глыбы, то конечно.
Дома не сидится. Уроков мало, я смотрю в окно. Во дворе никого нет — на улице мороз. Наверное, как на Южном полюсе. Я иду одеваться.
— Ты куда собрался? — спрашивает мама. — На улице минус двадцать, все дома сидят.
— Я скоро приду.
Во дворе делать нечего. Я иду к озеру. Там огромные камни, около которых лед намёрз большими глыбами. Когда озеро замерзало, дул сильный ветер — вот так и получилось. У озера ещё холоднее. Ветер срывает снег с сугробов, гнёт сухие, ломкие камыши. Я сворачиваю с тропинки и иду к ледяным торосам. Пусть не таким, как в Антарктиде, но тоже страшным. Представляю, что все лошади и собаки погибли, керосин закончился, продукты на исходе. Нахожу в кармане ириску — это надо оставить на обратный путь. Сейчас только вперёд, вон к тому камню.
Иду по колено в снегу, ветер обмораживает щёки. «Врёшь, не возьмёшь!» — шепчу я. Это Чапаев в кино говорил. И очень правильно говорил. Идти всё труднее, снег всё глубже и глубже. Вот и камыши. Я раздвигаю сухие стебли, делаю шаг, другой… Как же тяжело было Скотту идти к полюсу! Тут хоть камыши есть. Можно костёр устроить или… Я отламываю кусок стебля, начинаю жевать. Какая-никакая, а еда. Стебель ломкий, в десну впивается что-то острое. Больно, но надо терпеть. Главное — дойти до камня. Там полюс, надо опередить Амундсена. Шаг, ещё шаг… Вот камыши кончились, осталось перелезть через сугроб. Это уже по пояс в снегу. Помогаю руками — раскапываю проход. Вот и камень, теперь надо на него залезть. На камне лёд, руки скользят, но если зайти со стороны, то там полого. На четвереньках вползаю на вершину. Ура, Южный полюс покорён! Наша экспедиция пришла первой!
Дома растираю замёрзшие руки.
— Что-то ты долго бегал, — говорит мама и приносит чашку горячего чая.
Я молчу. Ведь герои не должны хвастаться своими подвигами.
Я сижу за столом и рисую ракету. Тут важно ничего не забыть: двигатель, баки с горючим, кают-компания, спальные места космонавтов, пульт управления. Чуть что пропустишь, и ракета не долетит до цели. Мимо проходит мама.
— Уроки сделал?
— Сделал.
— Не расскажешь, чем занимаешься?
Я показываю ей ракету.
— Ты уже почти взрослый, скоро можешь оказаться в приличной компании…
— Не пугай ребенка, — вмешивается папа.
— Вот сидишь ты за столом, — как ни в чём не бывало продолжает мама, — и о чём ты там сможешь поговорить? О ракетах?
Мы с папой переглянулись.
— За столом говорят о погоде и о том, что овёс нынче дорог, — предполагает папа.
— Об овсе говорили извозчики сто лет назад.
— А о чём сейчас говорят в приличных компаниях? — спрашивает папа.
— Представь себе, что иногда говорят об искусстве.
— Ужас какой! — это мы с папой почти хором сказали.
Тут мама обращается к папе:
— Вот ты можешь сказать в чём разница между Ван Гогом и Гогеном?
— Это элементарно, — говорит папа. — Ван Гог — это два слова, а Гоген — одно.
— Так, дорогие мои мужчины, — мама стала серьёзной, прямо как наша учительница по русскому. — На полке стоит «Детская энциклопедия». Найдите том об искусстве и начинайте его изучать. Оба!
— А если нет, то нас не пригласят в приличную компанию? — уточняет папа. — Если наказанием является только это, то я читать отказываюсь.
— Ладно, — говорит мама, — тогда пусть читает Мишка. А я буду принимать экзамены.
— А ты всё это знаешь? — спрашиваю я.
— Чтобы принимать экзамены, всё знать не обязательно.
Тут я понял, как работают учителя. Мы должны учить всё подряд, а они спрашивают только то, что знают сами.
Мама только с виду такая строгая. Когда увидела, что я листаю энциклопедию, успокоилась и больше на эту тему со мной не разговаривала. А я стал думать о приличных компаниях и об искусстве. Решил обсудить это с Валеркой.
