. Слава богу, в последний мой к вам приезд мы помирились, тогда-то он мне и сказал, что, если ему придется оставить свою маленькую дочь, он завещает ее мне в знак своей любви. Да, я не смогу занять его место, но я должен постараться стать ей вторым отцом; так что, если она научится любить меня хоть вполовину так же сильно, как любила того прекрасного человека, которого с нами больше нет, я буду очень горд и счастлив. Поверит ли она в мои слова, сделает ли попытку?
Что-то в словах дяди Алека тронуло душу Розы, а когда он протянул ей руку, глядя на нее все так же взволнованно и проникновенно, она, не выдержав, коснулась этой руки своими невинными губами и скрепила их договор полным доверия поцелуем. Сильная рука на миг прижала девочку к широкой груди, и она почувствовала, как оттуда вылетел вздох облегчения. После чего повисло молчание, которое прервал стук в дверь.
Роза перевесилась через подоконник в комнату и сказала: «Входите», а доктор Алек поспешно провел рукавом кителя по глазам и снова принялся насвистывать.
Появилась Фиби с чашкой кофе.
– Дебби велела мне отнести и помочь вам встать, – сказала она, широко распахнув черные глаза, – ей было никак не сообразить, как сюда попал «морячок».
– Я уже одета, так что помогать мне не нужно. А кофе, надеюсь, крепкий и вкусный, – сказала Роза, глядя на окутанную паром чашку в предвкушении удовольствия.
Вот только взять ее она не успела – чашку перехватила смуглая рука, и дядюшка поспешно вставил:
– Минуточку, душа моя, я должен проверить, что там за доза. И такой крепкий кофе ты пьешь каждое утро?
– Да, сэр, и я очень его люблю. Бабуля считает, что он меня бодрит, – мне потом действительно становится лучше.
– Вот откуда бессонница по ночам, учащение пульса при малейшем испуге, вот почему щечки у тебя тускло-желтые, а не ярко-розовые. Больше никакого кофе, моя дорогая, и ты скоро поймешь, что я прав. А есть внизу свежее молоко, Фиби?
– Да, сэр, сколько угодно – только из коровника принесли.
– Его и будет пить моя пациентка. Ступай принеси кувшинчик и еще одну чашку; я бы и сам не отказался. Жимолость от этого не пострадает – у нее же нет нервов.
И к величайшему расстройству Розы, кофе последовал за лекарством.
Доктор Алек заметил обиженное выражение ее лица, но не стал оправдываться, а потом и вовсе разогнал ее хмурость следующими словами:
– Среди моих вещей есть замечательная чашечка, из нее ты и будешь пить молоко: она сделана из дерева и якобы улучшает вкус любого налитого в нее напитка: из таких чашек пьют горькое лекарство. Да, кстати: один из моих сундуков, которые Фиби вчера вечером попыталась затащить наверх, предназначен для тебя. Я знал, что дома меня дожидается целая готовая дочка, поэтому по дороге насобирал разных симпатичных занятных пустяков – в надежде, что среди них она найдет вещицы себе по душе. Завтра с утра разберем все как следует. А вот и молоко! Предлагаю тост за здоровье мисс Розы Кэмпбелл – и пью от всего сердца!
Нелегко дуться, когда перед глазами танцуют призраки сундуков с дивными сокровищами, – вот и у Розы не получилось; вопреки собственной воле она улыбнулась и выпила за собственное здоровье – оказалось, что парное молоко не такое уж противное лекарство.
– Ну а теперь мне пора, пока меня вновь не застукали в неположенном месте, – сказал доктор Алек и изготовился