— Ты знаешь, кто такие Ван Гог и Гоген? — спросил я.
— Конечно, я знаю и Пикассо, и Ренуара, и Матисса.
Я опешил. Никогда не видел Валерку с книгой. Про книги об искусстве и говорить не приходится.
— Я же марки собираю, — пояснил Валерка. — У меня есть раздел о художниках. Я штук пятьдесят художников набрал. Приходи ко мне — покажу.
— Ладно, я тебе верю. Тебя можно в приличную компанию приглашать.
— А что я там буду делать? — поинтересовался Валерка.
— О художниках разговаривать.
— А что, в таких компаниях тоже марки собирают?
— При чём тут марки?
— А при чём тут я? О чём можно говорить с теми, кто не собирает марки?
— Нам нужен сыщик, — сказал Юрка.
Мы сидели на скамейке около подъезда и смотрели, как над соседним домом поднимается луна. Наступало время ужина, и мы торопились обсудить важную проблему. Я молчал, ожидая продолжения истории. А история была, иначе зачем ещё Юрке понадобился сыщик?
— Вчера кто-то ковырялся у нас в дверном замке, — продолжил Юрка. — Днём это было, я уроки делал, потом на кухню пошёл и услышал. Я к двери подошёл — ковыряется. Потом перестал, и стало тихо.
— А шаги на лестнице услышал? — спросил я.
— Нет, — сказал Юрка.
— Значит, опытный. В мягких тапочках ходил.
Юрка вздохнул:
— Мне надо самому становиться сыщиком и начинать расследование.
— Я тебе помогу, — сказал я, и мы отправились по домам.
В своей комнате я перерыл все ящики — искал всё необходимое для сыскной работы. Лупа и бинокль нашлись сразу. Лупа — это понятно. Надо искать отпечатки пальцев и комочки грязи с обуви. Бинокль — для наблюдения и слежки. Что ещё? Ах да, блокнот! Там я буду рисовать схемы связей преступника — это я в разных фильмах видел. Хорошо бы иметь фотографии преступника и его сообщников, чтобы приклеивать на стенку и подрисовывать к ним звёздочки и крестики. Звёздочки — это личности под подозрением. Крестики — эти уже в тюрьме. Так… Ещё нужны полиэтиленовые пакеты. Туда я буду складывать улики: окурки, стреляные гильзы и стаканы, из которых пил преступник.
— Не поняла, — сказала мама, войдя в мою комнату. — Бинокль для того, чтобы смотреть на Луну. А лупа зачем? И блокнот? Что ты затеял?
— Буду ловить преступников, — сказал я.
— Ты их сначала найди. А когда найдёшь, то беги скорее домой. Не оглядываясь. И бинокль не потеряй по дороге.
— Мам, дай мне десять полиэтиленовых пакетов.
— Дам, конечно, но скажи зачем?
— Для окурков.
— Для чего?
— Для улик.
— А ты знаешь, что улики надо собирать в присутствии свидетелей? Им нужно подписать бумагу, что то-то и то-то найдено в таком-то месте на их глазах. Иначе в суде адвокат скажет, что окурки ты нашёл в урне и никакого отношения к преступнику они не имеют.
Я задумался. Вот ещё головная боль. Ладно, свидетелей мы найдём и бумагу напишем.
— Пакеты я тебе дам, но обещай, что ловить преступников не будешь. И ещё обещай держать меня в курсе.
Назавтра после школы я пришёл к Юрке и вывалил из сумки набор инструментов юного сыщика. Юрка посмотрел в лупу, потом в бинокль, примерил тёмные очки.
— А очки зачем?
— Вдруг придётся идти по следу, надо менять внешность. Очки снял — и другой человек.
— Ты забыл резиновые перчатки, — сказал Юрка. — В кино на месте преступления все работают в перчатках.
Юрка сходил на кухню и принёс огромные жёлтые кухонные перчатки.
— Большие…
— Ничего, зато легко надеваются. Кстати, ты ещё фонарик забыл. Без фонарика никак нельзя.
Фонарик нашёлся в ящике стола. Теперь мы были полностью вооружены. Я рассказал об уликах и двух свидетелях, на что Юрка заметил, что Алёнка с первого этажа подпишет любую бумагу. Её даже звать
